Две банки китайского пива

Денис Кузнецов

Две банки китайского пива

Две банки китайского пива

Уходящий поезд выглядел красиво. Как в фильмах. Ну, допустим, про войну. Прощальный поцелуй, солдат заскакивает на подножку и, держась одной рукой за поручень, машет рукой. А потом показывают последний вагон, гудок и опустевший перрон.

Все было почти также, только никто никого не провожал. На перроне стоял один я и задумчиво смотрел вслед составу, в котором уезжали моя спортивная сумка с вещами и приятель Витька. В руках – две жестяные пивные банки с причудливыми иероглифами.

Пить, понятное дело, расхотелось.

Как в трансе, вошел в здание вокзала. Все-таки отстать от поезда в тринадцать с чем-то лет, знаете, довольно страшно. В чужом городе, один…Тут я заметил, что несу пиво. В вытянутых руках, как ритуальный предмет какой-то. В досаде подошел к окну и поставил банки на подоконник.

В задумчивости прогулялся по залу. Что делать? Не знаю… Но паники не чувствовал.

Вернулся к окну. Банок не было. Возле дверей, на меня, ухмыляясь, смотрели два солдата. По виду, недавние призывники.

Ну, и черт с ним, с этим пивом. Понесло меня в магазин. Сидел бы в вагоне с Витькой и играл в дурака.

Просто пива я еще никогда в жизни не пил. Тем более в банках. Да и на поезде один, без взрослых, ехал впервые. И тут, свобода, привет! Двадцать пять рублей на дорогу. А банка – по рубль одиннадцать копеек. И ничего, что остановка – десять минут, успею.

И перед Витьком попонтоваться надо, говорю: "Слышь, давай пива попьем!". Он был младше меня на год, тоже ехал к бабушке на каникулы, только выходил раньше, на станции с необычным названием "Ерофей Павлович".

В магазине была небольшая очередь. Два человека. Женщина средних лет и женщина постарше. Бабушка, в общем. Первая прошла быстро, а вторая, естественно, нет…Не мог же я ее отодвинуть.

Тут я увидел окошко. Обычное такое, типа билетной кассы. С надписью "Дежурный по вокзалу". Подошел, заглянул. Никого.

– Тебе чего?

Я оглянулся. Передо мной стояла женщина из магазина. Та, что "средних лет".

– Да, вот… Поезд мой ушел, а я з-з-здесь – немного испугавшись, ответил я.

– А, милок, отстал что-ль? Так это дело привычное. Какой поезд?

Я назвал.

– Багаж был? Попутчики?

– Сумка и Витька.

– Хорошо. Сейчас позвоню на следующую станцию и сумку твою снимут. Витьку тоже снимать?

– Да нет, Витька пусть едет – немного подумав, ответил я.

– Билет при тебе?

Билет остался в вагоне.

– Ладно. Сейчас сделаю тебе билет на другой поезд, а на следующей станции выйдешь из вагона, тебе Василий Петрович сумку твою отдаст.

Настроение улучшилось. Вся надежда на Василия Петровича.

Потом Витька рассказывал мне: "Сижу, жду тебя. Вдруг поезд тронулся. Я что делать – не знаю. В общем, поехал дальше… На следующей станции зашли какие-то люди, где тут, говорят, сумка Кольцова Дмитрия Владимировича? Ну, я и отдал"

Вообще, Витьку я знал плохо. Он был двоюродным братом моего закадычного друга, жил далеко от меня. Как попал в попутчики – не помню. Скорее, просто совпадение.

Через три года после нашей совместной поездки Витьку убили, хотя парнем он был безобидным, в драки не лез, с уголовниками, наркоманами и прочими сомнительными личностями вроде не водился… Впрочем, тогда многих подростков в нашем городе убивали. В случайной драке, из-за косого взгляда, денег, в пьяном угаре или наркотической ломке. Однажды я сам находился в шаге от смерти, когда недавно "откинувшийся с зоны" мужик махал перед моим лицом перочинным ножиком, но бог миловал.

До следующего поезда оставалось четыре часа. Я послонялся по перрону, по привокзальной площади. Зашел в тот же магазин. На пиво даже не посмотрел.

На выходе из магазина мне попалась афиша кинотеатра. Шел какой-то боевик. Я посчитал оставшиеся копейки. Хватало в обрез.

В полутемном зале почти никого не было. Время было буднее, обеденное. Залитые жарким летним солнцем улицы пустовали, чего уж тут говорить о кинотеатре.

Кто-то вошел. В бликах кинолучей мелькнула худенькая девочка с мороженым в руках. Четко ориентируясь в темноте, она подошла к моему ряду и присела с краю, недалеко от меня.

Завороженный, я смотрел, как она изящно откусывала вафельную кромку, слизывала пломбир и мотала ножками. На экране шла отчаянная драка, стреляли, что-то взорвалось, но мне было все равно. Я не мог оторваться.

Девочка заметила, что я рассматриваю ее, но не подала виду. Я уже вышел из состояния транса и вернулся к просмотру, регулярно поглядывая на соседку.

– А хочешь мороженого?

– Что? – я совершенно не соображал.

Обернувшись, я увидел, что девочка уже сидит рядом и протягивает стаканчик.

– Мороженого хочешь? – сказала она и засмеялась.

Ее звали Лера, примерно моих лет, может, чуть-чуть помладше. После фильма мы пошли во двор ее дома, который был рядом с кинотеатром. Я рассказал свою историю, она о себе, что недавно ее семья переехала сюда (папу, военного, в очередной раз перевели), она никого здесь не знает и только тем и занимается, что читает, ходит в кино и иногда с родителями на речку.

Два часа пролетели незаметно. Мне говорили, смеялись, рассказывали анекдоты, какие-то случаи из школы. Мне казалось, что я знаю эту темноволосую, худенькую девочку со смуглым личиком давно, – только мы долгое время не виделись и, вот, встретились…

– Ну, ладно, – сказала Лера, смеясь, – давай уже иди на вокзал, а то опять опоздаешь.

Я встал. Наши глаза встретились. В ее взгляде бегали искорки, ямочки играли на щеках. Внутри меня шло какое-то возбуждение, хотелось сделать что-то невероятное, взлететь до небес, перепрыгнуть через качели, залезть в клумбу и нарвать цветов для нее, станцевать – и так далее и тому подобное…

Но ничего, конечно, я не сделал. Мне было тринадцать лет и что со мною происходит, я не понимал. В голове шумело. Помахал рукой и быстро пошел в сторону вокзала.

Через два года мне довелось быть проездом в этом городке. Нас отправили на практику в тайгу, изучать процесс лесовосстановления и нужно было ехать до Дальнереченска на поезде, а потом на автобусе до деревни Рощино, а оттуда, уже пешком, до таежного поселка.

Естественно, я не мог пройти мимо этого двора. Бабушки на лавочке быстро вспомнили темноволосую девочку и долго мне ее нахваливали: "Лерочка, такая умница, такая вежливая, такая хорошая… А папа с мамой у нее…". Наконец, я не вытерпел и спросил, где ее квартира.

– Квартира ее? Так уехала она. Отца ейного перевели и уехали.

– Как? – только и смог выдавить я.

Куда именно переехала семья Леры, бабушки не знали. Через двадцать минут отходил мой автобус, я поблагодарил старушек и быстрым шагом отправился на автовокзал.

Шел дождь. Капли медленно стекали по стеклу, размывая суровый таежный пейзаж. За окном автобуса проплывали многолетние сосны, похожие на мудрых, величественных исполинов. Было муторно. Хотелось крикнуть водителю: "Останови!" – выйти и пойти пешком, куда глаза глядят. Все равно…

Через много лет я испытал ровно такие же чувства, что и тогда, когда отстал от поезда. Я вспомнил тот день, банки китайского пива…Я увидел в ЕЕ глазах те же искорки. И поклялся, что больше никуда ее не отпущу.

Татаро-монгольское иго

Кто придумал эту дурацкую поговорку: «Бьет, – значит, любит»? Наверное, казак какой-нибудь. Взять, к примеру, «Тихий Дон» Шолохова, там все про это сказано. Про казацкую любовь, про страдания, про побои, и про смешение кубанской крови с турецкой и про многое другое. Красиво сказано, жизненно, – читаешь, и понимаешь, что это уклад житейский, а не «бытовуха» какая-нибудь.

Отчим был татарин, никакой не казак. Но маму первое время поколачивал. Не сильно, – так, воспитывал. Любил.

Последний раз с ним мы виделись на похоронах мамы. Я думал, что встречу опустившегося алкоголика и старика, но ошибся. Передо мной стоял худощавый высокий мужчина, немолодой, но и не сказать, что старый. Джинсовые куртка и штаны, обветренное лицо:

– Ну, что, Дим, летят еще над Волгой журавли?

Однажды он привез меня к бабушке Ане. Две недели мы ехали на поезде до Бугульмы к его родителям, около недели жили там, а потом он меня повез в большой волжский город. Зашел в квартиру, выпил чаю, похлопал меня по плечу, попрощался и ушел. С бабушкой ему было неуютно…

До поезда на Москву оставалось девять часов. Он гулял по городу, сходил в парк Победы, где стоит монументальная стела «Журавли», построенная по мотивам песни о душах солдат, превратившихся в птиц.

Надо отдать должное, Ильдар мне дал больше, чем родной отец. Научил разбираться в радиотехнике – он все время что-то паял, крутил, копался в телевизорах, магнитофонах и прочей электронной утвари. Как-то привез мне из командировки дорогой свитер и джинсы.

Одевшись в плащ, с папкой под мышкой, ходил в школу, и, представившись следователем, вызывал хулиганов из класса – советовал им оставить в покое Диму Кольцова, то есть меня.

Познакомил с рок-музыкой. Все-таки играл на гитаре. Хорошо рисовал. В ванной разрисовал стены рыбками. Сидя на унитазе, я любил разглядывать их, представляя себя на море.

При этом бил маму, ходил к шлюхам, попадал в какие-то истории. Нигде толком не работал. Потом, разбившись на машине (напились с приятелем, поехали к нему за добавкой, и, уходя от столкновения с МАЗом, врезались в дерево), получил инвалидность, и по поводу заработка особо не тревожился. Какая-никакая пенсия, иногда приносили что-нибудь починить. В общем, на стакан портвейна хватало.

Дрались мы дважды. Ильдар в очередной раз набросился на мать. Она была трезва. Он нет.

– Димка! Защити меня от этого татаро-монгольского ига! – кричала мать, бегая по квартире от разъяренного отчима.

Была бы она пьяна, я б не стал вмешиваться. Привык. Ну, потаскает за волосы, потолкает, ударит несильно в живот. До крови все равно не побьет, любит все – таки.

Но она была трезва. Я был не в духе. Он – пьян.

От серии ударов отчим упал на диван, закрыв лицо руками. А я бил, бил и бил… Мама, испугавшись, крикнула.

В полусне, прямо в тапочках, я вышел на улицу. У подъезда стоял какой-то капитан. Он узнал меня, а я его нет. Мало ли народу пьянствовало у нас дома.

– Ты что в тапочках?

Я рассказал. Домой он пошел вместе со мной, предварительно сходив за водкой.

На следующий день отчим, гладя старым утюгом штаны на ковре, спросил:

– Тебя сейчас отмудохать или потом?

Я делал уроки.

Но он меня не тронул.

В следующий раз были пьяны все: мама, отчим и я, старшеклассник. Литровая банка слаборазведенного спирта – это штука, посильнее «Фауста» Гете. Ильдар был в привычном состоянии агрессии, таскал сестренку за волосы, матерился на маму, и что-то обидное сказал мне. А, может, и не обидное, – от выпитого я находился в состоянии прострации.

Нападения он не ожидал, но стойко выдержал все мои удары, закрывшись в боксерскую защиту. На атаку я израсходовал все силы, которые у меня были. А после крепкого спирта их было явно недостаточно для серьезной драки.

Ответная серия хуков не заставила себя долго ждать. От бессилия я не мог поднять руки.

«Ну ты и уделал меня вчера, Димка!» – смеясь, и глядя на мой лиловый фингал, сказал он на следующий день.

Маму он больше не бил.

«Одесса» и глиняный слон

– Привет. Помнишь?

Я назвал городок, в котором мы жили в детстве. Суета на стоянке такси в Шереметьево, мелкий ночной дождь, пронизывающий ветер – все сразу стало чем-то второстепенным, незаметным… Но поговорить толком не удалось, надо было ехать домой.

…В гарнизоне он появился внезапно, но эффектно. Вместо своего имени при знакомстве он гордо заявил: «Я из Одессы!». Так кличка и приклеилась к нему. Имени его никто не запомнил. То ли Саша, то ли Леша.

Отличался фанатической любовью к машинкам и машинам. Стремился везде быть лидером.

Его часто можно было увидеть на улице, таскающем на веревке какой-нибудь игрушечный грузовик, облепленный вырезками из сигаретных пачек «ТУ-134», «Родопи», «Космос» и других болгарских и отечественных марок (других в СССР в продаже не было).

Сначала он носился по гарнизону с машинками один, потом к нему присоединились я и еще несколько мальчишек. А потом наша компания сопливых водителей выросла до размеров небольшого ученического класса. Мы клеили вырезки из разных журналов, пачек сигарет, конфетные обертки, этикетки на автомобили (это называлось «забацать»), красили колеса, привязывали веревки и с криком бегали по окрестностям гарнизона.

Как-то мыпоехали с Одессой на ту сторону реки, на базар. Так, пошляться, купить каких-нибудь сладостей или, на худой конец, жвачки. Там нас встретили местные, отвели в закоулок и учинили допрос.

– Откуда? – злобно спросил невысокого роста пацан, похожий на оборванца.

– С гарнизона – ответил я.

– Че? – не понял шкет. Такого места в городе он не знал.

– Короче, снимай кроссовки.

Делать было нечего. Силы были неравны. Мы с Одессой против пятерых пацанов, двое из которых были явно старше нас. Варианта было два: драться, и тогда бы они нас побили и забрали бы кроссовки. Или отдать так.

– Пацаны, – тихо сказал Одесса и достал россыпь мелочи – вы не бейте нас.

Вот, возьмите деньги, но не бейте, ладно?

Шкет засмеялся.

– Ладно, не ссы, малой. Пусть он отдаст «кроссачи» и все.

Ехали назад мы молча. Прежде чем войти домой, я снял ненавистные кеды и забросил их на окно лестничной площадки.

После этого случая мы встречались редко, только в компаниях. Одесса меня избегал…

Вообще, это место – "за мостом" – было каким-то несчастливым для меня. Тут я потерялся. Здесь у меня отобрали кроссовки. Потерпел поражение в драке.

На остановке ко мне прицепился какой-то долговязый гопник:

– Слышь, ты, помнишь, в кино, я тебя позвал, а ты не подошел? Ты, в натуре, что ли, нюх потерял?

– Я вообще тебя первый раз вижу.

Гопник замялся. И обратился к приятелю.

– Сухой, че, не он?

– Не, по ходу.

Инцидент был исчерпан, но шпана уходить не торопилась. Финал по моей, абсолютно ненужной, инициативе был отложен.

– Попутали вы, пацаны.

– Че????!!!

Разговор мы продолжили за остановкой. Моя внутренняя готовность к драке была выше, чем, наверное, у Мохаммеда Али перед боем с Джо Фрейзером.

Внешняя – хуже. Я был обут в старые сапоги со скользкой подошвой. Была зима, склон за остановкой заледенел. Долговязый лягнул ногой, я увернулся и поехал вниз. Тут же, в яростном запале, начал карабкаться обратно, но тщетно…Гопники смотрели несколько минут на мои попытки, потом повернулись и пошли на автобус.

…Чем старше становился Одесса, тем больше проявлялась его любовь к автомобилям. Он мог часами, завороженно, смотреть на какую-нибудь старую «Тойоту», которые только-только начали появляться в городе.

Этой же любовью он заразил и младшего брата-дошкольника, который в поисках «моделек» лазил по мусоркам. Позже, как сказал Одесса во время нашей короткой встречи в аэропорту, он погиб вместе с отцом в Сирии. Во время бомбардировки.

Если бы я был постарше тогда, то, наверное, подарил ему всю свою коллекцию модельных автомобилей. В ней были «Чайка», «Москвич», «Жигули», «Нива» и много-много других, даже старинный «Руссо Балт» – подарки бабушек, родителей и просто купленные мной на скопленные деньги.

Все равно их украли очередные случайные собутыльники мамы и отчима, когда я отдыхал в пионерлагере. Как и мой первый магнитофон «Квазар», подарок Бабвали, и маленький телевизор, стоявший на кухне, и еще много-много разных нужных и ценных вещей.

Воры не трогали только книги и большого глиняного индийского слона. Самодельные, от пола до потолка, книжные стеллажи (их делал еще отец) занимали большую часть зала.

Среди модных (и, естественно, дефицитных – в то время хорошие и популярные книги тоже приходилось «доставать», как какую-нибудь «краковскую» колбасу, чешский гарнитур и т. п.) образцов зарубежной литературы вроде «Анжелики в гневе», «Всадника без головы», «Овода», стояли сказки Афанасьева, ЖЗЛ, полное собрание сочинений Чехова, Пушкин, Есенин, Лермонтов.

Две, самые высокие, полки были заняты произведениями советских авторов. Назывались они односложно: «Хлеб – имя существительное», «Золото – металл благородный» и тому подобное. Читать их было скучно, хотя иногда среди описаний трудовых подвигов и нравственных исканий представителей советского народа, попадались экземпляры, написанные хорошим, живым языком.

Глиняный слон, расписанный индийскими узорами, стоял там же, где и книги, на центральной полке. Любителей поживиться он не интересовал. Наверное, потому что был склеен в нескольких местах – как-то в пьяной ссоре отчим грохнул его о пол. Но даже с трещинами слон выглядел величественно и, по-музейному, красиво и вполне мог бы подойти для коллекции ценителей искусства.

Слон был настоящим, из Индии. Его подарил маме капитан, которого занесло в наш городок из Германии. Она берегла эту статуэтку, постоянно протирала ее от пыли, гладила и переставляла с полки на полку. С капитаном у мамы был роман, потом он уехал к семье, а мама вышла замуж за отчима.

…Как то давно я нашел Одессу в «Одноклассниках». На странице, на фото, между двумя красивыми иномарками, стоял улыбающийся, небольшого роста мужчина в красивом белом комбинезоне. Он стал автогонщиком. Под фотографией были написаны имя, фамилия и город: «Одесса».

Неаэлита

Имя меня взволновало. Из головы сразу же улетучились все мысли, кроме одной – о предстоящей встрече. Воображение рисовало образ хрупкой, воздушно-утонченной девушки с большими глазами. Остаток дня, вечер и ночь я прожил, думая о ней, Аэлите, – в томительном ожидании нового романтического приключения, которое непременно должно перерасти в что-то серьезное и вечное…

Тезка героини романа Толстого была старше меня почти на четыре года.

«Это даже хорошо, – думал я. – Значит, мы будем мыслить на одном уровне, ведь у нее уже есть определенный опыт, наверняка она тоже любит засыпать с книжкой, к чему ее приучили родители-интеллигенты, выбравшие своему ребенку столь необычное имя».

Аэлита поразила меня тугими «мячиками» грудей, безжалостно сжатыми белым лифчиком, сверкавшими сквозь прозрачную кофточку. Молодое, белое тело так и рвалось наружу, казалось – стоит чуть дотронуться до одежды, как она лопнет и рассыплется на сотни маленьких лоскутков.

Первое же впечатление внесло сумятицу в мои грезы и мечтания о чем – то необыкновенном, необычайном, которое должно было перевернуть мою жизнь и раскрасить ее необыкновенными красками…

Но краски присутствовали. Точнее, одна из них. Волосы девушки оказались обесцвеченными перекисью, о чем можно было догадаться по темно-русым корням на голове. Все остальное было еще прозаичнее. Она была не худая, но и не толстая, не низкая, но и не высокая, не дурнушка, но и не красавица. Если бы я встретил ее где-нибудь на улице, то не обратил бы никакого внимания.

Разговор не клеился. Мы стояли в раздевалке старшей группы детского сада «Солнышко», куда водила своих детей вся элита Саратова и где она работала воспитательницей. Смущенно улыбаясь, обменивались ничего не значащими фразами.