Кукла

Рона Рэйн

Кукла

Глава 1

– До свидания. Больше не болейте, – мягко произнесла я, глядя вслед уходящей девушке с её очаровательным пятилетним сыном.

Дверь тихо закрылась, и в кабинете вновь воцарилась привычная тишина. Я взглянула на часы: до конца рабочего дня оставалось около двух часов. Медленно поднявшись из‑за стола, я потянулась, разминая затекшие мышцы спины и плеч. Каждое движение отдавалось лёгкой усталостью – день выдался насыщенным.

Я действительно любила свою работу. В ней было много светлого: благодарные улыбки пациентов, ощущение реальной помощи, маленькие победы над недугами. Но вместе с этим в душе неизменно тлел тихий, но настойчивый дискомфорт. Эта профессия, впрочем, как и работа – не мой выбор.

Так получилось, что папы не стало, когда мне было одиннадцать. С тех пор мама воспитывала меня одна – без поддержки, без передышки, с той негромкой, но железной стойкостью, которая появляется у женщин, когда им приходится быть и отцом, и матерью, и опорой. В силу своего характера, у неё всегда было только два мнения: своё и неправильное.

Когда я окончила школу, мечта о карьере переводчика так и осталась мечтой. Я легко схватывала языки, с удовольствием погружалась в тонкости французского и английского, могла часами разбирать тексты и чувствовать, как слова превращаются в мосты между культурами. Но мама настояла на медицине, а я чтобы продолжать быть хорошей дочерью, послушала её. Я видела, как тяжело ей было одной поднимать меня, поэтому всегда старалась быть лучшей дочерью, лучшей ученицей, лучшей студенткой. Лишь бы мама гордилась мной.

Так я отучилась шесть лет в академии, а потом ещё два года в ординатуре по специальности «Общее дело и педиатрия». Нельзя сказать, что всё было ужасно, но я чувствовала, что это не моё. Каждый день я словно надевала чужую роль – старательно, профессионально, но без внутреннего огня.

Моей отдушиной стал английский. Я начала изучать его как хобби – сначала робко, по вечерам после дежурств, потом всё увлечённее. Открывала учебники, как тайный дневник: здесь не нужно было оправдывать чужие ожидания, здесь я могла просто хотеть. Слушать подкасты британских журналистов, разбирать тексты Диккенса, записывать произношение – это было похоже на глоток свежего воздуха. В эти часы я снова чувствовала себя собой.

Когда ординатура осталась позади, я устроилась в отделение скорой помощи. Выбор казался логичным: динамичная работа, возможность сразу видеть результат, минимум бюрократии. Первые месяцы были испытанием – бессонные ночи, сложные вызовы, постоянное напряжение. Но постепенно я втянулась, научилась находить опору в рутине и даже гордилась тем, как быстро принимаю решения в экстренных ситуациях.

Именно на одном из вызовов я встретила его – Дмитрия Савельева, того за кого совсем скоро выйду замуж.

И нет, вызов был не к нему. Сотруднице его компании стало плохо – внезапно подскочило давление, началась сильная головная боль с головокружением. На вызов приехала бригада, в которой я работала.

Когда мы прибыли на место, Дмитрий уже был там. Он стоял у входа в офис, нервно поглядывая на часы. При нашем появлении заметно расслабился, но не отошёл в сторону, а сразу включился в ситуацию.

Пока мы осматривали его секретаршу, он держался неподалёку – не мешал, но и не исчезал. Время от времени задавал короткие, чёткие вопросы:

– Насколько серьёзно?

Я отвечала коротко, не отвлекаясь от работы:

– Состояние стабильное, но требуется госпитализация.

Мы аккуратно переместили пациентку на носилки. Дмитрий помог открыть дверь, проводил до машины. В тот момент, когда мы уже собирались уезжать, он вдруг задержал взгляд на моём бейджике, будто запоминая имя.

На следующий день, он уже дожидался меня возле больницы.

Не скажу, что Дмитрий сразу зацепил меня. В тот момент мои мысли занимал совсем другой человек – случайный парень, с которым я познакомилась в клубе. Подруга буквально вытащила меня туда «расслабиться», и я расслабилась… даже чересчур.

Алкоголь лился рекой, музыка грохотала, огни мельтешили перед глазами. Я помню лишь обрывки: тёплый бархат барной стойки под пальцами, чей‑то смех, прикосновение чужих губ. Лицо парня так и не отпечаталось в памяти – только ощущения и ароматы.

Кофе. Миндаль. Древесина.

И его голос – хрипло‑надрывный,

– Ты невероятная, вишенка!

Эти слова звенели в голове ещё долго после того, как я добралась домой. Я пыталась восстановить в памяти его черты: высокий? низкий? Темноволосый? Светловолосый? Бесполезно. Только запах и этот голос. И странное чувство, будто я упустила что‑то важное – мимолётно, как падающую звезду.

Из воспоминаний меня выдернул резкий стук в дверь.

– Войдите! – отозвалась я, поспешно выпрямляясь в кресле.

В кабинет вошла Юля, администратор. В руках она держала аккуратно сложенный чехол с одеждой.

Она откинула в сторону свои нарощённые светлые волосы и вздёрнула нос – как всегда, когда была чем‑то раздражена. В её движениях читалась привычная властность, а в глазах – едва скрываемое нетерпение.

– Евгения Андреевна! – голос звучал чётко, без тени сомнения. – Я отменила вам все оставшиеся записи на сегодня. Дмитрий Николаевич ждёт вас в приёмной главного врача, и он… настоятельно просил вас надеть это.

Она протянула мне чёрный чехол и, не дожидаясь моего ответа, вышла из кабинета, хлопнув дверью. Звук удара створки о косяк эхом отозвался в тишине, словно поставив жирную точку в этом странном диалоге.

А я так и осталась стоять, сжимая в руках чехол.

Злость. Это то, что я испытывала всегда, когда Дима вёл себя так, будто вся моя жизнь должна крутиться вокруг него.

В первый раз это случилось через два месяца, как мы начали встречаться. Он настойчиво предложил мне сменить место работы – «для твоего же блага», – и я, поддавшись его уверенности, согласилась. Так я оказалась в частной клинике «ЯиСемья», принадлежавшей другу его семьи – Кормину Матвею Григорьевичу. Тогда я позволила этому случиться. А с тех пор он распланировал всю мою дальнейшую жизнь – шаг за шагом. Словно, я была его куклой.

Вытащив платье из чехла, я нисколько не удивилась его цвету. Дима почему‑то свято верил, что мне невероятно идут все оттенки розового. А для меня этот цвет давно превратился в символ его навязчивой заботы – в мягкий, но неумолимый ошейник, который он надевал на меня под видом подарков и «правильных» решений.

Вот и сейчас, глядя на элегантное платье‑футляр приглушённого розово‑персикового оттенка, я невольно поморщилась. Ткань была дорогой, крой – безупречным, но сама мысль, что это еговыбор, вызывала раздражение.

«Ну конечно, опять розовый», – пронеслось в голове.

Спорить из‑за цвета было глупо. Да и бессмысленно – он всё равно найдёт способ настоять на своём, мягко, почти незаметно подталкивая меня к «правильному» решению. Поэтому я молча натянула платье, быстро застегнула молнию на боку, вытащила из‑под стола бежевые туфли‑лодочки и направилась в кабинет главного врача.

Глава 2

–