Армейский народный академик

Владимир Малыгин

Армейский народный академик

1. ВЫБОР

С какого момента начинается становление человека? Скорее всего, но не берусь спорить, с момента чего-то значимого в твоей жизни или череды памятных событий. Момент начала моего становления произошел тогда, когда я висел на тынообразном заборе, отделяющем территорию детского дома от нашего, зацепившись новым, только что купленным и в первый раз одетым пальто. Я не помню точной даты того исторического момента, но это произошло где-то в третьем классе школы. Это период перехода на новые – «хрущевские» деньги, когда моя мама – ночная няня в этом детском доме пыталась на двадцать семь рублей в месяц прокормить и одеть нас – троих детей. Этому предшествовала череда событий, круто меняющих мое совершенно безоблачное детство. Начиная с того момента, когда мой отец – герой войны, защищаясь, лишил жизни матерого, спасенного от расстрела «бериевской» амнистией и осевшего в деревне уголовника, присвоившего себе полное имя всесоюзного старосты – Михаила Ивановича Калинина. Исход этого был предопределен, вопрос заключался только в том – когда? где? и кто? Пытавшийся поставить на колени деревню Миша Калинин был многократно и жестоко бит до крайности прямым в отношениях моим отцом, только что вернувшимся с войны. Остальные старались с уголовником не связываться. Правда, в соседском доме, как память о том времени, до сих пор потолок возле печки зашит листом жести, куда ушел выстрел из дробовика Миши Калинина, пришедшего наводить порядок у двух празднующих победу фронтовиков. На счастье победителей, один из них – Николай Сафронович Ильин, ростом метр с кепкой, всю войну прошел во фронтовой разведке, вернулся с семью боевыми наградами и еще не успел растерять боевых навыков. Его прыжок из сидячего положения со стула спас им жизнь. Для нас же – детей моего возраста, дядя Миша был приветливым, добрым дядей, угощавшим конфетами. Это было правдой, ненавидя род человеческий, детей он из него выделял и любил. И этот факт был причиной того, что трагические события произошли в шестидесятом году, а не раньше. По крайней мере, его откровения «на мушке держал, да детей пожалел» под сомнение никто не ставил.

Моего отца, необузданно-прямого, называвшего вещи своими именами, а дураков – дураками, судьба как-то, до определенного времени, баловала. Всю войну прошел без ранения, единственный спасшийся из экипажа потопленного торпедного катера. К сожалению, любовь к «народному» напитку могла не раз погубить его и, в конце концов, в сорок шесть лет сгубила, но все-таки до определенного момента ему сильно везло. Даже на замечание «Вы пьяны» отец, оскорбившийся и ударивший поздравляющего его с наградой – Орденом Красного знамени – комиссара флота, был спасен резолюцией, наложенной на рапорте мудрым командующим флотом: «Матросов судить – с кем воевать будем?» (записано со слов друга и сослуживца отца, моего директора школы Лапина С. П.). Слава богу, в тот момент отец лишился лишь ордена, а не головы.

В любом случае, в долгом противостоянии фронтовика и уголовника произошло то, что должно было когда-то произойти. Вырвав из рук нападавшего кол, отец им же ударил и бил, вымещая всю накопившуюся ненависть. К несчастью, не сразу нашелся смельчак, который это прекратил, что могло если не изменить решения суда, то, по крайней мере, наказание облегчить. Сунувшийся гость уголовника – механик, парторг колхоза, улетел в канаву с переломанными ребрами, просто не замеченный отцом. Лишь позднее, подоспевший малого роста молодой бригадир решился броситься в ноги высокому широкоплечему гиганту, размахивавшему уже не колом, а двухметровым бревнышком. Нас, детей, от этого ужаса быстро спрятали у соседей, и, слава богу, никто из нас этого не видел. Но заявления односельчан «Спасибо, Иван, ты деревню спас» и их поддержка в суде Ивана не спасли. Этот факт сказался в дальнейшем при моем допуске после школы в академию Можайского и сестры, сдавшей в МГУ экзамены на два балла выше проходного, но на учебу не принятую по причине вдруг пошатнувшегося здоровья.

Но это в будущем, а с этого момента мир как-то сразу изменился. Не стало рядом любящего и любимого большого человека, в день зарплаты снимающего с подушки наволочку, чтобы в магазине набить ее конфетами, или приносящего по случаю завершения лесосплава ящики тогда не виданных помидоров и какие-то важные для меня подарки – фонарик, перочинный нож и другое. Не стало того, что оживляло обстановку в доме. Способный, но не имеющий в свое время возможности учиться, отец постоянно бегал в школу, чтобы показать учительнице решенную задачу другим способом, отличным от решения лучшей ученицы школы – собственной дочери. А как ждал радиопередачи на английском языке. Он буквально прыгал на скамейку, чтобы лучше слышать голос, несущийся из хрипящей тарелки-радио, и что-то говорил по-английски сам. Язык он учил во время войны за три месяца пребывания в США, где он был в составе команды, перегоняющей торпедные катера по ленд-лизу. А что могло быть радостнее совместной с отцом и, естественно, результативной рыбалки. Пропало не только это, пропали многочисленные «друзья», которые командами до двадцати человек заявлялись к хлебосольному с широкой, нараспашку, душой Ивану Николаевичу почти каждое воскресенье с двух номерных лесоучастков, где отец был механиком. Бабушка и мама сбивались с ног, принимая «гостей». А их поведение в дальнейшем по отношению к отцу, освобожденному досрочно, лично меня убедило – в жизни надеяться нужно только на себя.

После суда, на период отсутствия отца, я становился старшим из двух оставшихся в семье мужчин. Надо сказать, что родители всегда поощряли нашу детскую инициативную хозяйственную деятельность, поэтому всё, что нами добывалось, тут же показательно, в воспитательных целях, использовалось. Была ли то выловленная на удочку мелочь, грибы, ягоды или щавель, называемый у нас кислицей. Это радовало не только родителей и бабушку, но и самих добытчиков, уплетающих за обе щеки уху, щавелевый или грибной суп. С момента трагедии, случившейся памятной датой – первомайским праздником, такая деятельность стала иметь для меня другой смысл. Уже с июля мы с мамой вылезали из леса только для того, чтобы сдать в магазин грибы, получить деньги и отдохнуть. Грибов, надо сказать, в нашем груздевом краю в тот период было много. Нам лениться было некогда, а мне, еще не достигшему восьмилетия мужчине, было в радость под похвалы грибников таскать не меньшую, чем у них корзину, чувствуя свою ответственность. Я был для своего возраста достаточно рослым, «в отца», но нагрузки не лучшим образом сказались на дальнейшем физическом развитии. По крайней мере, хочется думать, что средний рост и теперешняя квадратная фигура – результат того, не совсем легкого жизненного периода. Грибы были основным, но не единственным видом дополнительного дохода в семье. Любая эпизодическая доступная работа тоже не игнорировалась – окорка бревен и жердей, сбор и сдача сосновых шишек, макулатуры, металлолома, осиновой коры. К сожалению, в том возрасте я еще не справлялся с лошадью, как здорово это делал мой, на два года старше, лучший друг, чтобы постоянно и достойно мужчины работать на сенокосе, а не стоять на копне, как девчонка. К выше описанному добавилось и другое жизненно-важное событие – вынужденная продажа кормилицы-коровы. Через год после суда над отцом умерла и лучшая в мире бабушка – наша бабушка. Почему-то в памяти это связывается прежде всего с тем, что приходилось ходить с оторванными на одежде пуговицами, что бабушкой не допускалось.

Несмотря на трудовой позитив и успешную учебу в школе, всё-таки я был деревенским уличным мальчишкой, которого время от времени что-то толкало на необдуманные действия, выделявшие меня из круга своих сверстников. Были разбитые из рогатки окна бани, не очень любимого в деревне мужика, осужденного в войну за самострел и бывшего в наших детских глазах предателем, а также мелкие шалости, нарушавшие режим и покой находящегося по соседству детского дома и другое, что «ставило на уши» деревню и давало повод недоброжелателям заявлять с намеком на отца: «яблоко от яблони…». Как ни странно, но я плохо помню эти свои «подвиги», но почему-то очень хорошо, с подробностями, все это помнит и время от времени напоминает мой младший брат.

Так что именно в тот момент, когда я в новом пальто висел на заборе, не в состоянии освободиться самостоятельно, что-то во мне перевернулось. Наверное, той последней каплей в бесконечный убеждающе-воспитательный процесс моей мамы было предвосхищение ее реакции на порванное, только что с трудом купленное и в первый раз надетое пальто, и наконец-то, по-настоящему проснувшаяся во мне жалость. И если прежние словесные увещевания мамы по поводу моих подвигов видимого результата не имели, то именно картина предстоящего разноса заставила решить: «всё, хватит, детство кончилось, надо делать выбор».

2. ШКОЛА ЖИЗНИ

Школа жизни – армия для меня начиналась не с военкомата с лозунгами, призывами и задушевными беседами, а с призывного пункта, когда за тобой закрываются ворота контрольно-пропускного пункта и дежурный сержант, узнав, что очередная прибывшая партия из города С, матерится и сокрушенно машет рукой: «Ну началось!». Знакомые кучкуются, а одиночки вроде меня озираются в поисках какого-либо знакомого лица. В таких случаях всегда находится некто, претендующий на роль лидера, возле которого собираются те, кто не очень уверен в себе и не готов отстоять свое «Я». Так и у нас. Из прибывших ранее уже собралась группа, где один из призывников громко рассказывает об армии и учит, как будто сам уже отслужил. Обращаясь ко мне, одиноко сидящему на топчане, приказно просит принести дров. Получив отпор, несколько смущается, но из образа лидера не выходит: «Шустрые все поначалу!»

Присматриваются к новичкам и прибывшие из частей сопровождающие. Как правило, это сержанты срочной службы, у которых демобилизация состоится после доставки призывников в часть. По негласным правилам им достается что-нибудь из вещей призывников после того как тем выдадут солдатское обмундирование. Все это и так всем известно, и призывники одеваются так, чтобы не было жаль ее выбросить и не связываться с пересылкой родным. Поэтому сопровождающие договариваются с призывниками заранее, а иногда и просят что-нибудь обменять из имеющегося на лучшее. Отказ на просьбу отдать сумку, в которой находятся собранные в дорогу продукты, вызывает у сержанта раздражение и угрозы применить санкции по прибытии в полк, да и коллег-призывников такой поступок несколько удивляет. В том состоянии, в котором находится часть призывников, в том числе и я, грезивших поступить и не поступивших в вузы, логика в поступках присутствует не всегда. На конфликт не идут даже те, кто в городе среди сверстников свои порядки устанавливал.

От прибытия в полк спасает капитан – мой будущий командир, который по какому-то нам на тот момент неизвестному принципу отбирает группу, в которую попадаю и я. Позднее выясняется, что отбирались призывники либо с высшим техническим образованием, либо со средним по конкурсу аттестатов. Выясняется также, что служить будем в самом городе-герое Ленинграде. Произведенный отбор объяснялся тем, что после появления ракетных войск, «бога войны» – артиллерию решили сократить за ненадобностью, а когда выяснилась ошибочность принятого решения, образовался дефицит технических специалистов. На тот момент существовало лишь одно среднее специальное военное училище нужного профиля. А посему частично проблему решала подготовка специалистов через военную школу артиллерийских техников, с открытым почтовым адресом в Ленинграде. Практиковался даже увеличенный, по сравнению с общепринятым в армии, срок обучения –девятимесячная подготовка с присвоением квалификации «техник». К сожалению, такая практика прекратилась как раз к моменту нашего прибытия в школу. Это объясняет повышенные требования к нашему образовательному цензу. Например, батареи по танковому вооружению практически на сто процентов комплектовались людьми с высшим инженерным образованием, а по артиллерийскому и стрелковому – не ниже среднего.

Специфика армейской жизни началась прививаться с первого дня службы. Кроме плановых занятий подготовки к принятию присяги мы небольшой группой под руководством заместителя командира взвода приступили к техническому обслуживанию и ремонту противотанковой пушки. Очевидно, замкомвзвода был силен в каких-то других, не связанных с техникой вопросах, поскольку, как разобрать пушку, он не знал, да и не испытывал желания познать. Выполнение этой работы было непременным условием предоставления ему отпуска. Надо сказать, вопрос предоставления отпуска в армии – это целая политическая наука. По крайней мере, не обобщая, в нашей батарее отпуск предоставлялся и использовался в качестве «морковки» прежде всего тем, кого заставить ответственно относиться к своим обязанностям другими методами не удавалось. Представил командир к отпуску, и можно полгода им «угрожать», стимулируя повышение качества службы. И вообще, по логике нашего комбата, зачем предоставлять отпуск тем, кто и так хорошо служит?!. А такая вопиющая несправедливость отношение к службе портит и росту авторитета командира никак не способствует. Задело это в определенный период службы и меня.

Но это в будущем, а сейчас, без какого-либо руководства мы самостоятельно разобрали и собрали пушку. При этом лишних деталей почему-то почти не осталось, но пушка стала на полметра ниже. Один из нас, вологодский парень, почесав затылок, с юмором подытожил: «Пушка стала менее уязвимой». Оказалось, мы перепутали правый и левый кривошипы, но повторная частичная операция позволила привести ее в порядок, а замкомвзвода отправить в отпуск.

Части, расквартированные в крупных, а тем более столичных городах находились в привилегированном положении по отношению к большинству других частей. Нам повезло еще и в большей степени, потому что командование школы придавало большое значение нашему воспитанию. Постоянные экскурсии по историческим местам Ленинграда и пригородов, концерты, посещение театров и музеев позволило познать столько, сколько большинство из нас не видели ранее, а скорее всего и в последующем. Надо сказать, что, начиная с должности командира отделения, у нас была возможность самостоятельно водить свое подразделение на культурные мероприятия в те организации, с которыми были какие-нибудь договоренности. Например, с Дворцом спорта, в котором мы постоянно что-то перестраивали, или из ледовой хоккейной коробки создавали баскетбольную площадку, или из баскетбольной концертную. Не приходится говорить о том, что для младшего командного состава была возможность почти каждое воскресенье уходить в увольнение. Не осталась в стороне и инженерная творческая работа, которая также поощрялась. По крайней мере за принятые рацпредложения курсант или сержант награждался почетной грамотой и денежной премией. Лично мне это помогло и в плане профессионального выбора и совершенствовании инженерных знаний. Это я с уверенностью могу заявить с позиций человека с немалым творческим опытом – опытом Заслуженного изобретателя Российской Федерации.

Все это вспоминается с благодарностью к командованию школы и отодвигает в памяти куда-то на второй план негатив, свойственный армии в целом. Отчасти это объясняется тем, что школу возглавлял «батя» – полковник, не имеющий даже среднего образования, но на фронте себя зарекомендовавший и опытом квалификацию заслуживший. Немаловажно и то, что наряду с офицерами кадровыми, по зову сердца Родине служащим, служили и призванные на службу интеллигенты – выпускники гражданских вузов, имеющих военную кафедру. Эти офицеры, как правило не испытывали «административно-командирского восторга», им не была свойственна отличающих кадровых офицеров выправка. Еще одну небольшую группу офицеров составляли некоторые командиры взводов – выпускники школы, прошедшие последовательно этапы сверхсрочной службы, курсы младших лейтенантов и, наконец, как предел мечтаний, стажировку в единственном упомянутом профильном среднем военном училище. Этим офицерам, в солдатские годы «понявшим службу» и не испытывающим комплексов, более других были свойственны приказы по принципу «иди туда – не знаю куда, принеси то, не знаю, что и исполнить вчера», а также лихие, дабы отличиться перед начальством, далеко не всегда праведные действия. Так, однажды возвращаясь с практики, проводимой на ремонтной базе вооружения в одном из отдаленных уголков Советского Союза, взвод одного из таких офицеров умудрился привезти в школу два миномета и настольный сверлильный станок. Правда, таких «лихих» офицеров было мало и общей картины «офицерского корпуса» нашей школы не портили.

Надо сказать, что я не знаю ни одного случая дедовщины в нашей школе. В целом такая благожелательная обстановка при прохождении срочной службы, а также направление на учебу в один из элитных вузов с возрастом все чаще с благодарностью вспоминаются. Наверное, не для всех отслуживших армия стала школой жизни, есть и другие примеры. Но для меня наша военная школа артиллерийских техников действительно стала школой жизни.

3. АРМЕЙСКИЙ НАРОДНЫЙ АКАДЕМИК

Теперешние проблемы армии, озвученные и показанные всеми видами средств массовой информации, нам, служившим в 70-е годы прошлого века, кажутся не совсем реальными. «Косари», конечно же, находились, но массовым явлением это не было. Более того, служба действительно была почетной обязанностью, особенно для деревенских ребят. Парни, не прошедшие ее, не считались полноценными для деревенских невест, ибо возникали сомнения в их физическом здоровье и мужской состоятельности. Более того, у отслуживших в армии было достаточно много привилегий как при поступлении на учебу, так и при устройстве на работу.

По этой причине, я, грезивший поступлением в один из ведущих вузов, но не поступивший с первого захода, не считал это событие достойным суицида. Тем более что прекрасно осознавал авантюрность этой попытки, так как последнее полугодие практически не учился и получил аттестат, не сдавая экзаменов в школе. К этому событию была причастна армия, точнее, горвоенкомат, придумывавший причины для отказа мне в допуске к поступлению в одну из военных инженерных академий. Выполняя их требования, пролежав в больнице после операции в два этапа несколько месяцев, я вновь предстал перед сотрудниками военкомата, чем сильно их озадачил, ибо ими не предполагалась такая решимость потенциального призывника. В конце концов, получив информацию о действительной причине отказа в поступлении в академию, я практически без подготовки бросился штурмовать один из ведущих Московских вузов. Результат штурма указан выше.

Поработав на заводе, я вновь предстал перед военкомом уже по его инициативе. Причин для отказа исполнять «почетную обязанность» на этот раз военкомат не искал. И вот, пройдя все ступени возможного солдатского роста от рядового-курсанта до заместителя командира взвода и инструктора в военной школе с открытым адресом, в звании старшего сержанта я вновь предстал уже перед экзаменационной комиссией Университета дружбы народов имени П. Лумумбы. Возможность на этот раз без спешки подготовиться, а также направление от политотдела штаба округа придали какую-то уверенность и спокойствие. Душу грело также осознание того, что идешь вне конкурса. Теперь иногда задумываюсь, как бы я поступил, зная, что туда поступают только по направлению и все вне конкурса. А таковых «внеконкурсников» было восемь человек на место – немыслимый конкурс для любого даже ведущего технического вуза. Но отступать было некуда, а удачное начало – единственная в потоке «пятерка» по письменной математике, – практически открыла путь в науку. В дальнейшем не только желание учиться, но и стремление заниматься научной деятельностью не остались незамеченными, что и привело меня в аспирантуру.

И здесь нежданно-негаданно армия вновь напомнила о себе. В какой-то момент я был вызван повесткой в военкомат. Причиной тому стало изменение военно-учетных специальностей. Моя квалификация и военная специальность, коими я гордился, перестали существовать. Новая специальность, к которой я был приписан, «складирование и складские помещения» и звание прапорщика в мое время уважаемыми не были, а специалисты этого профиля в солдатской среде презрительно именовались «кусками». Но главное не это. Моя жизнь была отравлена другим. Дело в том, что такое масштабное мероприятие сопровождалось мобилизацией от различных организаций молодых девчонок, которые заполняли разработанные военными формы документов. И в этом был чисто армейский подвох. Сообщив опрашиваемой меня девочке, что я учусь в аспирантуре, был озадачен последовавшим за этим вопросом: «Ваше образование?». Полагая, что предо мной нормальный здравомыслящий человек, решил пошутить: «Среднее». Мне и в голову не пришло, что это будет так и вписано. Конечно, я был не единственным шутником. За соседним столом пьяненький стройбатовец на вопрос «В каких войсках Вы служили?» бодро отвечал: «В тачковых». С этого момента я числился аспирантом со средним образованием. Об этом я начал догадываться очень быстро, так как вдруг стал получать повестки для явки в военкомат на переподготовку. Кто служил, тот знает, что доказать в армии, что ты не верблюд, дело чрезвычайно сложное. Убедить военкома в том, что я действительно аспирант, и он не имеет права до окончания срока учебы вызывать меня на переподготовку, так и не удалось. Тем более, что это происходило на фоне всеобщего оживления собравшихся людей, с радостью побросавших свои рабочие места и предвкушавших незапланированный отдых на природе. А по ошибке вызванный на сборы запасников-технарей краснопогонник-стрелок доводил оживление запасников-«зубоскалов» до ликования своими заявлениями и поисками «дезертиров», подобных мне.* Положение спасало только то, что дважды собранные в военкомате для переподготовки команды по каким-то причинам распускались. Вторая попытка призвать меня для укрепления армии произошла буквально накануне защиты кандидатской диссертации. Защитив ее, я стал по документам военкомата кандидатом технических наук со средним образованием. В тот временной период я знал только одного человека, имеющего только начальное образование, знаменитого хлебороба народного академика Терентия Семеновича Мальцева. Это позволяло мне в тесном дружеском кругу за рюмкой чая с гордостью произносить по какому-либо поводу: «Мы с Терентием Семеновичем – народные…»

Сейчас я был бы доктором технических наук, профессором, академиком АИН РФ со средним образованием, если бы не один случай. Он произошел, когда я, вернувшись в родной город, вставал на воинский учет. В тот момент, когда, оформив документы, сотрудницы военкомата уже намеревались вручить мне военный билет, я, не удержавшись, с пылом рассказал свою историю, сопровождая повествование эмоциями: «А в Москве такие дуры, такие дуры…» И по вытянувшимся, наливающимся злобой лицам женщин, я понял, что дуры не только в Москве. Но было уже поздно. Далее меня учили по-армейски профессионально. Не встав на воинский учет, я не мог решать свои проблемы с окончательным трудоустройством. Пришлось целую неделю изо дня в день ходить в военкомат, прежде чем мне вернули военный билет.

Было ли это причиной, или что-то другое, но военкомат больше со мной дел не имел до самого выхода в запас по возрасту. В это же время мои друзья – университетские однокашники, – имевшие, правда, еще и диплом переводчиков, росли в офицерских званиях и практически ежегодно призывались военкоматом «допрашивать пленного американского сержанта на территории ФРГ». Мне же было трудно объяснить некоторым из коллег на работе – старшим офицерам в отставке, – по какой причине у меня нет офицерского звания. А их искреннее желание как-то исправить такую, как им казалось, вопиющую несправедливость, и даже попытки это сделать, я также искренне пресекал.

* – Как мне показалось, подавляющее большинство запасников того времени всегда имело на этот случай собранный «тормозок». Их беспокоило только одно: успеют ли получить перед отправкой на заводе положенную денежную компенсацию. Это также никак не вяжется с сегодняшними проблемами армии.

4. МЯТЕЖИ В СТУДЕНЧЕСКОМ СТРОЙБАТЕ

Самые счастливые годы жизни – годы учебы. А посему некоторые из нас стараются продлить этот счастливый период, последовательно получая два, а то и три образования, напрочь игнорируя народом изреченное «не надо иметь высшее образование – надо иметь среднее соображение». Причем в воспоминаниях о том периоде наша избирательная память подсовывает эпизоды, далеко не всегда связанные с самим процессом познания и общения с профессурой. Наше каникулярное время не было занято зарубежными поездками на отдых. Тогда, в «застойный период», о том и не мечтали. Зато основательно готовились к выезду в составе какого-нибудь стройотряда за деньгами, «туманом и запахом тайги».