Кома. Добро не побеждает…

Артем Котельников

Кома. Добро не побеждает…

“Иногда самый добрый поступок – быть жестоким” – Неизвестный автор.

Глава первая

Назойливый звук будильника ворвался в сон Ильи Кузнецова, вырывая его из тяжелого забытья. Он с трудом разлепил глаза, чувствуя, как виски пульсирует болью. Голова раскалывалась после вчерашних двух полторашек пива, выпитых в одиночестве сидя за ноутом. Рука машинально потянулась к телефону, пытаясь выключить раздражающий звук, но только смахнула его с тумбочки. Телефон глухо ударился о ковер, но продолжал надрываться.

– Да, блять… – тяжело вздохнул Илья, свешивая ноги с кровати, – хоть бы экран не треснул…

“Боже, ну зачем нам все это нужно! Сейчас все есть в интернете…” – эхом отдавались в голове слова Петрова, сказанные вчера на уроке. Самое забавное, что Петров вообще звезд с неба не хватал, обыкновенный махровый троечник.

Тебе ли, идиот, рассуждать о том, что нужно, а что нет! Ты же слово хлеб пишешь с тремя ошибками! – хотелось крикнуть Илье, даже кулаки непроизвольно сжались. Но он только сделал глубокий вдох-выдох и продолжил монотонно рассказывать о причинах Крымской войны. А вечером, вернувшись домой, открыл первую бутылку пива. Потом вторую. Алкоголь заглушал злость и бессилие. Это был его способ не сорваться, не наговорить лишнего, не наделать глупостей, которые стоили бы ему работы.

Илья наконец нащупал телефон и отключил будильник.

7:15. Пустая квартира. Третью неделю пустая. Наташа уехала к родителям “подумать”, оставив на холодильнике записку, которую он перечитывал каждое утро:

"Илюша, родной мой! Я люблю тебя всем сердцем, но больше не могу видеть, как разрушаешь себя… и наш брак. Каждый день ты возвращаешься домой озлобленным и раздраженным, каждый вечер напиваешься… Ты не замечаешь меня… Мы перестали разговаривать, гулять, мечтать вместе. Ты не слышишь меня, когда я пытаюсь достучаться. Мне нужно немного времени вдали от всего этого. И тебе тоже. Подумай о нас, о себе, о том, чего ты действительно хочешь. Я буду ждать твоего звонка. Позвони, когда будешь готов поговорить. Всегда твоя, Наташа."

Он не позвонил. Не был готов. Не знал, что сказать.

В голове всплыло воспоминание пятилетней давности. Аудитория педагогического университета, окно нараспашку, майский ветер треплет конспекты. Наташа, тогда еще просто однокурсница с факультета иностранных языков, сидит рядом, подперев подбородок ладонью. "Представляешь, меня пригласили на практику в языковой центр! Говорят, если хорошо себя покажу, могут взять на постоянку, даже без диплома!" Ее глаза сияли таким счастьем, что Илья невольно улыбнулся в ответ. Он тогда еще подумал: "Вот бы и мне так – найти свое место".

Но где его место? Уж точно не в школе №237, куда его занесло после армии. Хотя поначалу все казалось иначе. Первые месяцы он действительно верил, что сможет что-то изменить. Разрабатывал планы уроков до глубокой ночи, притаскивал из дома ноутбук, чтобы показывать презентации, тратил свои деньги на дополнительные материалы. Наташа поддерживала его, говорила, что гордится. А потом…

Илья поднялся и поплелся в ванную, избегая смотреть на фотографию с их свадьбы, все еще висящую в коридоре. В зеркале он с трудом узнавал себя. Русые волосы, нечесаные и тусклые. Мешки под глазами. Нос, который ему сломали в баре пару недель назад. Илья даже не помнил, из-за чего началась та драка.

Во что я превратился? – подумал он, проводя рукой по щетине. Где-то в глубине этого потрепанного, усталого лица еще можно было найти следы того молодого человека, который когда-то с энтузиазмом строил планы на будущее, мечтал о карьере, верил, что сможет чего-то добиться. Теперь от него остались только тусклые глаза с красными прожилками и горькая складка в уголках губ.

Он провел рукой по щетине, решив не бриться. Какая разница? Все равно никто не заметит – ни ученики, для которых он был просто говорящей мебелью, ни коллеги, уже привыкшие к его неопрятному виду.

Потрогал обнаженный торс. Когда-то подтянутое тело теперь выглядело мягким и обрюзгшим. Четкие линии мышц расплылись, уступив место дряблому животу и складкам на боках.

Настоящий скуф – как сказали бы его ученики, а ведь ему еще нет тридцати. Эта мысль вызвала горькую усмешку – он уже даже выглядел как типичный выгоревший учитель средних лет, хотя по возрасту до этого было еще далеко. Юбилей только через два года.

Илья с отвращением отвернулся от зеркала. Раньше он ходил в спортзал трижды в неделю, следил за собой, гордился своей формой. Когда это прекратилось? Когда он позволил себе так опуститься?

Душ. Кофе. Бутерброд. Механические действия, выполняемые на автопилоте. Телефон пискнул сообщением. Наташа? Сердце предательски екнуло. Нет, всего лишь оповещение из школьного чата.

"Коллеги, не забудьте, сегодня после уроков совещание по итогам четверти. Явка ОБЯЗАТЕЛЬНА! С уважением, Марина Викторовна."

Илья хмыкнул. Еще час впустую. Хотя куда спешить – дома его никто не ждал.

Одеваясь, он случайно задел стопку книг на столе. Сверху лежал потрепанный учебник по робототехнике, с закладками и пометками на полях. Сколько ночей он провел, изучая эту хрень? Сколько времени потратил на курсы? И ради чего?

Илья взял книгу в руки, машинально пролистал страницы. Когда-то эти схемы и алгоритмы казались ему захватывающими. Он видел в них будущее – свое и своих учеников. Теперь же они вызывали только усталость и разочарование. Очередной провал… Когда он уже поймет, что ничего не изменит?

Он бросил книгу обратно на стол. Нужно было собираться на работу. Еще один день в школе, еще один день мучений.

Телефон снова подал сигнал. На этот раз действительно Наташа.

"Илья, как ты? Я очень соскучилась. Нам нужно поговорить. Пожалуйста, будь вечером дома."

Он уставился на сообщение, чувствуя, как внутри все сжимается. Что сказать? Что он скучает? Что ему жаль? Что он не знает, как выбраться из этой ямы, в которую сам себя загнал?

Наташа… Успешный преподаватель английского в престижном языковом центре. С хорошей зарплатой, перспективами, уважением коллег и студентов. А он? Неудачник, застрявший в школе, потому что его исторический диплом нигде больше не нужен.

Он вспомнил их последнюю серьезную ссору, за неделю до ее отъезда.

"Илья, почему ты даже не попробуешь? Есть же курсы переподготовки, есть другие варианты!"

"А смысл? Чтобы потом услышать, что у меня не тот диплом, не тот опыт, не те навыки?"

"Но ты же даже не пытаешься! Вон, Сергей с твоего факультета теперь замдиректора в соседней школе. А ты только жалуешься и пьешь!"

"Сергей… Да, Сергей…" – он тогда ничего не ответил Наташе, но внутри все кипело. Сергей всегда был целеустремленным, с первого курса знал, чего хочет, не ходил по клубам и на вписки, не участвовал в дружеских попойках, не зависал в онлайн игрушках. Тогда он казался Илье закомплексованным дураком. Но как показало время, дураком был Илья, а не Сергей… Пока Илья прожигал студенческие годы, Сергей методично налаживал связи, проходил дополнительные курсы, участвовал в конференциях. И теперь он заместитель директора, а Илья – разочаровавшийся в жизни учитель истории с пивным пузом и разваливающимся браком.

Вместо ответа Наташе Илья просто положил телефон в карман.

Отвечу позже.

Сейчас нужно было пережить еще один день в школе, еще один день притворства, что ему не плевать на исторические даты, которые он вдалбливал в головы равнодушных подростков.

Выходя из квартиры, Илья машинально проверил, взял ли ключи, и на секунду замер, глядя на брелок – маленького металлического робота, подаренного Наташей на прошлый Новый год. "Для моего гениального конструктора," – написала она тогда в открытке.

Он сжал брелок в кулаке так сильно, что острые края впились в ладонь, и захлопнул дверь.

Еще один день…

***

Школа №237 встретила Илью привычным гулом. Орущие дети, хлопающие двери, запах старого здания и вонь потных подростков – коктейль, от которого к горлу подкатывала тошнота каждое утро.

– Здравствуйте, Илья Андреевич! – приветливо улыбнулась вахтерша Нина Петровна, всегда встречавшая учителей неизменной улыбкой.

– Доброе, – буркнул Илья, стараясь смягчить тон. Старушка не виновата в его проблемах.

По пути в учительскую он лавировал между группками школьников, опустив глаза и стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Не хотелось ни с кем разговаривать, отвечать на приветствия, выслушивать дежурные "а вы нам сегодня тетради проверили?". Особенно не хотелось видеть восьмиклассников – первый урок был у них, и он предпочел бы оттянуть эту встречу хотя бы на пятнадцать минут.

В голове некстати всплыло воспоминание о первом дне в этой школе. Он тогда специально пришел на час раньше, волновался, поправлял галстук и повторял про себя план первого урока. Хотел произвести впечатление. Смешно.

В учительской стоял аромат свежесваренного кофе, смешанный с цветочными нотками духов Людмилы Сергеевны, учительницы русского языка. Группа учителей как раз собралась вокруг ее стола, где та с воодушевлением рассказывала что-то, активно жестикулируя. Заметив Илью, коллеги доброжелательно поздоровались.

– Илья Андреевич, кофе? – предложила Людмила Сергеевна, приподнимая чайник. – Только сварила.

Он машинально постучал пальцем по запястью, изображая нехватку времени, хотя до звонка оставалось больше пятнадцати минут.

– Спасибо, в другой раз, – пробормотал он, проходя к своему шкафчику.

Коллеги понимающе кивнули и вернулись к разговору.

Господи, ну что я за урод? Разве сложно было посидеть с ними пару минут? Я же всегда любил эти утренние посиделки с кофе…

Но что-то в нем сломалось. Школа, когда-то казавшаяся местом возможностей, превратилась в символ его личного поражения, его несостоятельности.

Каждый коридор, каждый кабинет, каждый звонок словно насмехались над ним: "Смотри, Илья! Твои друзья делают карьеру, покупают квартиры, путешествуют. А ты застрял здесь, в этих стенах, с зарплатой, которой едва хватает на жизнь. И это навсегда. Потому что ты – посредственность. Потому что ты – не способен на большее!".

Он понимал, что это не совсем правда. Что не все знакомые так уж преуспели, что большинство тоже сталкиваются с трудностями. Да и его зарплата не была такой уж нищенской. Но эмоционально и психологически он уже не мог воспринимать ситуацию иначе. Он вошел в штопор… и сейчас, набирая скорость, несся в бездну апатии и саморазрушения. С каждым днем стены школы давили все сильнее, а люди вокруг вызывали все большее отвращение.

Это могло бы показаться смешным, если бы не два года безуспешных попыток устроиться на другую работу… Он вспомнил свой последний поход на завод "Технопром" три месяца назад. Как ехал туда полный надежд, с распечатанным резюме и сертификатами курсов по робототехнике. Как сидел в приемной отдела кадров, репетируя в голове ответы на возможные вопросы.

"У вас, к сожалению, нет профильного технического образования", – сказала ему немолодая кадровичка, бегло просмотрев документы.

"Но у меня есть опыт! Два года веду кружок робототехники, знаю программирование, конструирование, работу с датчиками…"

"Понимаете, для работы с промышленным оборудованием нужен диплом. Это требование техники безопасности".

"А если я буду учиться заочно? Вы сохраните за мной место?"

Кадровичка тогда посмотрела на него с сочувствием: "Вряд ли. Нам нужен специалист сейчас, вакансия будет закрыта в ближайшие недели".

Он тогда психанул: "То есть если бы я пришел к вам с купленным дипломом технаря, но без реальных навыков, вы бы меня взяли? А так – нет?"

"Молодой человек, я понимаю ваше разочарование. Но правила есть правила. Могу предложить вам должность оператора на линии. Зарплата, конечно, ниже, но вы будете работать с оборудованием под присмотром мастера, набираться опыта. И параллельно можете получать образование".

Но Илья уже не слушал. Еще один отказ. Еще одна дверь, захлопнувшаяся перед носом. Он вышел, не прощаясь, и весь вечер топил обиду на дне бутылки.

– Илья Андреевич, можно вас на минутку? – Илья вздрогнул, услышав рядом голос Марины Викторовны. Директор школы стояла в дверях учительской, он даже не заметил ее появления.

Он покрылся липким потом.

Сука… что за день, то, сегодня… Теперь Марина Викторовна подумает, что у меня совсем беда с башкой… вон и дергаюсь, как припадочный. Этого еще не хватало…

– Конечно, – он повернулся, изображая улыбку.

– Пройдемте в мой кабинет.

По дороге Илья мысленно перебирал возможные причины вызова. Причин хвалить его не было, значит будут ругать…

Наверняка эти ебучие жалобщики опять накатали портянку в управление… Блядь, ну сколько можно! Сначала провоцируют, а затем снимают на телефон, мол, смотрите какой ебанько нас учит! Ну вот не скотство ли это?! …может, наконец уволят… Как же меня все заебало…

Настроение резко упало. Вспомнился случай месячной давности. Урок истории в 9В. Васильев, откровенный придурок, доставший своим поведением всю школу, демонстративно играл в телефон пока он объяснял новую тему. Илья сделал замечание – Васильев проигнорировал. Сделал второе – тот закатил глаза. Когда Илья подошел и потребовал убрать телефон, Васильев с вызывающей ухмылкой процедил: "А что будет, если не уберу?"

Что-то тогда в нем щелкнуло. Он схватил телефон с парты и швырнул его об стену. Пластиковый чехол треснул, экран покрылся паутиной трещин. В классе повисла мертвая тишина.

"Теперь ТЫ будешь слушать МЕНЯ ?!" – тихо, с плохо скрываемой яростью спросил Илья, глядя в расширенные от страха глаза Васильева.

Конечно, потом были разборки с родителями, извинения, оплата ремонта телефона. Марина Викторовна прикрыла его, списав все на "нервный срыв из-за переутомления". Но с тех пор в классах, где он преподавал, стало заметно тише…

– Присаживайтесь, – Марина Викторовна указала на стул, закрыла дверь и опустилась в свое кресло. – Илья Андреевич, я беспокоюсь о вас.

Это было неожиданно. Кузнецов напрягся.

– Все в порядке, Марина Викторовна.

– Илья Андреевич, ну я же вижу, что не в порядке, – она сложила руки на столе. – Вы помните, каким пришли к нам три года назад?

Илья помнил. Наивным идиотом, который верил, что сможет изменить мир через образование. Который репетировал уроки перед зеркалом и тратил свои деньги на дополнительные материалы для учеников.

– Что случилось с тем молодым человеком? – тихо спросила директор.

– Он повзрослел, – сухо ответил Кузнецов.

Марина Викторовна вздохнула.

– Послушайте, я понимаю, как тяжело бывает. Особенно мужчине в нашей профессии. Но то, что происходит с вами сейчас… Это уже не просто выгорание, Илья. Вы на грани.

– У меня все под контролем, просто… временные трудности, – Илья попытался сохранить остатки достоинства.

– Послушайте, Илья Андреевич, – вздохнула директор, – мы оба знаем, что это не так. Родители Сомовой из 10В пожаловались, что вы при всем классе назвали ответ их дочери "феерической чушью, до которой не додумался бы даже детсадовец".

Илья поморщился, вспомнив тот эпизод. Сомова – заносчивая отличница, которая демонстративно игнорировала его предмет, считая, что "история – это просто набор дат, которые можно загуглить".

– Я просто сказал правду. Она несла полный бред, не удосужившись даже открыть учебник.

– Правда без такта превращается в грубость, Илья Андреевич, – Марина Викторовна подалась вперед. – Я пригласила вас не для выговора. Я действительно беспокоюсь. Возьмите больничный. Отдохните, восстановитесь. Мы справимся с нагрузкой, распределим ваши часы.

В её голосе звучала искренняя забота, и это почему-то задело Илью сильнее, чем любой выговор.

– Больничный не решит проблему, – он невесело усмехнулся. – Да и какой смысл? Потерять в зарплате, которой и так едва хватает? И что потом? Всё равно придется возвращаться сюда…

Марина Викторовна откинулась в кресле, и несколько секунд просто смотрела на него. В её взгляде читалась целая гамма эмоций – искреннее сочувствие, горькое понимание ситуации и… что-то ещё, от чего Илье стало не по себе. Так врач смотрит на пациента с неизлечимым диагнозом – с состраданием и пониманием, что помочь невозможно.

Уж лучше бы она наорала… Эта молчаливая капитуляция, это безмолвное "я пыталась" во взгляде. Словно она уже мысленно поставила на нём крест, занесла в безвозвратные потери. Илья почувствовал, как внутри поднимается волна злости – это что еще за взгляд, твою мать! Он ещё может… что? Что он может?

– Знаете, Илья Андреевич, – наконец нарушила тишину директор, – когда-то я тоже была на грани. Двадцать лет назад, еще работая обычным учителем математики. Думала, что всё, конец, выхода нет. И знаете, что меня спасло?

– Что? – спросил Илья, не особо интересуясь ответом.

– Ученик. Обычный мальчик, не отличник и не вундеркинд. Просто однажды он сказал: "Спасибо, Марина Викторовна. Вы единственная, кто в меня верит". И я поняла, что всё не зря…

Илья кивнул, больше из вежливости. Он слышал подобные истории сотни раз – эти учительские мифы о благодарных учениках, которые помнят тебя всю жизнь. Может, с кем это и срабатывает. Но не с ним.

– Я подумаю о больничном, – сказал он, поднимаясь. – Спасибо за заботу.

***

8А гудел как растревоженный улей. Тридцать два подростка, каждый из которых считал своим священным долгом игнорировать учителя истории.

– Тихо! – Илья хлопнул ладонью по столу, и гул немного стих. – Открыли тетради, записали тему: "Внутренняя политика Александра Третьего".

Кто-то на задних партах громко застонал. Кузнецов проигнорировал.

Он привык делить класс на три категории. Первая – человек пять-семь, уже открыли тетради и приготовили ручки. Светлова, всегда подготовленная, с выполненным домашним заданием и умными вопросами. Колесников, тихий мальчик с удивительной памятью на даты и события. Эти и еще несколько других ребят действительно интересовались предметом, и ради них одних стоило стараться.

Вторая категория – унылое большинство. Серая масса, плывущая по течению. Не хулиганят, но и не проявляют инициативы. Сидят с отсутствующими лицами, периодически что-то записывают, но в целом просто отбывают время от звонка до звонка.

И третья – человек пять, не больше. Трудные… На самом деле для таких детей был другой термин, но учителям запрещалось его использовать. Именно они отравляли каждый урок. Вечные шуточки, перешептывания, игры в телефоне. Именно они выматывали нервы, именно из-за них весь класс казался невыносимым.

– В 1881 году, после убийства народовольцами Александра Второго…

– А правда, что на месте его убийства церковь построили? – перебил его Денис Корнев, громко выкрикнув с задней парты. – Я видел в Питере.

Илья раздраженно посмотрел на парня. Корнев относился ко второй категории – не особо интересовался историей, просто тихо отсиживался. Но периодически привлекал к себе внимание подобным образом.

– Да, Спас на Крови, – кивнул Илья, на секунду почувствовав проблеск интереса. – Построен точно на месте смертельного ранения императора.

– Круто, – протянул Корнев. – А внутри что, его кровь хранится?

Класс заржал. Илья почувствовал, как внутри что-то обрывается. Опять. Любая попытка привлечь интерес класса превращалась в фарс…

Он уже открыл рот, чтобы ответить что-нибудь резкое, но вдруг вспомнил разговор с Мариной Викторовной. Сдержался. Глубоко вдохнул.

– Нет, Корнев. Внутри – уникальные мозаики, изображающие сцены из жизни Христа и российских святых. Если интересно, могу показать фотографии после урока. Продолжим. Новый император считал, что либеральные реформы его отца привели к трагедии, поэтому взял курс на укрепление самодержавия…

Светлова на первой парте недовольно покосилась в сторону Корнева. Типичная отличница, она терпеть не могла, когда кто-то мешал ей учиться. Илья заметил этот взгляд – по крайней мере, хоть кто-то в этом классе ценил его усилия.

Следующие двадцать минут прошли относительно спокойно. Илья рассказывал, записывал на доске даты, задавал вопросы. Светлова и еще пара ребят активно отвечали. Основная масса класса пассивно записывала. Компания трудных тихо переговаривалась, но хотя бы не мешали.

Он с трудом сосредоточился на теме. Голова после вчерашнего пива раскалывалась, во рту пересохло, а от школьного шума звон в ушах только усиливался. Хотелось просто дожить до конца урока, до конца дня, и упасть на диван дома.

Он заметил, как Лиза Волкова переписывается с кем-то в телефоне под партой. В другой день он, возможно, просто проигнорировал бы это – какая разница, все равно никому не интересно. Но сегодня гудящая с похмелья голова и разговор с директором окончательно испортили настроение.

– Волкова! – резко бросил он. – если тебе скучно, могу дать дополнительное задание. Или, может быть, ты хочешь ответить на вопрос?

Девочка вздрогнула, покраснела и виновато спрятала устройство в карман.

– Извините, Илья Андреевич. Я больше не буду.

– Надеюсь, – он вернулся к доске, чувствуя, как пульсирует боль в висках. Ещё один бессмысленный конфликт, еще одна капля в море взаимной неприязни.

Когда до звонка оставалось пять минут, он решил провести небольшой опрос.

– Итак, давайте подведем итоги. Кто может назвать основные направления внутренней политики Александра Третьего?

Лес рук… не поднялся, конечно. Но несколько человек все же вызвались ответить. Светлова, как всегда, дала исчерпывающий ответ. Колесников добавил пару интересных деталей. Неожиданно руку поднял и Корнев.

– Он это… усилил власть, отменил всякие земства и думы, ужесточил цензуру и начал русифицировать окраины, – выпалил Корнев, явно пытаясь произвести впечатление на одноклассницу, сидящую рядом.

– Земства он не отменил, а только ограничил их деятельность, – автоматически поправил Илья, удивляясь, что парень вообще что-то запомнил. – Впрочем, остальное верно.

Корнев победно глянул на соседку по парте. Илья подавил вздох. Предсказуемо – даже когда эти дети отвечают, они делают это не из интереса к предмету, а чтобы выпендриться перед сверстниками.

Когда прозвенел звонок, Илья почувствовал только облегчение. Ещё один урок позади

– Домашнее задание: параграф двадцать три, вопросы в конце, – сказал он, собирая свои вещи. Ученики, не дожидаясь его последних слов, уже выбегали из класса. – Корнев, если хочешь, могу показать те фотографии Спаса на Крови.

Но Корнев уже мчался по коридору радостно гогоча и толкая одноклассников.

Лишь Светлова и пара её подруг задержались.

– Илья Андреевич, а можно посмотреть фотографии Спаса на Крови? – спросила она. – Мы в этом году собираемся в Петербург на каникулах.

Илья удивился. Обычно дети не проявляли никакого интереса к тому, что выходило за рамки обязательной программы.

– Да, конечно, – он достал телефон и открыл галерею. – Я был там прошлым летом, сделал много снимков.

Девочки с интересом рассматривали фотографии, задавали вопросы об архитектуре и истории храма. Илья отвечал, чувствуя странное смешение – приятно, что хоть кому-то интересно, но от головной боли он с трудом подбирал слова.

В коридоре его поймала Светлана Михайловна, учительница биологии.

– Илья, у тебя сейчас окно? – она выглядела взволнованной.

– Да, а что?

– Прикрой меня на замене в 9Б, пожалуйста! Звонили из садика, говорят, дочка заболела, срочно нужно ехать.

Внутри все сжалось. 9Б – самый проблемный класс в параллели.

– Конечно, иди. Что им задать?

– Да что угодно, просто проследи чтобы не разнесли кабинет! – Светлана благодарно сжала его локоть и умчалась.

Илья тяжело вздохнул. Еще один час в аду, да еще и внеплановый. 9Б – террариум, где собралось больше всего… трудных со всей параллели.

Бляяяя… Их что, специально собрали в одном классе, чтобы можно было взять и всех разом… Так… спокойно… держи себя в руках…

Он мог бы отказаться. Сослаться на плохое самочувствие – даже не пришлось бы врать, учитывая раскалывающуюся от похмелья башку. В другой ситуации он, пожалуй, так бы и поступил. Но не со Светланой.

Когда-то, до того как апатия и разочарование окончательно поглотили его, они со Светланой были почти друзьями. Она помогала ему с планами уроков, когда он только начинал работать, делилась наработанными за годы материалами, однажды даже прикрыла перед Мариной Викторовной, когда он проспал педсовет после особенно тяжелого дня. Светлана была из тех редких людей, которые искренне любили свою работу и умели поддержать коллег без нотаций и нравоучений.

Даже сейчас, когда он отгородился от всех невидимой стеной, она продолжала здороваться с ним как ни в чем не бывало, иногда оставляла в его ящике в учительской свежие методички или просто конфетку к чаю. Как будто верила, что прежний Илья еще где-то там, внутри.