Счастливые мысли

Даниил Бадретдинов

Счастливые мысли

Бадретдинов Даниил Артурович (wa11hack)

Свобода воли – это иллюзия, созданная для того, чтобы сценарий казался более драматичным.

Когда ты это осознаешь, остаётся только одно: выбрать, как именно ты будешь падать.

Глава 1. Серые тучки

Город был построен в серых оттенках обмана. Стены домов казались бежевыми, но под вечным, низким небом они отдавали грязной, свинцовой синевой. Утро для Алекса всегда начиналось с неверия. Он не верил в новости, не верил в кофе, и уж точно не верил в то, что кто-то может быть по-настоящему счастлив.

Его цинизм родился из наблюдения. Все вокруг него жили по чужой, навязанной схеме. Их планы, их амбиции, их любовь – это были прогнозы, которые, как и прогнозы метеорологов, всегда оказывались фальшивыми. Обещали прояснение, но неизменно наступала слякоть.

Алекс видел их. Спешащие по тротуарам, уткнувшиеся в телефоны, говорящие громко и уверенно. Он классифицировал их как NPC (Non-Playable Characters). У них был ограниченный набор диалогов, предсказуемый маршрут от работы до дома и фальшивая мимика, которую они включали для социальных взаимодействий. Они были частью фона.

Он же, в свои двадцать с небольшим, ощущал себя единственным, кто видит провода, торчащие из-за кулис. Эта привилегия осознания была его проклятием. Она обеспечивала абсолютную отчужденность от мира. Он был ГЕРОЕМ, но в одиночной игре, где все остальные – просто декорации. Его единственной целью стало не присоединиться к ним, сохраняя свою сознательную боль как последнюю, высшую форму подлинности.

Одиночество для Алекса было не отсутствием компании, а абсолютной, гулкой пустотой внутри. Это не была депрессивная тоска, которую можно вылечить таблетками, вроде лирики. Это был метафизический вакуум, который не заполнялся ничем.

Чтобы не сойти с ума, он проводил ежедневный самоанализ. Он пришел к выводу, что его душа похожа на старый, заброшенный склад. И в один момент, он сознательно, с холодной жестокостью, разбил там окно и вставил в душу острый осколок стекла.

Он подпитывал боль. Ощущение острой, фантомной боли было для него единственным доказательством, что он еще жив, не сошел с ума. Что он не полностью слился с серым фоном. Если бы боль ушла, рана затянулась, он бы забылся, поверил в ложные прогнозы и стал таким же, как они. Он боялся этого забвения больше, чем смерти.

Его цинизм был его броней, созданной из тысячи подмеченных лжей и разочарований. Он был стражем своей души, и его оружием было – не прощать и не забывать. В его мире, где всё – ложь, боль была единственной правдой.

Вечером, сидя в баре, Алекс наблюдал за парой, которая громко смеялась.

«Они счастливы», – подумал он с отвращением. – «Или играют роль для остальных».

Он представлял свою жизнь как книгу. Жизнь, которую общество заставляло его читать. Но он сомневался в её заглавии. Оно должно было кричать о радости, успехе и светлом будущем. Но когда он читал содержание – он видел там только грязь, лицемерие и неизбежный, холодный конец. Мерзость.

Его реальная, мрачная история не соответствовала жанру. Это был не роман, а экзистенциальный триллер. Алекс ощущал, что его подлинное "Я" – это нелегальный, подложный текст, который система пытается скрыть под обложкой.

Он отказался от этого названия. Он перестал пытаться выглядеть «нормальным» или «успешным». Его целью стало жить в соответствии со своим истинным, мрачным сюжетом. Он был готов к дождю, к грому, к одиночеству – ко всему, что было искренним. Если мир не мог дать ему правды, он найдет ее в собственном, чистом нигилизме.

Глава 2. Одиноко

Алекс находился в здании, где было много людей – в торговом центре, на центральной площади. Шум был оглушительным, но он воспринимал его как фоновое гудение, не связанное с ним. Он был окружен, но ощущал себя так, словно стоит один на ледяной пустоши.

Это было одиночество, лишенное романтики. Это был абсолютный вакуум, который, как он подозревал, был его базовой настройкой. Даже мимолетное присутствие кого-то, кого он считал близким, не могло заполнить эту пропасть. Пустота была структурной.

Он осознал, что в его системе есть сбой. Алгоритм, который должен был заставлять его искать привязанности, воспроизводить эмоции и строить социальные связи, не работал. Он был похож на дефектный механизм, который видит детали, но не может собрать из них целое.

Иногда он с завистью смотрел на NPC, которые, не раздумывая, обнимались, ссорились и мирились. Их эмоции были просты и функциональны. Его же внутренняя архитектура была слишком сложна, чтобы генерировать такую примитивную, но необходимую для выживания радость.

Одиночество стало для него осязаемым, физическим. Алекс чувствовал постоянный, пронизывающий холод, который не зависел от погоды. Это была внутренняя стужа, исходящая из его обесточенной души.

В один из вечеров, в приступе отчаяния, он набрал номер. Номер человека, который, как ему казалось, мог стать его спасательным кругом. Это мог быть последний человек, в чью искренность он верил. Звонок остался без ответа.

Длинные, монотонные гудки были эквивалентны приговору. "Код удален" подумал он про себя.

Он почувствовал, как его "код" – его уникальность, его способность к глубоким чувствам и критическому анализу – словно был обнаружен и  удален антивирусом этого сервера. Он больше не был уникальным сбоем; он стал просто недействительным файлом.

Отказ, или даже простое отсутствие связи, подтвердило его страхи. Он не мог быть принят в их теплый, функционирующий мир. Он остался стоять на пороге, замерзший, с сознанием того, что попытка спасения провалилась.

Смирение пришло внезапно и было не менее холодным, чем его одиночество.

"Уже не важно, впрочем".

Он отбросил идею о том, что он должен быть "главным героем". Он был обычным никем – просто один из множества, кто не смог адаптироваться. Но в этом "никто" он нашел своего рода покой. С него сняли ответственность за смысл.

Его стремление к этому человеку, которое раньше казалось единственным ключом к спасению, теперь выглядело нелепым. Без этого внешнего якоря его внутренний мир окончательно ушел в свободное падение.

Он понял, что бессмысленно бороться с тем, что предписано. Нет смысла стучаться в закрытые двери. Его изоляция была окончательной. Он больше не искал тепла, он привыкал к холоду. Отныне он будет жить, руководствуясь инерцией, будучи лишь тенью, которая наблюдает за руинами своей прежней, иллюзорной жизни.

Глава 3. Пообещай

Одиночество не было чистой страницей; оно было исписано прошлыми ошибками, главной из которых были токсичные отношения, оставившие глубокие, но невидимые раны. Алекс чувствовал, что его жизнь – это хроника расплаты. Он был приговорен нести на себе всю боль, которую причинил или испытал, пока не выплатит кармический долг.

Его память представляла собой черную ленту, которую он прокручивал снова и снова. Там не было светлых моментов, только конфликты, ссоры, попытки манипуляций и ложь, которую он сам же и породил. Он сам стал ядом. Он был убежден, что ему не дадут покоя, пока эта лента не будет просмотрена до конца.

Он размышлял о своей роли. Был ли он жертвой? Нет. Он был соучастником, а в определенный момент – главным палачом. Его цинизм и холодность были не защитой, а орудием. И теперь он должен был заплатить. Единственное, что он требовал от мира, это чтобы его расплата была окончательной, чтобы после нее наступила абсолютная тишина.

Внутренняя агрессия, которую Алекс годами сдерживал под маской циничного спокойствия, внезапно дала о себе знать. Он понял, что именно эта сила, направленная внутрь, и привела к его текущему состоянию.

Теперь он обращался к своей бывшей любви с единственной просьбой – не драматизировать его уход. Он не хотел, чтобы его крах превратился в сентиментальную сцену с «горькой обидой» и слезами. Скорбь – мерзость. Если он должен был уйти, пусть это будет холодно, чисто и без лишних эмоций.

Он требовал отпущения – но не прощения, а права на полное забвение. Он хотел, чтобы его вычеркнули из памяти. Он готов был принять любую кару, но только не то, что его страдание станет предметом чужого обсуждения или, что еще хуже, чужой драмы. Он сам себя осудил, и его приговор был более суров, чем любой внешний суд.

Алекс принял свою роль яда. Он был не главным героем, а главным злодеем, разрушителем своей жизни, и его уход должен был стать финальным актом очищения для всех, кого он касался.

Падение, которое он ощущал, было не внезапным обвалом, а медленным, неизбежным процессом. Он сорвался вниз с обрыва смысла. Это не было поражение; это было освобождение от виражей и петель, в которых он запутался.

Он понимал, что борьба за счастье и “правильную жизнь” была лишь очередным витком инерции. Теперь, достигнув дна, он мог обрести покой. В этом состоянии абсолютного, ментального падения не было страха. Была только тяжелая, холодная, но подлинная ясность. Он был свободен, потому что ему больше нечего было терять. Единственное обещание, которое он дал себе, – никогда не подниматься.

Глава 4. Фальшивые люди

После пережитого кризиса и принятия своего падения, Алекс начал проводить ревизию своего прошлого. Он перебирал воспоминания о дружбе, привязанностях, о моментах, которые казались ему искренними. И с каждым воспоминанием он приходил к одному и тому же, ошеломляющему выводу: всё было ложью.