Седой жених и другие рассказы

Весь вечер блуждала я за городом на покрытых снегом полях. Я пошла в лес и, когда я подошла к Римскому камню, мне стало казаться, что в любой момент кто-нибудь может выскочить из кустов и убить меня. Когда городские часы пробили шесть я повернула обратно. Клара лежала в постели и жаловалась на сердцебиение. Старик снова был здесь, сказала она. Между ними произошла ужасная борьба. Перед уходом он сказал, что в сегодняшнюю ночь у них состоится свадьба, она ответила ему: «Да, с Рудольфом, с Рудольфом, но не с тобой!»

В семь часов отец отправился в трактир, а в восемь ушла сиделка. Тогда я спустилась вниз, тихонько открыла дверь и впустила его. Когда я поднималась за ним по лестнице, я не заметила ничего особенного в его походке. Но когда я открыла дверь в ее комнату, я увидела, как с каждым шагом слабели его ноги, пока он не ринулся на кровать, брошенный невидимой силой. Я тихонько прикрыла дверь и ушла в кухню, тускло освещенную лигроиновой лампой. Там я бросилась на колени и умоляла Бога, чтобы он не воздавал Кларе за ее проступок, чтобы он не наказывал за это ее, как говорил доктор, но пусть он накажет меня, и я с радостью вытерплю все, все мучения, если Клара останется жить, так как я виновата в ее теперешнем проступке.

Я слышала, как часы пробили девять. Затем пробило десять. Мне казалось, что время проходит с быстротой молнии. В половине одиннадцатого я с лампой в руках поднялась кверху. Я почти вошла в комнату, но вовремя остановилась. Я постучала и сказала, что уже половина одиннадцатого. Прошли четверть часа, которые мне показались вечностью. Мне послышался стук с улицы, я задержала дыхание, но до меня доносились только поцелуи и вздохи по ту сторону двери. Я снова постучала. Тогда закутанный в плащ со сдвинутой на лоб шляпой из комнаты вышел Рудольф. Я посветила ему на лестнице. Внизу в проходе он, молча, пожал мне руку. Затем я его выпустила.

Меня интересовало, в каком положении я застану Клару. Казалось, что на ней лежал нежный луч заката, она была полна самых радужных надежд, такой я еще не видела ее никогда в жизни. О смерти ни полслова. Она говорила только о своей свадьбе, о том, что они поедут вместе в Италию. Завтра она снова встанет с постели. Затем она заговорила о прошлом, как мы играли вместе маленькими детьми и как она иногда меня мучила. При этом она смеялась, а я плакала от счастья на ее груди.

Она долго не могла успокоиться. Наконец она уснула.

Утром, когда я встала, она лежала спокойно и я не хотела ее тревожить. Ее голова покоилась глубоко в подушках. На цыпочках, как можно осторожнее, я вышла из комнаты. Внизу я сказала, что она спит. Но лишь только я пришла в школу, за мной прибежала сиделка и вернула меня домой. Когда я вошла в комнату, отец и доктор стояли перед ее кроватью. Она была мертва».

Во всем отеле царила гробовая тишина. Новоиспеченный супруг слушал рассказ своей молодой жены с очень смешанным чувством. Но затем он подумал, что, если эта женщина, будучи пятнадцатилетней девочкой так чутко могла отзываться на переживания других, то тем более она способна на это взрослой женщиной. И он радовался, что нашел такое сокровище, спокойное, бескорыстное и способное на жертву.

Пожар в Еглисвиле

Посвящается Марселю Зальцеру

В кантоне Аргау в Северной Швейцарии замки встречаются гораздо чаще, чем в Северной Германии крестьянские усадьбы. Вершина каждой горы, каждый выступ увенчаны старинным замком или по крайней мере его развалинами. Из чердачного окна любого замка при помощи подзорной трубы всегда можно отыскать в отдалении два, три других замка. На пространстве нескольких верст расположены Вильдег, Габсбург, Брунек, Кастельн, Вильденштейн, Мицбург, Либег и Гальвиль. Когда мне было 8 лет, отец купил замок Ленцбург, расположенный у небольшого городка. В окрестностях этого города кроме замка была еще другая достопримечательность, а именно: построенная по американскому образцу кантонная тюрьма. Окрестные помещики обыкновенно нанимали для выполнения, тяжелых работ арестантов, которые уже сжились с тюремным режимом и не проявляли попыток к бегству. Среди таких рабочих нередко встречались серьезные преступники.

В 1876 году недалеко от нашего дома обвалился кусок скалы и почти совершенно засыпал проезжую дорогу. Приходилось прорывать глубокие канавы, чтобы устроить отток для скопившейся на нашем участке воды. Мой отец обратился к директору тюрьмы, который и предоставил в его распоряжение нескольких из своих подопечных в сопровождении одного тюремного надзирателя. Мой отец сам с раннего утра до позднего вечера присутствовал при работе. Так как арестантам запрещалось курить, отец одаривал их жевательным табаком. Однажды отцу понадобилось купить длинную свинцовую трубу. Он отправился в город и взял с собой одного из заключенных. На обратном пути я встретил его у подножия горы, когда возвращался из школы. Мы медленно начали подниматься в гору – в средине отец, несмотря на свои шестьдесят лет, еще бодрый и свежий, справа от него арестант с мрачным, небритым лицом в синей тиковой одежде со свинцовой трубой на плечах, слева – я с ранцем за плечами.

«Сколько времени вы уже находитесь в тюрьме?» – спросил отец арестанта.

«Семь лет».

«Сколько вам еще нужно сидеть?»

«Восемь лет».

«За что вы попали туда?»

«Я – поджигатель», ответил арестант.

«У вас вероятно были долги, и вы хотели получить страховую премию?»

«У меня никогда не было ни дома, ни долгов. Я служил в батраках. Но…» и он рассказал нам свою историю.

Он был родом из деревни Еглисвиль, где и совершил свое преступление. В это время мне было не более 12 лет, но его рассказ произвел на меня такое впечатление, что даже теперь, двадцать лет спустя, я живо вспоминаю отдельные слова его рассказа.

«Сусанна Амраин», начал арестант, это было что-то необыкновенное! Господь Бог щедро наградил ее всем, что может иметь женщина. Каждый мужчина рад был бы обладать ею. Каждый день она мылась мылом и расчесывала волосы и всегда носила под лифом чистую рубашку. Я же был обычным батраком у Сутера. Община вскормила и вспоила меня с малых лет. Я не знал, кто моя мать, не говоря уже об отце. Я вообще ничего не знал о себе, пока однажды Сусанна не сказала, что ее отец сказал ей, что мне девятнадцать лет и через два года я должен идти в солдаты. Она пришла к колодцу за водой, куда я привел поить Бети, так как другой батрак уехал в город. При этом она так посмотрела на меня, что я обернулся и подумал: видимо мне показалось и на самом деле она смотрит на Бети, так странно блестели ее глаза. Тебе девятнадцать лет, промолвил я вслух, отводя Бети на место в стойло и с того времени со мной начало твориться что-то неладное.