Я – река

Игорь Римски

Я – река

Человек на восемьдесят процентов состоит из воды – так написано в школьных учебниках. А я состою из воды на все сто. Может, поэтому мне так легко плыть по течению, даже не вставая с места.

Не знаю, кому я рассказываю эту историю – вам или себе. Теперь всё так запуталось. Как бы там ни было, я по‑прежнему всё та же маленькая двенадцатилетняя девочка.

Или нет?

Что мне вам рассказать о себе? Вся моя прошлая жизнь – это смена дня и ночи. Мой мир и мои друзья – персонажи книг и фильмов, которых я перечитываю и пересматриваю снова и снова. Я никогда не вставала – всё из‑за болезни – с моего «Трона». Так я в шутку называю свою кровать: она устроена как маленький космический корабль – с панелями, подсветкой и всем, что нужно под рукой. Даже туалет здесь.

Конечно, мне очень одиноко. Хотя я никогда в этом не признаюсь. У меня почти нет знакомых. Виртуальных – масса, но они, конечно, не в счёт.

Мама умерла, когда мне не было и шести месяцев. Папа у меня – и мама, и папа, и даже Гэндальф. Он и его «шайка» колдуют над созданием суперкомпьютера. Очень дешёвого. Такого, что его можно будет продавать по доллару за штуку.

Как‑то в самый Новый год папа влетел ко мне в комнату и закружил по ней.

– Сара! – кричал он. – Сара, он работает! Я величайший маг всех времён!

Папа был счастлив. Я тоже. Он даже попытался меня обнять и чуть не выдернул капельницу.

Мы устроили маленький праздник. Папа перенёс в мою комнату электрокамин и наряженную ёлку. Потом долго сидел у камина, смотрел на мерцание огней, а я пробовала шампанское – совсем немного. Необычный вкус. Мне понравилось.

А наутро пошёл снег – и мне стало хуже. Доктор с папой шептались на пороге комнаты. Я поняла, что дела мои плохи. «Тут нужно посылать не за доктором, а за священником!» – так сказал бы доктор Ливси.

Врач ушёл, а папа долго сидел на кровати, молчал и гладил мою руку. Я тоже молчала.

– Я тебя вытащу, – сказал он, встал и вышел из комнаты.

Мне было так жалко его. Не себя – его. Я знала, что рано или поздно мой слабенький организм не выдержит. Мне кажется, сколько себя помню, я всегда это говорила. Но папа мне всегда повторял: «Я тебя вытащу».

Папа хоть и волшебник, но не Барон, чтобы вытаскивать и себя, и меня из той трясины, что нас постоянно засасывает.

За окном валил снег огромными хлопьями, и мне так хотелось, чтобы хоть одна снежинка упала мне на ладошку.

Я не умерла. Папе даже не пришлось для этого меня вытаскивать.

Но однажды, в мае, он пришёл ко мне и сказал:

– Сара, мне нужно с тобой поговорить о очень важных вещах. Вернее, об одной важной вещи. Мы не можем вечно обманывать судьбу. Всё это… – он обвёл руками мою систему жизнеобеспечения, – лишь отсрочка.

Я видела, как он волнуется, и изо всех сил старается быть убедительным. Только вот кого он собирался убеждать – себя или меня?

– У меня есть план, – продолжил он. – План, который может всё изменить.

Он замолчал.

– Папа? – спросила я.

– Ты же путешествуешь в 4‑D? – спросил он.

– Да, – ответила я.

Я часто подключалась к виртуальным развлечениям. Вирт – моя единственная дверь в мир, где я могла потрогать (пусть и не по‑настоящему) траву. За это я получала нагоняи: 4‑D слишком нагружал нервную систему.

– А что скажешь, если я смогу переселить тебя в такой мир?

Одиночество променять на одиночество. Я боялась одного: потерять единственное, что у меня было, – возможность видеть отца, прикасаться к его руке, чувствовать запах его сигарет. Но за обретение надежды можно отдать многое. Я хотела жить.

– Мы можем загрузить твоё сознание в память нашего компьютера. А когда‑нибудь мы научимся записывать этот образ обратно – в человеческий мозг. Тогда нужно будет только найти донора…

Старая песня. Мы, наверно, тысячу раз говорили об этом с папой. Но раньше «финальный отсчёт» не был столь коротким.

– Ты будешь жить здесь, – он вывел на экран картинку.

– Что это, пап? – у меня помимо воли вырвался удивлённый возглас.

На экране было нечто вроде небольшого плавательного бассейна, закрытого прозрачным куполом.

– Это водный компьютер. Примерно миллион с небольшим йоттабайт памяти. Хватит места, чтобы поместить тебя и целый мир в придачу.

Он сделал паузу, словно подбирая слова.

– Разум на Земле когда‑то вышел на сушу из воды. Теперь настала пора вернуться к истокам. Это просто как очередное путешествие в вирт.

Я молча смотрела на купол.

– Структура воды зависит от того, как организованы её молекулы. Молекулы могут формировать кластеры. А кластеры, – он поднял взгляд, – могут выступать своеобразными ячейками памяти. Вода – природный компьютер с почти неограниченной памятью.

Тут папа, как фокусник, извлёк из кармана и протянул мне небольшой пакетик, в котором поблёскивало что‑то похожее на пыль.

– Наниты, – пояснил он. – Они выстраивают молекулы воды в ячейки памяти. У них простой интерфейс обмена данными и набор микрокоманд. Установленная операционная система поддерживает равновесие водного компьютера. Водную структуру нужно постоянно контролировать. Кое‑какой софт мы загрузим прямо в твой образ – в основном чтобы тебе было проще общаться с твоим миром.

– То есть мне не нужно будет каждое утро самой включать солнце? – попробовала пошутить я.

– Нет, – улыбнулся папа. – Ты, конечно, сможешь менять свой мир. Правда, на большинство физических констант наложены строгие ограничения. Ты сможешь выращивать горы, создавать моря или фантастических животных. Но изменять ход времени или свои биоритмы – не получится.

– Выходит, у меня будут все шансы заболеть виртуальным насморком?

– От этой напасти я тебя избавлю, – рассмеялся папа. – Болезни и бытовые травмы исключаются! Мир будет безопасен на сто процентов.

– И кто‑то ещё говорит о сохранении законов физики!

– Я буду с тобой каждый день, – серьёзно сказал папа, сжимая мою ладонь. – И твои виртуальные друзья тоже могут тебя навещать. Ты можешь составить список допущенных лиц.

И я заснула. А на следующее утро проснулась уже другой.

Меня скопировали в водный компьютер, подключив интерфейс прямо к коре головного мозга. Не очень эстетично, конечно.

По сути, ничего не поменялось – кроме того, что я была свободна от своего отягощённого болезнью тела. Со мной были папа и несколько взрослых – образы учителей, которыми управляли операторы из реального мира. Папа находился со мной по пятнадцать часов в сутки. Когда у него находилось время на сон?

Честно говоря, это были мои лучшие дни в жизни. Боже, как славно быть полноценным человеком! Лазить по деревьям, нырять с утёса, нежиться на горячем песке…

Шесть часов занятий в школе, восемь часов – обязательный сон. Остальное время я была предоставлена сама себе. Что за чудо – жизнь!

Первое время я только и делала, что наверстывала упущенное в детстве. Хотя, как говорил папа, в моём распоряжении теперь была вечность. Он, конечно, немного преувеличивал.