Хранитель Моста влюбленных

– Это почему? – поинтересовался один из туристов.

– В 1837 году император Николай Первый отправил своего наследника, князя Александра, в путешествие по стране. Сопровождал его поэт Василий Жуковский. Одна из остановок была сделана ими в Тюмени.

Бродник залюбовался – сама белокожая, а губки как вишенки. Подкрался и дунул ей на прядь волос. Та взлетела, но была поймана ручкой в кожаной перчатке и привычным жестом заправлена за ухо. Ох, как ему нравилось, как она это делает. И дунул еще раз. Одри снова ее пригладила.

– Изначально в саду проходили гулянья, играл оркестр, был дом для отдыхающих, в котором собирались чиновники и купцы, – продолжала экскурсовод. – В то время он назывался вокзалом.

Туристы захихикали, а Бродник расплылся в ностальгической улыбке – знатный вокзал был, знатный, не хуже, чем в Петербурге. Ну, это ему так бабуся говорила, а у нее кавалеры со всего свету были, каких только вокзалов не повидали.

– К современному вокзалу это не имеет никакого отношения, – пояснила Одри. – Французское слово «фоксаль» означает увеселительное заведение, расположенное за городом.

– А правда, что здесь росли ананасы? – улыбаясь, спросила девица в больших розовых наушниках, короткой юбке и белых гольфах.

Что за мода, фыркнул Бродник. Еле попу прикроют – никакой интриги! А это плохо – так фантазия атрофируется. То ли дело у Одрички – подол до щиколоток, воображение во всю мощь работает. Так и хочется в танце увлечь да быстро вниз нырнуть – снизу вверх оценить.

– Да, на территории сада была построена оранжерея, в которой выращивались тропические растения, в том числе ананасы и инжир, – продолжала Одри, не подозревая о коварных планах незримого слушателя.

У Бродника от ее слов потекла по подбородку слюнная струйка. Хороши были ананасы. Он зажмурился и чавкнул от удовольствия. Высокая дама в шляпе неодобрительно глянула на девицу в наушниках, которая надувала пузыри из жвачки, списав неприличные звуки на ее счет. Девица свысока посмотрела на нее и демонстративно лопнула новый.

– И кто их ел, эти ананасы, – пробурчал пожилой мужчина в серой ветровке и кепке в клетку. – Как всегда – одни буржуи.

Знамо дело, буржуи, кивнул Бродник. Я и ел! Помню, Агафья, главная по оранжерее, причитала, когда пять штук за раз слопал. Верещит – сегодня прием, сына Александра Второго встречаем, Алексея. Петьку, дворника, метлой огрела – думала, что он ананасы приговорил. А тот с похмелья – мычит только. Ну да ничего, без заморской пакости знатный бал вышел. Хотя они все хороши были – с фейерверками, музыкой, скольких дам он на них облобызал! Да он джентльмен – не считает.

– Парк был создан в английском стиле. В нем высадили липы, ели, акации, смородину, – вещала Одри. – Считалось, что равных ему по красоте нет в Сибири. По этому поводу в знак признательности общественности за его создание по указу государя здесь же высадили кедр. К сожалению, до наших дней он не сохранился.

– Да и малины не видать, – пробурчал турист в кепке.

Экий недовольный, возмущенно помотал головой Бродник. С такой кислой харей и малина несладкой покажется. И легонько наступил мужичку на ногу. Тот возмущенно поглядел на соседку, но промолчал. Будешь Одричку перебивать, хмыкнул Бродник, в рыло получишь! И погрозил кулаком, приставив его к самому носу туриста. Тот заводил ноздрями, принюхиваясь, и сморщился, пробормотав, что парк приличный, а запахи как на настоящем вокзале.

– Сад был расположен на окраине города, он соседствовал с кладбищем и аптекарским огородом провизора Дауделя, в честь которого названа одна из улиц Тюмени. Из-за своей малодоступности парк начал приходить в запустение, у него сложилась репутация небезопасного места. Вскоре его забросили, и здесь все чаще проводила время шпана.

Темные времена настали, согласно закивал Бродник. Одно хулиганье – ни одной приличной мамзели! Сколько их гонял – без толку. Ни балов, ни ананасов – бычки, сморчки и дармоеды по углам!

Брр, встрепенулся Болотник, чего ворчу. Никак от этого заразился – и он глянул на туриста в кепке. Чур меня! И сплюнул в сторону мужичка. Тот бросил взор на образовавшуюся лужицу возле ног, затем на небо. И, не увидев ни одной тучи, недоуменно пожал плечами.

– В начале двадцатого века власти отдали сад в аренду одному из мещан, – продолжила Одри, – и у него началась новая жизнь: выставки, кинопоказы, танцевальные вечера. Однако спустя шесть лет, когда срок договора истек, место отдыха снова потеряло популярность. И только в 1948 году парк в очередной раз привлек к себе внимание. Его переименовали в Сад судостроителей, а в народе называли Заводским – в честь работников предприятия, которые благоустраивали его своими руками. В нем установили летнюю эстраду, карусели, танцплощадку, появились тир и буфет.

Славное пирожное в нем продавали, облизнулся Бродник. А какая буфетчица Зоя была! Пышная, беленькая – сама как булочка! Передничек накрахмален, кудельки из-под чепчика. Со всеми сюси-пуси. Одна беда – хромая, не до фокстрота уж тут.

А какое пиво! Как привезут четыре бочки по сто пятьдесят литров каждая, холодное, с пеночкой. Ммм… И ведь какие нравы были – никто задарма не зарился. Ну, кроме него, конечно.

– Интересный факт, – и Одри подняла вверх указательный палец. – Сад стал местом знакомств, здесь сложилось немало пар. Финальный вальс, звучавший в одиннадцать вечера, называли вышибаловкой, так как после него парк закрывался и влюбленные вынуждены были расходиться по домам.

Группа прошла вперед по дорожке. Экскурсовод продолжила:

– В это же время здесь снова появился так называемый вокзал – творческий клуб судостроительного завода. Здание было расположено ближе к современному входу, возле Машеньки.

И Одри указала рукой на скульптуру чугунной девочки, одетой по дореволюционной моде: шляпка, платьице с воротничком, гольфики.

– Это та самая, которую похитили? – восторженно вскрикнула девица в наушниках.

– Кто похитил? – встрепенулась пожилая туристка. – И как? Она же тяжеленная.

Бродник заметил, как Машенька часто-часто заморгала. Ей-богу, расплачется дуреха. Он неодобрительно зыркнул на дамочку – вот с-с-с…! С-с-сорока-белобока! И поспешил к девчушке, чтобы утешить.

– Не слушай идиотку, – сказал он на ушко Машеньке. – Ты у нас пушиночка! Перышко лебединое!

– Врете вы все, дядя Бродя, – прошептала расстроенная девочка, закусив от обиды губу.

– Мостом клянусь!

Бродник быстро-быстро закивал головой в подтверждение своих слов. И за спиной скрестил пальцы. А сам привел аргумент:

– Как бы я тебя в танце подкидывал, душа моя!

– Так вы сильный!

– Ой, скажешь тоже, – заскромничал Бродник.

Он поправил ей бант на косичке, погладил по голове и засеменил обратно к Одричке.

– Скульптура Машеньки была украдена в 2007 году, – рассказывала его любимица. – Одной из версий было то, что кто-то захотел украсить ею дачу. Но наиболее вероятным считалось, что ее похитили для сдачи в металлолом. Это предположение через год нашло подтверждение: Машеньку обнаружили в лесу. Видимо, распилить ее на части не удалось, а сдавать целиком было опасно, поэтому от скульптуры избавились. И вскоре наша тюменская красавица вернулась на свою скамейку.

Красавица, залыбился Бродник, подмигнув Машеньке. Вот Одричка, вот молодец – никогда доброго слова не пожалеет. Машка – девка хоть и чугунная, да и ей приятно, когда к ней с любовью. А то тяжеленная, тяжеленная – тьфу! Сказанула же злая баба. Егоза наша расстроится, опять ерзать начнет – то косичка с плеча упадет, то складочки на подоле помнутся. Вот и получит малышка нагоняй.

– А это кто? – спросил мужик в кепке, указывая на фигуру офицера в мундире.

– Тюменцы называют его Цесаревичем Александром. Рядом – мечтающий мальчик. А в той стороне, – и Одри указала рукой на дам, гуляющих по аллее с зонтами, – еще две безымянные фигуры.

Пфф, безымянные. Бродник поклонился Аннушке и Настасье, о которых шла речь. Наська, зараза, надменно глядя в сторону, опять сделала вид, что не заметила, а Нюрка, вечно берегущая кожу от загара, слегка порозовела под шляпкой. Хороша шельма! А как пляшет! Такое только редко бывает: Наська за ней бдит, все мечтает за Цесаревича выдать, да он вечно в думах, на девок на заглядывается.

Группа туристов направилась к автобусу. А Одричка как – нецелованная уедет! Бродник поспешил к своей музе. Та, стоя в сторонке, дожидалась, когда все войдут. Бродник смачно приложился губами к тыльной стороне ее ладони. Девушка непроизвольно отдернула руку и испуганно глянула вниз. Возле ног, высунув язык, стояла черная лохматая дворняжка. Ай да Дуська, ай да молодец, обрадовался Бродник, – отрабатывает свои хот-доги, которые он у влюбленных раззяв тырит!

Одричка потрепала собаку за ухом. Та уселась и дружелюбно протянула лапу.

– Ты давай не переигрывай, – наклонившись, прошептал ей на ухо Бродник.

Дворняга, сделав вид, что не слышит, встала на задние лапы перед девушкой, а передними стала шустро перебирать в воздухе. Одричка рассмеялась.

– Ну, ты даешь! В следующий раз привезу тебе гостинец.

Дуська радостно тявкнула, а экскурсовод поднялась на ступени и скрылась в автобусе. Бродник ей помахал и, глянув на дворнягу, похвалил:

– Циркачка!

Та завиляла хвостом и побежала к Машеньке, которая уже с нетерпением косилась в ее сторону.

– С-с-с… С-с-савраска без узды! – выругался Бродник и поспешил вслед за Дуськой.

Глава об утопших в грязи лошадях и о том, как Лиса Бобру на Кикимору жаловалась

Лиса, бурно жестикулируя, расхаживала на передних лапах по кабинету, заставленному множеством шкафов разной эпохи. Вдоль стен были расположены секретеры, книжные шкафы из ценных пород дерева, украшенные резьбой, были с росписью, с расшитыми занавесками, с застекленными дверцами и даже пара буфетов. Во всех громоздились толстые папки и коробки, кое-где они были покрыты пылью и паутиной.