Праздник Жизни и Смерти

Горе Сказочник

Праздник Жизни и Смерти

Глава 1. Беги

18+ Жестокость, насилие

«У каждой встречи своё время – опоздания исключены» – Эльчин Сафарли

Первые лучи солнца, неуверенные и бледные, растворялись в потоках горной реки Лемира1. Она извивалась меж утёсов гигантской змеёй, таинственно исчезающей в густых деревьях. Свет пробивался сквозь туман клочьями, оставляя крохи тепла и надежду тем, кто ещё верил – им суждено вернуться сегодня домой.

1 Лемира/Лемирна (от древнего ле – «вода» и мира – «покой, жизнь») – Главная река государства Уюн, прозванная в честь Богини Дарующей Жизнь.

По узкой тропе, петлявшей меж тенистых деревьев, мчалась девушка на вид лет двадцати. Её шаги были резкими и сбивчивыми – мир сопротивлялся, отказывался пускать её дальше. Влажные тёмные пряди путались в порывах ветра и мороси. Одежда прилипала к телу, промокнув до последней нити. Она выглядела как дух, вынырнувший из глубин леса, и лишь в призрачно-серых глазах плескалась живая, острая, почти мучительная тревога.

Светало. Мгла расступалась, но чувства сгущались сильнее.

Позади уже слышался гневный вой:

– Далеко не сбежишь, дрянь! Беги, тогда твой старик – не жилец!

Голос – сиплый, рвущийся на крик, хлестнул, как плеть.

Кажется, я слышала крики из амбара. Опять чего-то не досчитались. Конечно. Значит, снова я… Там, где по утрам вымаливаю подработку, слишком легко стать крайней.

Мысль оборвалась.

Стоило услышать про «старика» и Мейсса остолбенела. Силы ушли, оставляя лишь шум в голове. Она судорожно оглянулась: тени, капли, дыхание деревьев, шум погони совсем близко.

Дома её ждал едва живой, сломленный недугом отец – единственный родной человек. Всё, что удерживало от того, чтобы раствориться во тьме, исчезнуть, стать эхом этого леса.

С раннего детства она бегала быстро. Не по прихоти, а по необходимости. Это был её способ обходить насилие, гнев, ложь. Спасение. Но сейчас она чувствовала: не поможет.

Измотанное тело дрожало от холода и истощения. Всё внутри работало на последних остатках воли.

– Аааай… Ах…

Режущая боль охватила колени, когда девушка, споткнувшись, повалилась вперёд и с хлюпающим звуком ударилась о скользкие камни. Грязь забила ногти, а хлёсткий жар разошёлся по телу, будто сама земля злилась на её присутствие.

Где-то совсем рядом снова разразилась брань. Так близко, что по спине пробежал холод:

– Мейсса! Стой! Думаешь, быстро бегаешь? Мы тебя из-под земли достанем!

Гортанный, срывающийся в утробный рёв. Не человек – зверь. Ужас пробил тело сотнями игл, в ушах зазвенело от грохота собственного сердца. Всё расплывалось перед глазами. Жжение ощущалось, как раскалённые капли на коже.

Как же всё это раздражало.

Всё внутри сжалось в кулак. Клокочущая злость подступила так резко, что на секунду стало трудно дышать.

Давай, Мей… Поднимайся. Беги… – собственный шёпот стал её якорем. Последним, что оставалось, когда тело отказывалось ей подчиняться.

Поднявшись, она сделала всего пару шагов, двигаясь тенью. Лодыжка предательски подогнулась. Снова. На этот раз – с хрустом.

Конец, – мелькнуло в мыслях, но она лишь стиснула зубы.

Лезть на дерево? То ещё представление. Она точно расшиблась бы насмерть при первом же рывке. Да и с чего бы миру спасать таких, как она?

Решив укрыться в кустах, Мейсса двинулась к обочине, волоча ногу. Каждый шаг – пытка, но остановиться значило сдаться. Она оперлась об ствол, начала осторожно погружаться в лохматые заросли. Листья ударили в лицо – и прямо за спиной прозвучал голос:

– А теперь… тебе конец.

Голос был негромким, но в нём не было ни капли человечности – голый, почти скучающий садизм.

В следующий миг Эггман, один из троицы, схватил её за шкирку и с лёгкой, привычной жестокостью впечатал лицом в ствол. Кора рванула кожу на лбу и щеке, грязь смешалась с кровью. И Мейсса знала: это ещё не самый сильный его удар.

Он резко отпустил, и девушка рухнула на колени дважды. Боль была почти невыносимой, унизительной. Тело затрясло, как в лихорадке. Лодыжка вспыхнула, словно её окунули в кипяток. Мир плыл – запах собственной крови кружил голову.

– Вы… настоящие… уроды. Вы все сдохнете… – прохрипела она в землю, захлёбываясь собственным голосом.

Позади хмыкнули. Потом засмеялись – глухо, хищно.

– Откуда столько дерзости… в полумёртвой девке? – Усмехнулся Кайм, прищурив свои выпуклые, налитые злостью глаза.

– Остра на язык. Я преподам тебе урок! – Шин ударил в живот так, что она сложилась пополам тряпичной куклой. Затем сапогом в рёбра. Воздух хрипло вылетел из груди.

– Гляньте, как ползёт, – Кайм поставил сапог ей на спину. – Погань в человеческом обличье.

Они ухмылялись, получая от расправы чистое удовольствие. Эггман приподнял её за волосы…

– Уродина, – процедил он. – Дух Морведов2 сожрёт тебя изнутри. – Он уже собирался продолжить, но замер, встретившись с её взглядом.

2 Морведы – истреблённый во время Закатной войны род древних правителей Уюна, наделённых долголетием и редкой потусторонней силой. После падения их фамилия стала символом проклятия.

Испачканное лицо вызывало отвращение, но взгляд… В нём было предупреждение. Как лезвие у горла: ещё шаг – и ты труп.

Мейсса заметила, что двое его прихвостней – Шин и Кайм – были слегка ранены, один прихрамывал, другой держался за рёбра.

Спотыкались, пока бежали за мной?.. Занятно, – мелькнула мысль.

Уголки губ дёрнулись. Маленькое, злое удовольствие – единственное, что она позволила себе.

Она давно усвоила: слабому телом открытое сопротивление – роскошь. Спасают маска беспомощности и видимость покорности. Но стоило дойти до момента, когда нужно опустить голову, – внутри неизменно что-то срывалось с цепи.

Боль пробиралась под кожу, в самую суть, от неё хотелось умереть здесь и сейчас, лишь бы больше не чувствовать. Её тело – в ссадинах и синяках – больше напоминало оборванного уличного мальчишку, чем юную девушку в пору расцвета.

И всё же – только в глазах оставалась она сама. Под тенью спутанных волос, в лисьем разрезе глаз плескалось нечто большее, чем просто выживание. Упрямство. Воля, которую не выбить даже железом.

– Чего встали?! – прорычал Эггман. – Хватайте воровку и тащите к центру!

Двое шавок переглянулись. Что-то в этом приказе их смутило. Тон? О, да. У них не было лидера. Они считали себя стаей, где выживает тот, кто вцепится зубами первым. А сейчас?

Или же их больше смутил вид этой девчонки: измождённой, грязной. Стоило ли марать о неё руки? Скривившись, они всё же послушались. Подхватили её с боков – грубо, через отвращение – и отшвырнули в круг, как тряпку.

Её окружили трое амбарных рабочих, охраняющих казённое продовольствие восьмого сектора. Таких страшились не меньше стражи: если верхушка недосчитается, виновного найдут внизу.

Для них насилие было не преступлением, а чем-то столь же привычным, как дыхание; безнаказанность сочилась из них, как гной из старой раны.

Кайм – младший из них, с дёргающимся подбородком и редкими, слипшимися от дождя волосами. Шин – плечистый, с короткой шеей и шрамом, пересекающим висок. Плотная тёмная одежда сливалась с утренним сумраком: лица забывались сразу, отвращение – нет.

Эггман выделялся тяжёлыми кольцами с выгравированными знаками. Среднего роста, почти щуплый – иллюзия, в которую мог поверить только тот, кто не сталкивался с ним лицом к лицу. Острые черты, неопрятные волосы, тусклые глаза, в которых осела бесцветная грусть… Всё в нём напоминало трещину. Её взгляд на миг задержался на кольцах: если он ударит, собрать себя обратно будет нечем.

Её они ненавидели особенно – «ведьма», пару раз уже попадалась на мелком воровстве, а сейчас они заметили неподалёку, когда вскрылась пропажа. Удобная жертва.

– Вот она, воровка с одиннадцатого3, – бросил Эггман, с отвращением сплёвывая в сторону. – Поламбара подчистили. Одна ты бы такое не провернула. Куда стащили мешки? Где твоя шайка?

3 11-й сектор – один из самых бедных районов Уюна, где проживает в основном рабочий класс.

– О чём вообще речь? – ровно отозвалась Мейсса, не поднимаясь с сырой земли. – Если бы это была я, вы бы только по своим пустым мискам поняли, что чего-то не хватает.

Она взглянула ему прямо в глаза; грудь судорожно вздымалась от злости.

– Так что же, сами не знаете, кого ловите?

– Врёшь, ведьма, – фыркнул Эггман. – Так бы не дёргалась, если б чиста была.

– Может, ты заколдовала стражу, чтоб она тебя не заметила? – Добавил Кайм, переминаясь с ноги на ногу. Его губы дёрнулись, как у хищника, почувствовавшего запах крови.

Слова липли к ней, как пиявки. Она не смахивала их – просто смотрела. Глаза, как омут: молчаливые, упрямые, холодные. В них не было ни мольбы, ни страха – только затаённое отвращение.

Она молчала дольше, чем следовало бы, давая им поверить, что сломалась. Так безопаснее – всегда было. А потом всё равно не выдержала.

– Я смотрю, вы сами смерти боитесь сильнее голода, – её голос был тихим. – Иначе не стали бы втроём гнаться за девчонкой с пустыми руками и выбивать из неё признание за чужие промахи.

Они думают, что бьют по мне. Но осталось ли от меня хоть что-то?

– Слушай, ты… – Эггман резко нагнулся, вцепился в её подбородок, заставив смотреть на него. Его пальцы были жёсткие, как металлический капкан. – Ещё слово – и мы покажем тебе, как здесь с крысами обращаются.

– Но знаете, что страшнее? – Продолжив, Мейсса смахнула руку и попыталась привстать. В этот миг её глаза показались темнее тучи. – Когда голод добирается до костей. Там, внутри.

Он замахнулся. Она не отпрянула.

– Если ударишь, я упаду снова. Но это не будет твоей победой. Это будет твоей слабостью.

Конечно, он не поймёт. Никто из них.

Кайм, стоявший сбоку, сжал её запястье до хруста. Но спустя пару секунд отпустил. Что-то в её голосе обожгло.

– Погань… – прошипел младший из них. – И правда невесть кем себя возомнила.

– Значит, верите, – девушка медленно обвела их взглядом. Он был её единственным оружием. Острым. Лишённым жалости.

Злость Шина – самого вспыльчивого из них – брызнула наружу, как кипяток из треснувшего котла:

– Вот как, значит, выходит, дрянь! – Тараторил он, сбивчиво, но с яростью. – Почти каждую ночь ты бегаешь, как подворотная крыса по переулкам, а потом – у кого-то что-то да пропадает. Люди горбатятся сутками, а ты, гнида, всё уносишь?! Сначала по мелочи, теперь – мешками! Куда тебе столько?! Твой старик одной ногой в могиле, так же как и ты, если ещё не поняла!

Руки Шина вцепились в её шею. Лицо его скривилось от отвращения, когда он увидел, во что её превратили.

Мейсса захрипела, оттолкнувшись локтем от его груди:

– Я… не знаю, кто это делает, но… это точно не я!

– Кто, если не ты? Отвечай! Ты нас за идиотов держишь?! – Кайм никогда не высказывал собственного мнения, но всегда был там, где и остальные. Хвост, тянущийся за стаей.

– Я не знаю… – прохрипела она. – Но это правда…

– Лучше замолкни, – голос Эггмана прозвучал спокойно, но глубже скрипело накопленное раздражение. Он выступил вперёд, потеснив остальных. – Мы сдадим тебя Септару4. Пусть сам решает, кому ты всё это таскаешь. Может, наконец узнаем, кто тебя кормит.

4 Септар – звание правителя Уюна. Считалось, что оно символизирует власть, разделённую на семь граней: силу, закон, верность, кровь, память, тьму и свет. Для подданных оно звучало, как неоспоримая печать власти – имя и титул в одном.

– И что будете делать, когда он поймёт, что я не вру? Когда узнает, что вы издевались над невиновной? Не смейте прикасаться ко мне, отродья. – В глазах Мейссы было что-то неестественное – слишком живое для такой раздавленной оболочки. В утреннем мороке они отдавали лёгким синеватым свечением.

– Ты никак это не докажешь, – процедил Эггман, медленно, глядя ей в глаза. – Ты будешь на коленях благодарить нас за то, что сегодня твои ноги останутся при тебе. В иной раз я бы оторвал их и кинул падальщикам на ужин.

Шин хмыкнул, бросая в пространство голосом азартного мясника:

– Сегодня ты лишишься только руки. Работать сможешь, за своим дохлым папашей ухаживать тоже. Уроком будет. А как ты её потеряла… кто знает? Вчера была. Сегодня – нет.

– Заткнись, – ледяной тон заставил его на миг застыть. – Не смей говорить о нём.

Кайм попытался осадить друга:

– Тсс…

Но Шин отмахнулся, вынимая из рукава ручной клинок:

– Кто знает, что произошло ночью? Пока ты по чужим дворам бегала. Может, чей-то зверь решил, что твоя рука – подходящая игрушка…

– Тихо! – Резко оборвал его Эггман, шагнув ближе.

– Что ж… – протянул Шин и, почувствовав опасную ноту в воздухе, резко сменил тон. – Стало быть, неповадно?

Он схватил Мейссу за волосы, сжав так сильно, что шея выгнулась дугой. Она зашипела от боли. Рука поднялась – для пощёчины, для жеста силы. Но он не успел.

Повернулся. Резко. Застыл.

– Это еще что за птичка певчая?! – раздраженно выплюнул он.

Сквозь утреннюю пелену леса, там, где холодный воздух дрожал от недосказанности, вдруг раздался голос – мужской, чистый, распевный. Тонкой струёй воды он пробивался в раскалённое нутро сцены, вытеснив на мгновение гнев и ярость:

…Во хмелю возвращаясь домой… ик…

С друзьями я встречу рассвет… ик…

В этой тьме мне замерзнуть не страшно…

Не солнцем – их светом я буду согрет…

…Мы вместе пройдем сквозь бури и тьму,

Ведь любовь родных – щит от всех бед… щит от всех…

Мелодия вальяжно текла сквозь натянутую тишину. Песня растекалась поверх всего происходящего, не замечая всей грязи. И всё же звучала… очень кстати.

Силуэты медленно приближались. Сквозь световую дымку показалась фигура – белые, небрежно драпированные одежды развевались, словно они принадлежали не человеку, а сказочному бродяге, выпавшему из сна. За ним тенью тянулись ещё двое, и вся троица выглядела, как заблудившиеся в чужом кошмаре, даже не осознавая этого. Игнорировать эффектное появление гостей стало бы непоправимой ошибкой.

– Вот беда… – пробормотал певец, замерев на краю ужасающей сцены. Он почесал висок и окинул взглядом раскинувшуюся перед ним картину: разбитая девушка, застывшие в растерянности подонки, следы крови на земле, капающие с пальцев, зажатых в кулак.

Он видел перед собой человека – покалеченного настолько, что собственный его облик показался карикатурным. Как такое вообще допустили?

Незнакомец сделал пару лёгких шагов вперёд – не торопясь, будто просто проходил мимо. На его лице не было ни капли напряжения. Только искренняя, почти театральная жалость:

– …Явно не бал у фонтана, – добавил он невпопад.

Эльазар. Молодой господин, чья внешность почти не соответствовала ни месту, ни времени. Золотистые пряди небрежно падали на лоб, а взгляд был слегка затуманен весёлой ленцой. Он не шёл – плыл, не касаясь земли. Не подходил к ним – вторгался в чужую реальность и делал это с блеском.

Когда Эльазар шагнул вперёд, компаньоны даже не попытались остановить его – лишь чуть разошлись в стороны. Саэн неохотно откинул полу плаща, позволяя руке лечь ближе к поясу – там, где под тканью угадывался контур оружия, лениво, но недвусмысленно. Руэль же отозвался только усмешкой, словно это был спектакль, исход которого он уже знал.

Рука Шина, сжимающая волосы Мейссы, дёрнулась. Только теперь он понял, что всё это время держал её, и, поспешно отпустив, позволил ей рухнуть. Снова.

Эльазар скривился. Не от отвращения – от избыточной, почти театральной скорби. И при этом пристально посмотрел на каждого из троицы. Его мягкий голос, хоть и звучал всё так же бархатно, приобрёл лёгкий оттенок укоризны:

– Простите, друзья. Что это у вас тут? Проповедь, пикник? Или всё-таки разминка перед казнью?

В словах чувствовалась игра. Но глаза были совсем другими – внимательными, зоркими. Он изучал каждого. Не спеша. Как бы отмечая, кто дрогнет первым.

Никто не отвечал. И это длительное молчание само стало ответом.

Он подошёл ближе. Спокойно. Мягко. Встал чуть впереди Мейссы – одновременно как щит, зритель и судья. Её дыхание сбивалось, грудь поднималась рывками, тонкие пальцы вжимались в разбитые колени.

Он опустился рядом. Его рука медленно потянулась, чтобы убрать с её лица липкую прядь. И в этот момент…

– А-аа!

Она укусила его. Неосознанно, инстинктивно – просто не могла иначе. Рефлексы животного, загнанного в угол. Она даже не поняла, что сделала, пока не почувствовала вкус чужой кожи.

Резко отшатнулась. Закрылась руками. Тихо, почти беззвучно выдохнула.

Она не знала, какие чувства сейчас переполняют её. Страх? Унижение? Облегчение?.. Или неудобная благодарность, за которую ей станет стыдно позже?

Внутри – буря. Но снаружи – она резко замерла. Подняла взгляд.

– Простите, – хрипло, но отчётливо прошептала она в сторону незнакомца. – Я… испугалась.

Это была ложь. Мейсса боялась не его – только собственную слабость. Потому и солгала: сквозь трещины, но чётко. Впервые за сегодня. Она надела одну из тех масок, которые носят те, кто слишком хорошо знает: правду нельзя доверить каждому.

Самодовольная складка на губах Эльазара исчезла, он резко одёрнул руку. Она ещё болела после укуса, но сильнее жгло другое – неловкость, почти стыд. Со стороны это зрелище походило на попытку приручить уличного зверька: исцарапанный, измученный, но упрямо шипящий – зверёк не верил в добро. И имел на это все основания.

– Ах! – Театрально всплеснул он руками. – И в чём же провинилась эта молодая девушка? Поясните, доблестные стражи справедливости.

Голос его звучал по-прежнему плавно, с чуть преувеличенной вежливостью, как если бы он всерьёз наслаждался этим фарсом.

Руэль молча взглянул на неё, лежащую в грязи, затем на троицу, и его бровь едва заметно дёрнулась. В лице читалось раздражение от глупости происходящего.