На побывке. Роман из быта питерщиков в деревне

Она подала Флегонту руку и просила его садиться. Старик зевнул и поднялся.

– Ну, ты, Аленушка, посиди с гостем и поговори с ним до самовара, а я пойду и побужу старуху. Пригрелась старая на лежанке после обеда и не встает.

Старик ушел. Вдова села рядом с Флегонтом, облизнула губы и спросила:

– Давно приехали?

– Вчера-с.

– Я видела, как вы проезжали вчера мимо окон в санях на узлах и на чемодане, – проговорила она, забыв, что сейчас только спросила, когда он приехал. – Скучаете по Петербургу?

– Зачем же скучать, коли на побывку приехал-с. Отдыхать надо.

– А я так очень скучаю. Конечно, муж мой около четырех лет как померши, но мы жили в Питере и очень часто ходили по театрам. Скажите, дают теперь пьесу «Тридцать лет жизни игрока»?

– Не могу вам сказать. Я в театр очень редко… так как у нас по вечерам самая главная торговля, – отвечал Флегонт. – Ведь отпускают со двора как? Раз на Рождестве, раз на Пасхе, раз на Масленой. Впрочем, в прошлом году я в Мариинском театре оперу «Фауст» смотрел. В балаганах был…

– «Фауст»? Знаю, знаю «Фауста». Мы тоже с мужем смотрели. Там критика на военного человека и он в полосатых брюках и вот в эдаких громадных перчатках. Оперетка это. Очень смешно.

Флегонт отрицательно покачал головой.

– Критики на военного человека я не помню-с. Смешного тоже не было, потому опера… – отвечал он. – Разве только тогда, когда этот самый красный черт поет. Как его?..

– Мефистофель? Да, да… Только это оперетка… Ну да все равно. «Ограбленную почту» также в клубе видали, «Парижские нищие». Мы с покойником мужем и по клубам, и по «Аркадиям», и по «Ливадиям», пока он не пил. А как пить стал, то страсти Божии… Ведь из-за вина и душу Богу отдал. Спервоначала-то у нас торговля шла хорошо, а потом… – Вдова махнула рукой. – Не хотите ли мой альбом с фотографическими карточками посмотреть? Там и муж мой есть, – предложила она.

– С удовольствием. Я тоже сбираюсь альбом завести.

Начали рассматривать альбом с карточками.

– Вот мой покойник муж, – указала вдова на карточку. – Красивый был, пока не пил. А уж как запил, то опух, все с синяками… А вот и я сама. Видите, какая я была. А это наш знакомый был. Он скотский доктор. Лошадей лечит. Из-за него-то муж и спился. Как придет, бывало, сейчас по рюмочке, потом бутылка коньяку – и поедут по трактирам слонов водить. Уж что я от мужа натерпелась, так и сказать нельзя… А это братья мои… Вот это старший, Ананий… А это его супруга Марья Тимофевна. Ведьма. Я гостила у братца в Питере и нашла бы себе там жениха, но с невесткой-ведьмой нет никакой возможности… Плюнула и уехала. А вот это второй брат. Этот на богатой вдове женился. Но тоже злющая женщина. Что ни слово, то крючок и шпилька. И у второго братца Максима гостила, но тоже из-за евонной жены уехала. Тут тоже ко мне один смотритель из казенного места сватался, я написала маменьке, папенька сказал, что пять тысяч за мной дает, но вдруг этот смотритель понадобился для падчерицы братца Максима… Братец женился на вдове и девушку падчерицу взял. Ну, смотритель понадобился – и тут у нас скандал с невесткой… Забрала я дочь свою и сюда в деревню к папаше, – рассказывала вдова. – И вообразите, чем же кончилось? Падчерица брата ни за что не пошла за смотрителя, потому что он пожилой, и кончилось тем, что ни мне, ни ей… Ах, как трудно с родней жить! С чужими лучше жить.

Вошла работница с чайной посудой на подносе, накрыла стол, стоявший у стены, красной скатертью и расставила чашки и стаканы, а затем внесла самовар.

– Фу, как ты начадила, Федосья! Не дала угольям прогореть! – воскликнула вдова. – Неси, неси самовар обратно. Ну а теперь вы меня извините. Надо будет сходить в чулан за вареньем к чаю. Вы посмотрите альбом-то, а я сейчас, – обратилась она к Флегонту и удалилась, а затем выпихнула из-за двери свою дочь, девочку лет двенадцати, – тоже по имени Елена.

Девочка стояла около двери, удивленно смотрела на Флегонта и сделала книксен.

– Здравствуйте, барышня! – сказал Флегонт.

– Мама прислала чашки перетереть, – проговорила она, подошедши к столу, взяла полотенце и принялась перетирать чайные чашки и стаканы.

– Гуляете, барышня, по деревне? – начал Флегонт, чтобы спросить что-нибудь девочку.

Но тут показался старик Размазов, он вел свою жену-старуху.

– Вот и моя законница на каменном фундаменте, – проговорил он. – Фундамент-то уж у ней порасхлябался, ну да как-нибудь живем. А это Флегонт Подпругин, Никифора Иванова сын. Ты ведь должна его мальчонкой помнить, – обратился Размазов к жене.

– Как не помнить! Уши дирала, когда он к нам в сад за ягодами перелезал, – отвечала старуха. – Ну что ж, присядем…

– Кажется, я к вам не лазал за ягодами… – улыбнулся Флегонт и спросил: – Ваше имя и отчество позвольте узнать?

– Мавра Алексеевна, родимый, Мавра Алексеевна.

Вошла вдова с пятью блюдечками разного варенья на подносе. Старик Размазов сейчас же похвастался перед Флегонтом.

– Сказал, что молодая хозяйка будет тебя поить чаем с пятью сортами вареньев, так и вышло, – проговорил он. – Вот тебе пять сортов. Дом, брат, у нас – чаша полная. Чего хочешь, того и просишь. Все есть. Сподобились мы на старости лет.

Минут через пять все сидели за самоваром. Вдова разливала чай.

– Мне в стакан сахару не кладите. Я буду вприкуску с вареньем… – наклонился ко вдове Флегонт.

– Нет-нет! – заговорила она. – В гостях всегда пьют внакладку.

– А вот мы сейчас гостя и музыкой потешим, и выйдет так, что на манер как бы в питерском трактире, – произнес старик Размазов, подошел к часам на простеночном подзеркальнике и завел ключом музыкальный ящик, на котором стояли часы.

Раздались тихие звуки какого-то марша. Старик стоял и торжествующе улыбался.

– Вот какие у нас штуки в деревне водятся! Вот ты и учти! – проговорил он.

– Прекрасная музыка-с… – отвечал Флегонт.

IX

За чаем у старика Размазова с Флегонтом шел следующий разговор.

– Жениться, поди, в деревню-то к нам приехал? – спросил старик.

Флегонт развел руками и произнес:

– Особенного засада в голове на этот счет нет, но родители подговаривают, потому в дом работница нужна. Маменька прямо говорит, что трудно ей одной. Конечно, у нас в доме моя сестра Таня есть, но Тане уже семнадцатый год, ее не нынешней зимой, так будущей саму выпихивать из дома надо. Маменька-то вчера очень поналегла насчет того, чтобы свататься мне.

– Ну а сам-то ты как?

– Я-с? Да что ж, надо когда-нибудь приять кончину праведную, а так как у нас по-деревенски такая линия, чтоб молодым парням жениться, то отчего же? Я для дома, Парамон Вавилыч, очень рачительный.

– Знаю, – кивнул старик. – Из-за этого-то и я с тобой на особый манер… Вот к себе позвал, вчера у твоих отца с матерью был. Я ценю.

– На этом очень вами благодарны.

Флегонт привстал и поклонился.

– Ценю, – повторил старик. – А потому и хочу дать тебе совет: жениться будешь, так не просоли себя.

Старик погрозил.

– То есть как это, Парамон Вавилыч? – спросил Флегонт.

– Очень просто. За тебя невесту с денежным приданым отдадут, так ты на всякую-то черноглазую не набрасывайся, а осмотрись хорошенько.

– Понимаю-с. Да ведь деньги брать – надо в Петербурге жениться, а в Петербурге, Парамон Вавилыч, нас, трактирных слуг, даже вовсе не оценивают, пока мы из услужения в люди не вышли. Опять же, жениться на питерской – подмоги родителям не будет. Питерская для деревни не годится, да и не поедет.

– Постой, постой… Родителям десять рублей в месяц дать – вот и подмога, вот им и работница, – остановил его старик. – А что до денег, то и здесь можно невесту с деньгами взять. Есть, попадаются. Не будь только дураком.

Старик значительно подмигнул. Дочь-вдова потупилась и стала перебирать бахрому салфетки. Она поняла, что отец прямо на нее намек делает. А тот продолжал и уж замазывал довольно прозрачно высказанное предложение:

– Мало ли здесь в округе тысячников есть, которые не знают, куда с дочками деться! Дочки уж полированные, и иные уж в Питере побывали, за деревенского на деревенскую работу не отдашь, а подходящих питерских нет. Понял?

– Понял-с, – отвечал Флегонт, опрокидывая на блюдечке стакан кверху дном и тем показывая, что больше чаю пить не будет.

Старик заметил это и сказал:

– Нет, нет, пей еще. Что это за питье – два стакана. Ты только два сорта варенья попробовал, а надо пять попробовать. Алена! Налей ему еще стакашек, – обратился он к дочери.

Флегонт не прекословил, старик продолжал:

– Ты цены себе не знаешь. Ты жених выгодный. Ты один сын у отца. Одиночка… Шутка сказать! Ты ведь от солдатской повинности свободен.

– Это точно-с. Совершенно свободен. Одиночек не берут, – отвечал Флегонт и почему-то вздохнул. – Не служил и переслуживать не буду. А ведь другой как? Отмаршировал несколько лет в солдатах, да потом на прибавку маршировать пожалуйте… Вон у дяденьки Наркиса сын…

– Ну, то-то. Так ты не просоли себя зря, а осмотрись. Правильно я, Алена?

– Конечно же, правильно, папенька, – отвечала дочь и облизнула губы.

– Тебе отвалить примерно пять тысяч, так ты приедешь с женой в Питер, так сейчас трактирное заведение открыть можешь.

– Это точно, это действительно.

– Вот видишь. Если пять тысяч маловато – в рассрочку трактир сдадут, обождут.

– Очень чудесно с обожданием сдадут, если три-четыре тысячи на первый раз отдать.

– Я и говорю. Четыре отдать, а тысяча на обиход. Ну, сначала потихоньку… Жена может за буфетом помогать.

– Да отчего же не помочь? – вставила свое слово вдова. – Женщине одной дома скучно жить, и она прямо ищет себе дела. Ну, летом варенье варишь, грибы солишь, сушишь там… А зимой рада-радешенька хоть самовар поставить, хотя у нас работница есть. Прямо скучно. Гадать-то на картах день-деньской уж надоест, подсолнухи грызть – тоже. Читать – книг нет.

– Ах да… Принес ты книжечку-то почитать? – вспомнил старик. – Я ведь просил.

– Принес-с. В пальте, в кармане. «Тайны мадридского двора». Роман-с. Преинтересная книга-с.

Флегонт выскочил из-за стола, ринулся в прихожую, где висело его пальто, вернулся оттуда с книгой в желтой обложке и протянул ее старику.

– Ей, ей… Ей дай, – кивнул он на дочь. – Она у меня главная начетчица.

Книга передана вдове.

– Мерси, – поблагодарила она и опять облизнула губы. – Страшного нет? Вот про страшное я боюсь читать. Через это не спишь по ночам.

– Ничего нет страшного, – сказал Флегонт. – Все больше про любовь и про интриги.

– Вот про любовь читать обожаю.

Вдова закатила глаза, а потом стала перелистывать книгу. Дочь ее, девочка, тоже заглядывала в книгу. Старик кивнул на девочку и проговорил:

– Вот и маленькая Аленка какой яд у нас до чтения!

Флегонт снова опрокинул стакан на блюдечко, поднялся со стула, поблагодарил за угощение и стал прощаться. Его не задерживали.

– Заходи почаще. Не будь букой, – приглашал его старик.

– Ваши гости-с. А только теперь к нам пожалуйте. Я вечеринку буду делать, посиделки для девиц и кавалеров, так вот милости просим, – сказал Флегонт.

– Ну, я-то уже где же. С меня и со старухи не взыщи! Я был уж у тебя, – сказал Размазов. – А вот дочь пришлю. Вдовица моя сирая придет.

– Если позовете, то отчего же… – откликнулась вдова. – Здесь вообще очень скучно.

– Просим-с, и даже очень… Милости просим. Осчастливьте.

Флегонт поклонился.

– Когда вечеринку-то ладишь устроить?

– Да, думаю, послезавтра-с. Праздник. Так пожалуйте, Елена Парамоновна.

– Приду, приду. Непременно приду. Я вам и музыку принесу. У нас есть другой музыкальный ящик, так я его принесу, – сказала вдова.

– Так до приятного-с…

Флегонт стал прощаться. Его вышли провожать всей семьей в прихожую. Работница подала ему пальто и распахнула дверь. Флегонт сунул ей в руку гривенник и гоголем сбежал с крыльца.

На улице он обернулся. У окна стояла вдова, улыбалась и кивала ему.

«Старик положительно прочит за меня дочь. Прямо в рот кладет, – думал Флегонт. – А что, если бы? Надо сообразить», – решил он.

X

С большим интересом ждали дома возвращения Флегонта от Размазовых. Пришел даже справиться дядя Наркис и в ожидании Флегонта покуривал трубку. Флегонт явился торжествующий, весь сияющий.

– Ну что? Как? – встретила его родня, когда он еще вешал на гвоздь свое пальто с барашковым воротником.

Флегонт весело махнул шапкой-скуфейкой.

– Приняли меня так, что словно какого-нибудь богатого купца питерского, – сказал он.

– Да что ты?

– Истинно. Пять сортов варенья к чаю, музыку пустили.

– Да, да… Есть у них органчик. Мы сколько раз слышали летом, когда открыты окна, – проговорил отец. – Чудесно играет.

– И все меня хвалил, все меня хвалил. И до чая хвалил, и за чаем хвалил. Все толковал, чтобы я, если жениться буду, не просолил себя. «За тебя, – говорит, – хорошую невесту с пятью тысячами дадут».

– Тсс… Ну, парень! Дождался ты оценки, – прищелкнул языком дядя. – Это ведь он тебе на свою паву-вдову намекал.

– Прямо на нее. «Не подумаешь ли ты, – говорит, – свой трактир открыть в Питере?» – «Как, – говорю, – я открыть могу без капитала?» – «Тебе, – говорит, – помогут. Будь только сам не дурак».

– А она? Сама-то она как? – спросил отец.

– Самые радостные улыбки. Разговор так и рассыпает и чуть не на шею ко мне вешается. В шелковом платье, в браслетках и все этакое. Нарочно для меня оделась, – рассказывал Флегонт. – Прямо для меня, потому что я видел, когда подходил к их дому, что она у окошка в розовом ситцевом платье сидела… Послезавтра вечером она у нас на вечеринке будет. Обещалась прийти. Бал надо, стало быть, делать получше.

– Фу-у! – протянул отец и покачал головой. – Это уж прямо распалилась.

– Ну что ж, потом сватов к ним засылать будешь? – задал вопрос дядя.

Флегонт пожал плечами.

– Да уж и не знаю. Как батюшка с маменькой, – сказал он.

– Ох, Флега! – заговорила мать. – Ну какая она нам работница? Не ко двору она нам будет. Ни она коровы подоить, ни пол подмыть… Белоручка она, с работницами привыкла жить…

– Да уж если на Елене Парамоновне жениться, маменька, то ее надо в Питер с собой взять, на ейные деньги там трактир открыть и к вам с ней, как на дачу, летом на побывку приезжать. Вот какое руководство надо сделать.

– А я-то так в трудах и останусь, сынок любезный? – обидчиво спросила мать. – Стара я стала, трудно мне. Год от года труднее. Хозяйство у нас не маленькое.

– Что до этого, маменька, то не беспокойтесь. Если этому делу у меня с Еленой Парамоновной быть, то, само собой, мы вам хорошую работницу наймем.

Мать взялась за грудь, взглянула слезливо на сына и проговорила:

– Стара она для тебя, Флега, куда как стара!

– Ну что за стара! Конечно, малость постарше, – отвечал сын, – но не старше как лет на пять – на шесть.

– Ох, старше! Куда старше! Да постой… Вот мы сейчас сочтем, сколько ей лет… Когда Ковалдово погорело, то…

– Да не надо, не надо считать.

– По дочери видно, по ее Аленке. Аленке лет тринадцать…

– Полноте, не больше десяти лет, – выгораживал Флегонт. – И наконец, она дама недурна собой, очень аппетитна и в большом аккурате.

– Позволь… А отчего же она у старика отца с рук не идет, если уж так хороша? – спросила мать. – Ведь мы знаем, что старик два раза к братьям в Питер ее посылал за женихами – и ничего не вышло. Лавочнику Куртьеву в Заполье сватал – тоже разошлось дело.

– Знаем. Рассказывала она мне. Откровенно рассказывала, как она в Питер ездила, как к ней сватались и какие у ней там невестки-ведьмы, которые все дело расстраивали ей. Нет, тут так зря говорить нельзя. А надо подумать да и сообразить. – Флегонт положил шапку и стал снимать с себя фрак. Переодевшись в пиджак, он говорил отцу с матерью: – Для бала прежде всего надо печку побелить. Просто мелом на клее. Печка у нас черна, как в кузнице, а я чистоту люблю. Это уж я все сделаю, а вы батюшка, мне помогите.

– Ладно, – отвечал отец.

– Потом в ту комнату на окна будут тюлевые занавески, которые я привез, а кумачовые из той комнаты сюда пойдут. Потолок закоптел сильно, – взглянул Флегонт вверх и прибавил: – Ну, мы и по потолку клеевой краской пройдемся. На стол новая красная салфетка пойдет, что я из Питера вам привез. А ты, Танюшка, вычисти к послезавтрему самовар хорошенько, – обратился он к сестре. – Чтобы жаром горел! Кирпичом надо. Я покажу как… Лампу новую под красным абажуром в ту комнату, а здесь на стену прикрепим две жестяные лампочки.

– Уж и две! Куда же такую уйму? – заметила мать.

– Позвольте… Третья, что у вас на чугунной ножке, вот тут на столе будет. А затем я еще одну жестяную лампочку куплю, так ее в сенях на стене повесим, чтобы гости лбы себе не разбили.

– Эге! Да ты не на шутку бал затеваешь! – проговорил дядя Наркис.

– Нельзя, дяденька. Я питерский, батюшка московский, вы тоже в столицах живали, так уж я хочу, чтобы у нас все было по-питерски. Завтра я поеду в Кувалдино вино и закуски для бала закупать, так уж вы, батюшка, дайте мне лошадь, – обратился Флегонт к отцу.

– Бери. Только деньги-то не очень транжирь, а если какие лишние есть, то отдай лучше мне. Лучше тесу купим крышу починить да со двора под избу два бревна подвести.

– Будем живы и здоровы, так и крышу починим, и бревна подведем, а без бала нельзя. Сами вы видите, что соседи со всех сторон лезут и просят угощения. А уж после того, что все видят, что нас Парамон Вавилыч даже отличил, нам ударить лицом в грязь нельзя. Теперь ведь разговор по всей деревне идет, что Размазов у нас был и что я Размазову сегодня на его визит ответил. Так надо поддержать себя.

– Да, да… – подтвердил дядя Наркис. – Сегодня я заходил в лавочку, так там большой разговор. Толкуют только так, что хочет Размазов в деревне трактир открыть и тебя в буфетчики поставить трафит.

– С какой же он тогда стати к своему прислужающему в гости пойдет? Нет, я думаю, он через сыновей узнавал в Питере у хозяина о моем тверезом поведении – и вот теперь задумал за меня дочь пристроить. Вот теперь я и понимаю, почему его старший сын Ананий у нас в ресторане был. Понимаю. Оттого Ананий так и держал себя павлином, чтобы я не догадался, в чем дело. Да-с… – объяснял Флегонт.

– Ты что покупать-то будешь? – спросил отец.

– Дюжину пива… Четвертную вина. Больше не следует. Пьянство в нашем доме допускать нельзя. Опять же, и Елена Парамоновна будет, так надо все по-благородному. А потом фунта два копченой колбасы и мятных пряников для девиц фунтов пять. Мармелад я привез, чай и сахар есть. Ситного хлеба здесь в лавочке возьмем.

– Ну, то-то. Да купи гвоздей. А то у нас одежу не на что вешать.

Сын встрепенулся.

– А теперь давайте печку белить, – сказал он. – Мел у вас есть?

– Найдется, – отвечал отец.

– А за клеем сейчас Грушка в лавочку сбегает. Грушка! Вот пятак. На три копейки шубного клею. Живо! Маменька, давайте ведро. А завтра пошлем Таню звать девушек на вечеринку.

Флегонт суетился. Грушка накинула на себя платок и побежала в лавочку.

XI

На следующее утро Флегонт ехал в маленьких санях на рыжей мохнатой лошади в Кувалдино за закупками. Проезжать ему пришлось почти по всей деревне. Кой-где по пути попадались встречные бабы, мужики, девушки с ведрами на коромыслах и кланялись ему. Перед некоторыми из них Флегонт останавливал лошадь и звал их к себе завтра на вечеринку. Мужчинам он прибавлял:

– Тихо, скромно, тверезым манером все будет. Вина много не выставлю, уж извините. А выпьют по рюмочке, по другой, и сейчас чай. Нельзя очень-то винное угощение это распространять. Для девичьего и женского сословия больше вечеринку делаю. Для девушек будет особая игра – «Гусек».

– Да зачем же много вина пить! С какой стати пить! – соглашались мужчины. – Лучше по-благородному. Неужто мы вина-то не видали! Слава тебе господи…

– Елена Парамоновна обещала прийти, – прибавил Флегонт.

– Да что ты! – удивлялись мужчины. – Какими такими вилами ты ее поднял? Про самого старика Размазова мы уж слышали, как он тебя почтил, а про дочь – это просто удивительно. Ведь никуда, кроме как к попадье да к дьяконице, не ходит и не ездит.

Другие прямо говорили:

– А что, парень, уж не в женихи ли она тебя себе прочит?

Флегонт самодовольно улыбался, а одному из них ответил:

– А что же тут удивительного? Мы тоже не левой ногой сморкаемся. У меня в Питере в ресторане бывали дни, когда я по пяти рублей в день чайных денег набирал. И не то чтобы купец какой загулявший попадался, а прямо от простых обыкновенных гостей. У нас в ресторане гость на отличку.

Когда он проезжал мимо дома Размазова, Елена Парамоновна опять сидела у окна и грызла кедровые орехи. Он поклонился ей. Она улыбнулась, ответила на поклон и забарабанила пальцами в стекло, делая знаки, чтобы он остановился. Флегонт остановился у ворот. Она тотчас же набросила на голову ковровый платок и показалась в калитке.

– Здравствуйте… – проговорила Елена, не подходя к саням. – Куда это вы едете?

– В Кувалдино, угощение для завтрашней вечеринки закупать, – отвечал Флегонт.

– Ага… Стало быть, бал будет не на шутку. Послушайте, вы варенья к чаю не покупайте. Я вам своего варенья банку принесу в подарок.

Флегонт и не думал покупать варенья.

– Мерси, – сказал он.

– И яблок не покупайте. Я вам тоже принесу. У нас свои, из нашего сада, – продолжала вдова. – Их надо съедать, а то все равно сгниют.

– И за это мерси. Только мне так совестно. Что ж это я буду вашим же угощением да вас угощать!

– Что за совесть! Какие пустяки! У нас и варенья, и яблок много. Нынче был большой урожай. Я вам и пирог сладкий испеку с вареньем и принесу.

– Вот уж это напрасно.

– Испеку, испеку и принесу. Клетчатый. Вот и попробуете моей стряпни. Все говорят, что пироги я хорошо пеку.

– Еще раз мерси. Ну-с… затем до приятного… Завтра увидимся. Я «Гусек» из Петербурга привез. Вот играть будем. Игра такая есть для дамского общества.

– Знаю я «Гусек». Послушайте… Погодите еще минутку, – остановила Флегонта вдова, видя, что он тронул вожжами лошадь. – Знаете, я вчера, после вашего ухода, гадала на вас на картах – и все-то, все-то вам марьяжные карты выходили.

– Гм… А вам самой как? Вам какие карты выходили? – спросил Флегонт. – Ведь гадали же вы и на себя.

– Мне-то уж давным-давно марьяжные карты выходят, да вот все женихов нет. Место здесь захолустное. Ну, прощайте. Поезжайте… До свидания… задерживаю я вас.

Флегонт стегнул лошадь и крикнул вдове:

– А может быть, теперь жених и найдется!

Вдова скрылась за калиткой.

Кувалдино было большое село с белой церковью при зеленой крыше и зеленых куполах с позлащенными крестами, на которых сидели вороны. В нем находился красный кирпичный дом волостного правления, дом двухэтажный, верхний этаж которого был занят училищем. У церкви была торговая площадь с весами, на площади были две кузницы, трактир, питейный дом, бакалейная и суровская лавки, лабаз, где также продавались и железные товары, и пивная лавка с совершенно черной от захватывания руками дверью на блоке и с вывеской, гласящей: «Эко пиво!»

В бакалейной лавке Флегонт встретил старосту из своей деревни Герасима Савельева, небольшого роста средних лет мужчину в бараньей, крытой сукном чуйке, с реденькой бородкой и маленькими, заплывшими жиром глазами. Он тотчас же подошел к Флегонту и сказал:

– С приездом… Спесив больно стал. Вчера я все время ждал, не зайдешь ли к начальству чайку чашечку откушать, однако нет.

Они подали друг другу руки, и Флегонт ответил:

– Да ведь где же? Третьего дня только приехал. Вчера был на чашке чая у Парамона Вавилыча.

– Слышали, слышали мы, какой тебе почет старик Размазов сделал: как только ты приехал, сейчас он и прилетел к вам в дом о своих сыновьях узнавать. Это уж недаром. Заруби себе на носу. У него дочь вдова, с рук не идет.

– Да полно вам…

– Правильно, правильно я. Вот из-за этого ты, стало быть, и возгордился. А нехорошо Герасима Савельева обижать.

– Зайду, зайду и к вам, Герасим Савельич. Завтра только не могу, потому у меня вечеринка, а перед вечеринкой днем надо похлопотать. Вот ко мне на вечеринку завтра милости просим, не поспесивьтесь, – приглашал старосту Флегонт. – Елена Парамоновна обещалась быть.

– Фу-ты ну-ты! Да ты уж и впрямь не жених ли нашей королевны? – воскликнул староста.

– Пожалуйста, не кричите во всю лавку. Ничего еще нет, никакого и разговора не было, а вы уж огласку делаете – зачем? – остановил его Флегонт.

От старосты несло вином. Он был, как говорится, изрядно хвативши, но, невзирая на это, понизил голос.