Анна Лавр
Крысоловка
Часть 1: Путник
Путник ехал в Сторожево. Деревенька на отшибе цивилизации с галькой на центральной дороге и туалетами во дворах. Наделы земли по десять соток, бухающие пахари, толстые женщины, измазанные в глине отпрыски, а также свежий воздух, гора и лес через речку-говёнку. Говорят, в нём даже есть землянки с беглыми зеками. В общем, нормальная Прекрасная Россия Настоящего, знакомая каждому.
Он в толпе людей. Серых, скучных, одинаково одетых, преимущественно среднего и преклонного возрастов, хотя имеется и молодежь в единичном экземпляре. Пенсионеры и люди, к сорока-пятидесяти годам не сумевшие приобрести даже «жигули», чтобы ехать на огород не в этой унылой компании, а на собственном авто. Пригородный автобус. На Путника никто не обратит внимания: он в такой же одежде, как и все, с таким же лицом, выражающим вселенское «а мне всё похер, я сделан из мяса», его челюсти в том же ритме жуют жвачку. И, даже если бы он вдруг снял солнечные очки, его глаза не показались бы какими-то особенными. Потому как в ту же секунду, как стекла очков исчезнут, взгляд станет скучающе-равнодушным. Как и у любого другого. И пройдёте мимо, не задумавшись, что волосы у него ненастоящие, глаза на самом деле не зелёные, усов отродясь не было, и не хромает он на левую ногу.
Вот с такими интересными персонажами вы иногда сталкиваетесь в общественном транспорте, на улице, в дороге. И в мыслях не допуская, что человека, который держится с вами за один поручень, разыскивает полиция, причём, не только местная, и, возможно, не только полиция, и почему-то никак не может найти. Почему бы это? Дело в талантливой маскировке? Но на одном таком умении далеко не уедешь. А вот до пригорода провинциального города – вполне.
Вот он, кстати, и доехал. Недовольно бурча, пробирается к дверям, выходит, ступая на каждую ступеньку по очереди обеими ногами, потягивается руками в стороны, как бы разминая спину, на которой болтается увесистый рюкзак, и продолжает свой путь, теперь пешком. А через пару километров по просёлочной дороге, ведущей, судя по её состоянию, разве что в ад, перестаёт хромать, распрямляет плечи. На самом деле он никогда не сутулится и терпеть не может сутулых людей. Усы и кучерявый парик идут туда же.
Сейчас он направляется в деревеньку, солидно удалённую от цивилизации, но с немалым числом населения. На кой чёрт переться в такую даль с целью выполнения продовольственной программы, для него – загадка. Да и пусть. Там Путник будет жить, пока всё не утрясётся. Почему после заказных убийств исполнителей преступлений ищут в поездах, аэропортах, на приграничных автотрассах? В чем-то это логично. Но иногда целесообразнее прятаться в людном месте. И там, где искать будут не так рьяно. Как сейчас. Путника всегда грела мысль, что он рядом. Будут искать какого-то несуществующего человека с фоторобота, а он всегда рядом. Также несомненный плюс в подобных вынужденных «командировках» был в длительном пребывании на природе. Природу он любил и уважал: муравейники никогда не разорял, деревья не срубал, для костра использовал исключительно хворост и поваленные стволы, мусор по округе не раскидывал, а пару раз ему случилось поделиться элементарными правилами уважения к матери-природе с так называемыми собратьями по разуму. А как иначе заставить человека осознать что-либо другим путём, если запоминает он только силу? Не все, к счастью, так примитивны, но вот вышеописанные индивидуумы явно принадлежали к числу подобных. Проблема лесных пожаров – это и в самом деле Проблема. И фиг бы с ним, экономическим ущербом, дело не в нём. Дело в сотнях или даже тысячах зверей – от крупных до совсем крохотных, которые останутся без крова, защиты и пищи, а могут и попросту лишиться своих жизней в этих пожарах. В детёныше, который, спасаясь бегством, случайно наступит на осколки разбитой водочной бутылки. В земле, вынужденной три сотни лет перерабатывать и обезвреживать этот грёбаный пластик. Не говоря уже об эстетическом вреде в виде свалок посреди природной красоты леса. Разумеется, Путник не распинался перед тинейджерами и алкоголиками громкими фразами и деепричастными оборотами в попытках достучаться до слабо-функционирующего мозга. Они бы ничего не поняли, или в лучшем случае поржали. Они, как настоящее династическое быдло, понимали только силу, а он владеет и этим языком. Не очень сильно, но доступно и доходчиво.
С чего, кстати, фрейдисты и вообще многие психологи и психиатры полагают, будто бы людям, зарабатывающим себе на жизнь путём отнятия этой самой жизни у других, присуща жестокость? Чушь это всё. Есть, конечно, и кретины, которые с котят вживую шкуры сдирают, но это отбросы. С таких с самих бы шкуру снять и понаблюдать – «Больно? Правда, что ли? Как неожиданно!» А как вам миф о тяжёлом детстве? Или вы тоже в него веруете? Ну ведь бред же, неправда это. Да больше половины страны с такой предрасположенностью, если подумать. У кого детство прям легкое и безоблачное было? Есть, конечно, среди них озлобленные детдомовцы, и дети из неполных семей, и дети, лично убившие в детстве отца или мать, и шизофреники, молча жаждущие убивать. А также есть отличники учёбы, мастера спорта по шашкам и шахматам, юные спортсмены, подающие надежды вундеркинда, да и просто развитые и послушные дети. Это практически не влияет на выбор профессии. Ублюдки из первой категории если же и занимаются чем-то подобным, то скорее любительски, то есть попросту становятся маньяками и психопатами. Для профессионала они не дотягивают по воле, выдержке, логике и расчету. Конечно, твари, совершающие ритуальные убийства и изнасилования, порой могут оказаться чрезвычайно умными и хитрыми, но у них другая цель – наслаждение, удовлетворение скрытых в их мерзкой душонке потребностей. Путника всегда дико раздражали фильмы ужасов, главные героини которых скрывались от маньяков, мечтающих «посмотреть, что у тебя внутри!» Хочешь посмотреть, что внутри?! Иди, ять, поступи в мединститут, сходишь в анатомичку, проблюёшься пару раз при виде внутренних органов, плавающих в вонючем формалине, и узнаешь, что там внутри! В общем, да, это больная тема – тупиц и съехавших крышей Путник никогда не любил. Глядя в глаза жертве, может, он когда-то и ощущал себя могущественным Богом, забирающим жизнь, но лишь в давние времена своего становления. Уже очень давно ничего такого он не чувствовал. И в глаза он смотреть не любил. Зачем? Человек, смотря убийце в глаза, ещё лелеет надежду, что вот посмотрят ему в глаза, сжалятся и пощадят. Зачем же издеваться и давать ложные надежды? Как пощадят-то, если это работа, и она уже оплачена? Вы же, будучи риэлтором, не отменяете сделку о перепродаже квартиры, потому что вас глаза продавца разжалобили? В общем, комплекса Всевышнего Путник был лишён напрочь. Детство у него также показалось бы чрезвычайно скучным любому, специализирующемуся на социопатах. Рос и развивался он соответственно возрасту, в полной семье, особых конфликтов с ровесниками у него не было, он не был ни драчуном, ни маменькиным сынком. Зато очень любил иностранный язык, с удовольствием читал все книги из школьной программы и занял первое место в турнире по шашкам среди своей возрастной группы в 8 классе. С внешностью тоже особых проблем не было: он не был ни красавцем, ни уродом, хотя, надо отметить, имел некоторую предрасположенность к полноте, не чересчур очевидную. Но к одиннадцатому классу он увлёкся силовыми тренировками в спортзале, и проблема с излишками веса как-то сама собой исчезла. С девушками тоже никаких фейерверков: кто-то влюблялся в него, в кого-то влюблялся он, с одними он был ласков, с другими страстен, всё в общем-то зависело от самой девушки, порой у него было несколько девушек параллельно, но и это не редкость в молодости. Во всяком случае, вены он себе и другим из-за несчастной любви не резал. После школы сразу пошёл в армию, не пытаясь откосить, спрятавшись за гранитом науки и несуществующим плоскостопием. Армии он побаивался, но при этом жаждал испытать себя, свои возможности, понять, на что способен. Отслужил он два года в воздушно-десантных войсках, способен оказался на многое, вернулся на гражданку в звании старшего сержанта. Была возможность остаться и строить военную карьеру, но он счёл это пройденным этапом, и несмотря на то, что боевая выправка и строевая дисциплина были ему по душе, поступил институт международных отношений. Закончил его, но в определённый момент оказался в определённом месте и в определённых обстоятельствах, и связывать свою жизнь с налаживанием международных отношений не стал. Потому как нашёл стезю, в которой пригодились его интеллект, уважение к спорту, дисциплина и умеренность. И, пожалуй, ещё одна его особенность – или страсть? – манипулировать, планировать, разыгрывать партию. В работе ему больше нравился не результат – собственно, гонорар, а процесс: наблюдение за клиентом, иногда узнавание о нём чего-то личного, его интересов, взглядов и продумывание плана со всеми возможными случайностями и недоразумениями, непредсказуемые повороты и необходимость быстро под них подстроиться, не теряя основной цели. Собственно убийство его никогда не интересовало, оно являлось лишь финалом, логичным завершением, итогом проделанной работы, не более. Не являясь фанатично верующим человеком, он, тем не менее, терпеть не мог людей, ведущих себя так, словно никого и ничего над ними нет, эдаких атеистов с постперестроечной психологией, позволяющих себе что попало и совершенно не думающих о последствиях. В отличие от них, он понимал, что белое, что чёрное, а что серое. Разумеется, в палитре моральных качеств и поступков у людей преобладал серый цвет, потому как к белому цвету можно отнести разве что монахов, живущих вдали от цивилизации, целиком и полностью сосредоточившихся на совершенствовании своего духа, а к чёрному – великих грешников, без малейших колебаний нарушавших все моральные заповеди всех религий мира не по разу в день. И свою деятельность он тоже относил к серому цвету. Ведь, с одной стороны, отнимать жизнь у другого человека нехорошо – не ты её ему дал. С другой же, именно таким образом – руками наёмных убийц, случайных пьяных водителей, запойных выродков, истеричных слабаков, ошибившихся с диагнозом или лечением врачей – вселенная избавлялась от ненужных ей людей. Просто в определённый момент времени определённый человек должен умереть. Совсем не факт, что из-за непогашенного долга, криминальных разногласий или делёжки учредительской прибыли, просто вселенная решила, что ему пора, и всё. Если суждено ему уйти, то, хоть исчезни все наёмники или автокатастрофы в мире, он всё равно умрёт. Например, кирпич на голову упадёт – да, вот так банально. А коль кирпичи перестанут падать, тогда у него внезапно, среди полного здоровья, может лопнуть сосуд в головном мозге, или тромб сосуд закупорить. Если настал черёд уйти из жизни большой группе людей, то произойдёт авиакатастрофа, наводнение, ЧП, какой-нибудь вирус разбушуется. Раньше эту функцию прекрасно выполняли эпидемии, которые сейчас, кстати, тоже периодически наблюдаются, но уже не в тех масштабах. Несправедливо? А что вы зовёте справедливостью? Как её можно пощупать, чем измерить? Всё относительно. Справедливость – гораздо глубже и масштабнее, чем невыплаченные алименты, измены, бытовые ссоры из-за денег и казнокрадство. Вряд ли справедливость можно ограничить рамками конкретной земной жизни конкретного объекта. Это гораздо шире.
Так что киллеры – обычные люди, на которых можно свалить ответственность за несвоевременную кончину убитого. У каждого в этой жизни свой путь, каждый должен пройти, и почти никто наверняка не знает, когда и как его путь закончится. Но однажды придёт время, и придётся исчезнуть. Никто не вечен.
* * *
Шёл сей прекрасный человек по дороге, второй час наслаждаясь пением птиц и восхищаясь красотой леса. И вдруг услышал позади шум. Приближался автомобиль. Что-то вроде уазика. Путник отошёл в сторону, достал из рюкзака бутыль и, остановившись, стал пить. Нет, не уазик, разочарованно подумал он, когда его обогнала старая бордовая газель – обознался. Обогнала и остановилась в нескольких метрах от него. Так, интересно. Те, кого стоило бы опасаться Путнику, не могли находиться внутри. А тогда кто? Ехали мимо, дорогу уточнить решили? Ну, да, смешно. Тут одна дорога, и случайно на неё заехав, ни один кретин не проехал бы столько, если б наверняка не знал нужного направления. Рука непринуждённо скользнула по правому бедру, на всякий случай проверяя наличие складного охотничьего ножа. Конечно, на месте, где ж ему быть. Он пил, газель стояла. Значит, всё-таки его ждёт. Долго играть в утоление жажды глупо, так и лопнуть можно. Закрутил крышку, положил ёмкость на место, не спеша двинулся вперёд. На переднем пассажирском, судя по отражению в боковом зеркале, никого нет. Отлично, справа и пойдём. Если будет стрелять правша – плохо. Зато, если сунуться слева, прямо к водителю, наверняка попадёт – с такого расстояния и в муху легко попасть. Нож наготове. Поравнялся с газелькой…баба?!
Ну, положим, не совсем баба. Водителем газели оказалась девушка лет так тридцати. Нет, чуть меньше – взгляд из-под полупрозрачных линз солнечных очков ещё не сучий. Разве что слегка неудовлетворенный. Усталый, но относительно добрый. Вряд ли высокая, фигура обычная, лицо бледное, ненакрашенное, волосы русые, растрёпанно выбиваются из подобия «пучка», одета в серые джинсы и выцветше-синюю просторную рубашку из тонкой ткани. Ногти коротко стриженые, без лака, украшений нет, часы грубоватые, большие, напоминают мужские. Руки на виду, ствола в них нет. Спрятала? Ну, значит, уже не успеет.
–Добрый вечер, – улыбается. Углы губ, несмотря на улыбку, несколько напряжены. Смущена.
–Добрый, – как можно доброжелательнее улыбается в ответ Путник, не убирая руку с правого бедра.
–Вы в Сторожево? – интересуется.
Куда ещё-то? Он добродушно улыбается и молчит. Она, как оказалось, не умеет держать паузу и – опа! – даже слегка краснеет. Потом снимает очки, поворачивается, насколько позволяют ей сделать это руль и пристёгнутый ремень безопасности, к Путнику и продолжает:
–Вы меня извините, просто я еду в Сторожево. Дорога, по которой вы идёте, ведёт только туда. Пешком идти ещё минут двадцать, и я решила предложить свою помощь. Если вам это нужно.
–Похоже на то?
–Если честно, то да. Вы такой…усталый что ли.
Он искренне рассмеялся. Она тоже, видимо, за компанию, и чтобы снять своё накопившееся напряжение. Ладно, поиграем в уставшего рубаху – парня, решил он и, поменяв тембр голоса и нахмурив брови, шутливо поинтересовался:
–Не боитесь, милая девушка, кого попало в машину сажать? На сельских дорогах ведь много-много диких обезьян, маньяков и насильников.
Она для вежливости посмеялась, но он заметил промелькнувшее на её лице выражение, который обычно адресуют идиотам или просто людям, говорящим глупости, и утвердительно покачала головой, добавив:
–Разумеется, вы один из них, я даже не сомневаюсь.
–Вот так. Махом взяли и разрушили весь ореол загадочности, – разочарованно произнёс Путник. – а я так старался! Разве у меня не демонический вид?
–Что вы, что вы, вполне даже.
–Шучу. Вы правы, я в Сторожево, и, если честно, уже порядком устал идти. Поэтому, без преувеличений, могу сказать, мне вас сам Бог послал.
А меня тебе – кто, интересно? По-видимому, его вечный оппонент.
Она улыбается, а улыбка у неё, кстати, не такая посредственная и мышиная, как всё остальное, и кивком головы указывает на соседнее сиденье – садись, мол. Там лежит полуспортивная сумка, коричневая, внушительных размеров. Её она ловко перекидывает назад, освобождая место гостю. Путник забирается в кабину, нарочито громко вздохает и вытягивает ноги.
–Спасибо вам. Только сейчас понял, насколько устал. Непривычно, знаете – сидячий образ жизни и всё такое. Тренироваться и тренироваться мне ещё в ходьбе на дальние расстояния. Как к вам можно обращаться?
–Меня зовут Саша, – сказала милая девушка, опустив ручник и трогаясь.
Саша…Несмотря на распространённость имени, Путник привык ассоциировать его с мужчинами. Так уж случилось, что из всего многообразия женщин, знакомых ему, ни одной Саши среди них не было. Забавно, правда? А среди мужчин он не был знаком ни с одним по имени…
–Евгений, очень приятно. Лучше Женя, лучше на «ты».
–Продолжаете играть в насильника? – осведомилась Саша и вновь улыбнулась.
–Надеюсь, в меру сексуального.
Он поймал себя на мысли, что за время этого короткого разговора, даже не разговора, а перекидывания ничего не значащими фразами, ему было достаточно интересно. В определённые моменты девушка стесняется, но в целом производит приятное впечатление. На истеричку не похожа, отвечает с юмором, в общем, неплохая компания ему досталась. Наивная, правда – взять вот так и посадить его к себе в машину. Добрая? Возможно. Или глупая?
–Мне как-то неудобно вам «тыкать», всё-таки вы старше…
–Решили обидеть стареющего донжуана?! Мне всего-то шестьдесят девять.
–Ууу, какой говорящий возраст!
–На самом деле сорок шесть.
–А выглядите моложе.
Немного помолчав, добавила:
–Мне двадцать девять.
–Говорят, стоит опасаться женщин, не скрывающих свой истинный возраст: способные на такое, способны на что угодно.
–Как знать, сколько мне на самом деле? Может, тридцать, а я тут пытаюсь сойти за двадцатидевятилетнюю.
–Да, женщины коварны.
–Вы…ладно, ты к кому-то в гости едешь?
–Нет, просто отдохнуть.
–От мобилизации прячешься? Так и думала: как Родине нужен, сразу в деревню подальше?
–Ха-ха, смешно.
–От чего же, боюсь спросить, отдыхают в подобных местах?
–От города, суеты.
–Поблизости вроде нет Москвы.
–Я, к счастью, не оттуда. Любой город в наше время – вампир, не только гиганты вроде Москвы. При условии активной жизни в нём, разумеется. Всё равно вертишься, крутишься с утра до ночи, с рождения и до смерти. Если периодически не останавливаться, не задумываться, можно отдать ему, городу, все соки. Время от времени нужна пауза, общение с природой. Я это, кстати, только сейчас понял. Первый раз еду не за границу, а в…Сторожево.
Сашу, кажется, эта легенда тронула, она незаметно сочувствующе кивнула головой.
–Где будешь жить?
–Вот это вопрос. Думал решить его на месте. Может, подскажешь мне, у кого можно снять жильё?
–Ну…гостевых домиков у нас нет.
–Понятное дело.
–Максимум можно у какой-нибудь старушки одинокой пожить. В основном у всех семьи, причём немалые, а это, согласись, не лучшее окружение для отдыха.
Путник молчал. Ах, да, не Путник – Женя. Прошло минуты две, и Саша предложила:
–Можно остановиться у меня. Отпуск долгий?
–Недели две, три, четыре…Хм, интересная идея. Муж не будет против? Я не собираюсь, конечно, к тебе приставать, но со стороны показаться может, согласись, странно.
–Да пофигу, я в разводе. Одна живу.
Вон оно как, да мы бывалые!
–Извини.
–Не за что. Нет, правда, можешь у меня остановиться. Лишние деньги мне не помешают.
–Ты, правда, очень удачно попалась мне по дороге.
–Только удобств у меня особо нет. Деревенский домик.
Знала ли Саша, что Путник останется у неё жить, когда подбирала его по дороге? Думала ли, планировала? Возможно. Иначе бы не остановилась. А если остановилась, то не стала бы вдаваться в подробности и рассказывать о себе. А если рассказала, то не предложила бы сама остаться у себя. По каким причинам? Мужика давно не было? Или ей тупо одиноко. Да мало ли что. Забавно то, что она сейчас про себя наверняка радуется, что сняла, хоть и на время, мужика, да не простого, а городского, который по заграницам разъезжает, и денег ей наверно даст, а возможно, ещё и секс будет неплохой. Надо признать, проблему с проживанием она и правда очень удачно помогла решить.
Знала ли она, что посадила не того, кого хотела? Что внешность иногда обманчива? И догадывалась ли, что оборвётся её жизнь, не дотянув до тридцати? Вряд ли. С чистым сердцем Путник пожелал бы ей долгой жизни и естественной смерти по причине старости, но, простите, разве кто-то заставлял её подбирать незнакомого мужика на пустой дороге? Или вы тоже в добрые сказки верите?
* * *
Газель остановилась у забора высотой в человеческий рост, вся прелесть которого заключалась в его неоднородности как по структуре, так и по форме. Дело в том, что одна его часть была добротной, глухой, без щелей и зазоров, очевидно, её выстроили недавно. Верхняя часть досок упиралась в полукруг арки, по краям и косякам которой становилось понятно, что она цельная и находится в аккурат там, где должна заезжать во двор машина. Тот же глухой забор, но уже с прямым верхом, продолжался на соседей справа и, как Женя узнал, побывав внутри, на весь двор. Калитка тоже была новой, прочной, той же формы. Зато левее от неё забор трансформировался. Он был той же высоты, но состоял исключительно из вертикальных досок шириной около десяти – пятнадцати сантиметров, соединённых друг с другом сверху и снизу двумя непрерывными горизонтальными балками, причём, расстояние между соседними досками достигало, пожалуй, полуметра. Таким образом, вся часть двора, располагавшаяся слева от калитки, в том числе и дом, была выставлена на всеобщее обозрение. «Дырявая» часть забора к тому же накренилась в сторону двора градусов так на двадцать, но – о, чудо! – почему-то не падала!
–Эту часть поменять не успела, – словно прочитав его мысли, пояснила Саша.
Как?! Как, о, Боги, можно поменять почти весь забор, оставив лишь пять метров от старого?! Его специально удерживали на подвесном кране, чтобы он не рухнул? А что значит «не успела»? Развелась к тому моменту, как осталось поменять именно этот кусок? Муж до развода не дотянул?
–Сначала всё переживала, что совсем немного осталось, доделать бы, а потом решила оставить, – продолжила она, – видишь, за ним смородина растёт, так ей лучше свет попадает. Ладно, пойду дверь открою.
И с этими словами она полезла через забор. Да, именно полезла. Поставила левую ногу на нижнюю горизонтальную балку покосившегося забора, правую – на едва заметный выступ в поверхности деревянной калитки, зацепилась за верхний край сплошной части забора, рывком подтянулась, быстро перекинула одну ногу на внутреннюю сторону калитки, потом другую и спрыгнула уже во дворе. Хм, оригинально. Посмотреть бы, как она таким же образом лет в восемьдесят лазить будет, ну или хотя бы в шестьдесят. При условии, что доживёт.
Саша тем временем уже открыла калитку и принялась за въездные ворота, через которые потом загнала машину во двор. Женя осмотрелся. Растительности было полно: деревья, кусты, ягоды, зелень, цветы, казалось, росли повсюду, но, при этом, очень ухоженно, культурно. Дом строили, похоже, ещё при царской власти – старый, добротный, прочный, из таких брёвен сейчас уже домов мало. А зря, хорошо получалось, на века. Несмотря на старину, снаружи дом ему понравился: здесь не было ни намёка на камень, кирпич, пластик или сайдинг – всё из дерева, натуральное, гармоничное, простое, но производящее впечатление тепла и спокойствия. Преодолев четыре ступени по крыльцу, он оказался перед входной дверью – массивной, толстой и очень низкой. Войти в неё в полный рост, не согнувшись, смог бы только карлик или ребёнок не выше метра двадцати. Зато сразу за ней находились просторные сени, потолок которых, в противоположность входной двери, словно предназначался для великанов: в темноте было даже непонятно, где он заканчивается и заканчивается ли вообще. На вбитых в стены гвоздях висели старые шляпы, пальто, куртки (похоже, это была рабочая одежда), а обувь (резиновые галоши, стоптанные кроссовки, босоножки с растянутыми застёжками) стояла внизу, под ними. Также в сенях стояла газовая плита на две конфорки с баллоном, просторная скамья, вбитая в стену, на которой лежали инструменты, вёдра, перчатки, и добротная лестница, ведущая на второй этаж. Второй этаж, как оказалось позже, предназначен был не для проживания, а для складирования старой детской колыбели, ненужных досок и коробок. Но даже этот хлам был расставлен с педантичной аккуратностью. «Хозяйственная», – рассудил Женя и шагнул в комнату – единственную в этом доме. Небольшая, квадратов в шестнадцать, но расположение мебели удачно скрадывало её малые размеры. Она была расставлена строго по углам и вдоль стен. Слева от входа по часовой стрелке: зелёный умывальник (железный, с такой же зелёной железной самодельной раковиной и ведром, в которое стекала использованная вода), небольшое трюмо с висящим над ним зеркалом (это, кстати, единственное зеркало во всём доме!), длинная деревянная скамейка с обеденным столом и двумя старыми стульями (похожи на послевоенные венгерские, почти раритет!) и, наконец, раскидной пружинный полутороспальный диван, закинутый чёрным покрывалом с зелёными узорами. Ни одного шкафа. Верхняя одежда висела на вбитых в стену гвоздях, заменявших, по-видимому, вешалки. Присутствовали также обязательные элементы исконно русского деревенского быта – настоящая побелённая русская печь и подполье, вход в которое (то бишь, откидная часть пола размером около квадратного метра) на данный момент был закрыт. Зелёный выцветший, но на удивление чистый, ковёр покрывал почти весь пол, прерываясь лишь около умывальника и печи. Потолок небеленый, достчатый. Стены местами покрыты белыми обоями с бежево-коричневым, непонятно что изображающим рисунком (такие могли производить только в советское время), местами – наклеенными географическими картами СССР.