Границы нормальности

Ирэн Борецкая

Границы нормальности

Глава 1. Аня

– Почему ты хочешь жить во сне?

– Потому что там ничего не болит и можно увидеть тех, кого больше нет со мной…

Белевский всмотрелся в ее бледное худое лицо. На вид девчонке можно было дать не больше шестнадцати лет, но в карточке значилось двадцать три. Он пролистал карточку, чтобы еще раз убедиться, что нет ошибки в возрасте.

Анна Сване, 23 года. Диагноз: депрессия, анорексия. Когда Ане было десять лет, мать вышла замуж во второй раз за норвежца, отсюда и фамилия – Сване. Жизнь с отчимом в сонном городке Йёвик Анна восприняла как наказание, и отчаянно бунтовала. Через три года постоянных скандалов и ссор мать вернула Анну в Россию, к прабабке, которая едва могла ухаживать за собой, не то что за ребенком. Прабабку Анна любила, поэтому ее смерть стала для нее сильным ударом.

Но еще большим ударом стало то, что мать не пыталась вернуть повзрослевшую дочь, и просто сдала ее в специализированный интернат для трудных подростков, сославшись на девиантное поведение. Там Аня просуществовала до семнадцати лет, а в семнадцать у нее обнаружили тяжелое мышечное заболевание, характеризующееся постоянными судорогами и невыносимыми болями.

Тогда она и попала в «Спящий лотос» в первый раз. Наблюдая за развитием болезни, врачи поликлиники долго не могли понять, почему Аня так сильно похудела, а потом выяснилось, что она попросту ничего не ест.

«Нет аппетита» – устало отмахивалась Аня от их вопросов. «Это к психиатру» – сказал терапевт. Мать, недолго думая, направила ее сюда, в частную психиатрическую клинику «Спящий лотос».

Белевский работал в клинике почти неделю, но уже успел пообщаться со многими пациентами и изучить их биографию. К Ане за шесть дней он зашел второй раз. Поискал для интереса значение фамилии Сване – лебедь. Хоть эта фамилия и не далась ей при рождении, но очень подходила к внешности: эктоморфное строение тела, тонкая шея, бледная кожа, изящные неторопливые движения. Объемное каре из густых черных волос со спадающей на лоб белой прядью. Сначала Белевский подумал, что это окрашивание. Оказалось, частичный альбинизм. И глаза светлые, как будто прозрачные. Жуткие и одновременно притягивающие глаза…

Пока он изучал ее внешность и медицинскую карточку, она изучала его. И тоже обратила внимание на его цвет глаз.

– У вас глаза как небо, – сказала она задумчиво, – Чистые. Или нет… как Северное море. Цвет маренго. Знаете такой цвет?

Белевский с трудом выдержал ее долгий взгляд глаза в глаза. Казалось, что она смотрит в самую душу и видит все его дела и мысли, как экстрасенс.

– Маренго не знаю, – ответил он с улыбкой. – Знаю меренге, это танец. И меренга. Это десерт такой. Пробовала?

Она забавно сморщила нос, как ребенок.

– И вы туда же… хотите меня накормить!

Легким движением спрыгнула с койки и встала к окну, спиной к доктору.

В отличие от государственных клиник, окна в «Спящем лотосе» не были зарешечены, а палаты удивляли богатством обстановки. Приятные пастельные тона стен и мебели настраивали на умиротворение. По-солдатски заправленная кровать и выстроенные в ровный ряд книги на полке напоминали о строгости заведения, но в целом гармонировали с общим спокойствием комнаты. Контраст создавал лишь кривой тощий кактус в несуразном плетеном горшочке на тумбочке возле кровати. Длинные отростки его, неравномерно расположенные по бокам, напоминали руки, и он как будто тянул их к кому-то или чему-то.

Поняв, что тема пищи Аней отвергается, Белевский решил сменить тактику.

– Смешной, – он потрогал кактус указательным пальцем. – Где ты его взяла?

Аня повернулась всем корпусом. Черно-белая пижама с пандами колыхалась на ней, как ткань на флагштоке, и было трудно определить, есть ли у девушки женственные округлости. С одной стороны, отсутствие сексуального акцента не отвлекало Белевского от личности, с другой – не покидало ощущение, что он разговаривает с ребенком, а с детьми требовался другой подход.

– Инга подарила, – Аня улыбнулась, обнажая ровные, натурально белые зубы, как в рекламе жевательной резинки.

«Что ты уставился ей в рот, придурок! Не лошадь оцениваешь» – одернул себя Белевский.

– Инга? – он начал перебирать в памяти имена пациентов, но Аня прервала его поток мыслей:

– Подруга по интернату. Она навещает меня.

– Понятно, – интернат тоже был темой не для второй консультации, поэтому Белевский поспешил уйти. Уже в дверях он сообщил:

– Собственно, что я заходил… сегодня после обеда групповая терапия в конференц-зале. Приходи, пожалуйста. Ты ни разу на ней не была.

В ординаторской Белевский внимательно изучил последние заметки лечащего врача Ани, доктора Денисова. Денисов был другом главного врача, проработал в клинике десять лет, со дня ее основания, и благополучно вышел на пенсию. Денисов выписал Ане тяжелейшие антидепрессанты и режим принудительного дробного питания. Странно, ведь при такой высокой дозе, она должна быть вялой и молчаливой, а она легка на подъем и живо реагирует. Обманывает и не пьет лекарства?

Минусом частной клиники было то, что медсестры практически не следили за выполнением предписаний врача, ведь все основывалось на доброй воле. Тем более Аня уже стала совершеннолетней и вполне могла отказаться от лечения в любой день. Почему же не отказывается и не уходит? Депрессия не шизофрения, не имеет буйных проявлений. С депрессией многие живут.

Привыкший иметь дело с острыми фазами психических расстройств, Белевский считал депрессию немного скучным диагнозом. Но сама Аня не произвела впечатление скучной. Хотелось докопаться до ее нутра, понять причину.

Опять это чувство, расползающееся как нефтяное пятно на неподвижной глади озера. Не повторяй ошибок, Белевский, не повторяй!

Глава 2. Эрик

Другое дело – Эрик. Завершенная из-за травмы карьера бойца смешанных единоборств, запрещенные вещества в прошлом, неконтролируемая агрессия и расстройство сна. В первые часы своего пребывания в клинике Эрик жестоко избил трех санитаров просто потому, что ему не понравилось, как они на него посмотрели.

Эрик содержался в крыле для «конфликтных». Окна там были тоже без решеток, но открыть их можно было только специальным ключом, который находился у старшей медсестры. Дверь, отделяющая крыло от остальных помещений, также запиралась на магнитный ключ и открывалась при необходимости, под присмотром санитаров. Эрика в клинику поместил отец – местный богач и владелец крупной сети точек общепита. Это было в начале ноября, практически сразу после двадцатипятилетия Эрика, на котором он прилюдно сорвал одежду с официантки в кафе, где семья Эрика отмечала праздник.

Белевский посмотрел на календарь в ординаторской. Двадцатое февраля. Значит, Эрик здесь уже третий месяц, а его до сих пор не перевели к «адекватным». Денисов в карточке жирной полосой подчеркнул слово «неисправим», тем интереснее было Белевскому опровергнуть это заключение.

Быстрым шагом дойдя до нужного крыла, Белевский отрицательно покачал головой в сторону высокого крепкого санитара, который хотел его сопровождать. За все свои сорок лет Белевский ни разу не получал в морду. Потому что умел использовать слова.

Палата Эрика была просторнее, чем у Ани, и состояла из двух зон – спальни и гостевой с небольшим диваном. В палате была своя душевая и настенный плазменный телевизор с игровой приставкой. Эрик как раз играл, убивал какого-то монстра. Мрачная картина кровавого месива на весь экран. Хм, забавно что ему разрешили видеоигры, учитывая то, отчего его лечат. Двойные стандарты.

– Во что играешь? – спросил Белевский, присаживаясь на диван близко к Эрику, специально нарушая его личное пространство.

Эрик поставил игру на паузу и смерил доктора взглядом.

– Ты кто?

– ALIEN: ISOLATION, – прочитал Белевский название игры на экране заставки. – Чужой по-нашему.

– Вижу, что чужой, – буркнул Эрик и тут же гоготнул, – Ты вместо старого пердуна что ли?

– Ага. Белевский Иван Андреевич. Будем знакомы.

Эрик вскочил, резким движением кинул джойстик в стену, но не так сильно, чтобы сломать любимую игрушку. Белевский даже не вздрогнул. Таким же порывистым движением взяв бутылку газировки со столика возле дивана, Эрик отхлебнул глоток и с грохотом поставил бутылку на место. Вытер рукавом толстовки губы и пригладил ладонью каштановые волнистые непослушные волосы назад. Белевский отметил про себя: высокий, широкий, мощный одним словом. Намеренно встал надо мной сидящим, чтобы показать доминирование. Умные зелено-карие глаза Эрика сощурились в издевке:

– Пердун, надеюсь, не умер?

– Насколько мне известно, жив, здоров, нянчит внуков, – Белевский улыбнулся как можно дружелюбнее. – Хорошо, что переживаешь о его судьбе.

– Я? Переживаю? А ты забавный, – Эрик расхохотался и тут же стал серьезным. – Тоже будешь мне втюхивать таблетки, от которых член не стоит?

– Чтобы принять решение продолжать назначенную терапию или нет, мне нужно лучше узнать тебя, – Белевский продолжал игнорировать все выпады, которыми Эрик пытался вывести его из равновесия.

Тот понял, что доктор не так-то прост и спросил уже без хамства, с любопытством:

– Почему ты не в халате?

– Потому что я собирался выйти за кофе, но вспомнил, что еще не заходил к тебе во время утреннего обхода. Хочешь со мной?

– Куда? – не понял Эрик.

– За кофе.

Эрик посмотрел на него недоверчиво, как смотрят птицы, не сразу понимая, что двери клетки открыты и можно улетать. Белевский и не думал шутить.

– Неподалеку есть кофейня, там подают обалденный кофе. Не то, что коричневые помои из столовой. Так ты со мной или нет?

– Иду. Только кроссовки надену…

В коридоре санитары провожали их недовольными взглядами, но Белевский знаком дал понять, что все под контролем. Он незаметно наблюдал за Эриком. Наверное, вот так он каждый раз шел на ринг – свободный, величественный, дерзкий, настроенный на победу. Отними у такого возможность драться, и получишь то, что имеешь – агрессию вне ринга. Но откуда вообще в нем это постоянное желание самоутверждаться силой?

Через несколько минут езды на стареньком минивене Белевского, они сидели друг напротив друга за столиком у окна и пили флэт-уайт с сахарными пончиками. Утреннее солнце через панорамные стекла ласково пригревало спину. «Скоро весна» – подумал Белевский и удивился собственному настроению, ведь оно никогда не отличалось романтизмом.

– Не боишься, что я тебе сломаю нос и сбегу? – спросил Эрик беззлобно.

– Беги, – сказал Белевский с улыбкой, – Но нос то зачем ломать?

– Привычка, – Эрик тоже улыбнулся и остался на месте, потягивая кофе. У него даже манера пить была чуточку агрессивная. Он обхватывал кружку ладонью и загибал запястье на девяносто градусов. Если бы не взгляд, расслабленный, подсвеченный солнцем, можно было бы решить, что это какой-то ритуал перед битвой.

– Машина у тебя говно, – резюмировал он, как будто они были давно знакомы. – Зарплата не позволяет купить что покруче?

– А зачем мне «что покруче»? Уважать должны за характер, а не за показуху.

По взгляду Эрика, Белевский понял, что попал куда нужно. Уважение – это то, чего парню не хватает. Возможно, уважение отца…

– Расскажешь, почему раздел девушку в кафе?

Он намеренно не стал использовать повелительное наклонение «расскажи». У человека должен быть выбор. Эрик набил пончиками рот, будто защищаясь от вопросов, и ответил, громко жуя:

– Не сегодня.

Что ж, подождем. Времени полно.

– Зачем вы разрешили Гаранину приставку? – спросил Белевский у главврача, когда вернулся в ординаторскую.

– А зачем вы повели его на прогулку, как собачку? – Матвей Геннадьевич был раздражен, он не любил вольностей со стороны персонала. Он был преклонного возраста, наверное одного возраста с Денисовым. Полноватый, седой, с залысинами на висках, но державшийся как офицер на задании – с особой выправкой.

– Во-первых не как собачку, а как свободного человека. Во-вторых не повел, а пригласил. Он ведь не привязан к кровати. В-третьих, я не против самой приставки, мне интересно, почему вы ему разрешили…

– Попробуй ему что-то не разреши! – буркнул Матвей Геннадьевич. – Пол больницы разворотит. К тому же его отец настоятельно просил, чтобы Эрик чувствовал себя здесь как дома.

«А может Эрику не надо «как дома»!» – разозлился Белевский, но промолчал. Хлопнул дверью, успев взять с вешалки халат. На ходу надевая его, ворвался в палату Эрика как ветер. Глаза заговорщически горели.

– Мне твоя приставка понравилась. Поборемся за нее?

– В смысле поборемся? – Эрик ошалел от такой наглости.

– В прямом. На руках. Армрестлинг. Если я выиграю, ты отдаешь мне приставку на две недели.

– А если выиграю я? – хмыкнул Эрик, снимая толстовку и обнажая накаченные руки.

– Это вряд ли, – улыбнулся Белевский, даже не взглянув на его бицепсы.

Прикроватная тумбочка послужила «ареной». Белевскому потребовалось меньше минуты, чтобы победить.

– Да как так-то?! – Эрик в ярости пнул тумбочку, и она шлепнулась на паркетный пол. На грохот в палату вбежал санитар.

– Все в порядке, Дима, – успокоил его Белевский, – Мы проверяли тумбочку на прочность.

– Если что, я за дверью, – Дима грозно посмотрел на Эрика и, немного помедлив, ушел.

– Еще раз, – взревел Эрик. – Реванш!

– Играем до трех? – Белевский подождал, пока он сам поднимет тумбочку.

– Да!!! – желваки на скулах Эрика заходили ходуном. Похоже, парню не нравится проигрывать.

Белевский победил второй раз, третий. Эрик отдал ему приставку, чуть ли не вырвав провода из телевизора.

– Ты же дохлый. В чем секрет?

– Я не дохлый, а худой и жилистый. Чтобы побеждать в армрестлинге, не обязательно быть качком. Ты делал упор на один лишь бицепс, а секрет в силе связки: спина-плечо-предплечье-кисть. Я был чемпионом в армии.

Эрик протяжно вздохнул, как бы говоря: «теперь поня-я-я-тно».

– И что мне делать две недели без приставки?

– Придумаю, чем тебя занять, – с довольной ухмылкой сказал Белевский и отправился в ординаторскую, обнимая приставку как нечто драгоценное.

Медсестра Маша, пришедшая делать уколы и невольно подслушавшая за дверью, смотрела на него восхищенно, как на героя. Сам же Белевский посчитал, что герой в этой ситуации Эрик. Ведь он в итоге отдал приставку без какой-либо агрессии в сторону Белевского, значит самоконтроль ему все-таки подвластен.

В этот же день Белевский отменил препараты Ане и Эрику, заменив их на более легкие.

– Вы ставите под сомнение терапию Пал Николаича? – главврач был опять уязвлен.

– Ни в коем случае! Денисов – гений психиатрии. Я лишь хочу посмотреть, как пациенты будут вести себя без них. Под мою ответственность.

– Хорошо. Но учтите, что, если что-то пойдет не так, вы вылетите отсюда и получите такие рекомендации, что вас ни одна клиника не возьмет!

Кажется, мы это уже проходили. Белевский, что ты творишь?

Глава 3. Катя

В отличие от Ани, сексапильность из Кати лилась водопадом. Хитроватый кошачий взгляд, обтягивающий спортивный костюм, удачно обрисовывающий женственную фигуру, очаровательное покачивание бедрами при ходьбе и пышная грудь, выглядывающая из декольте.