Зеркало забвения

Он кивнул.

– И потом мы должны подумать. Что делать с тем, что пришло с тобой. Праздник это жизнь. А оно смерть.

Она повернулась уйти, но остановилась.

– Артём? Ты вчера сказал, что у вас нет времени жить. А на что вы его тратите?

Он не нашёл, что ответить.

Весь день прошел в тревожном ожидании. Артём переоделся в холщовую рубаху и портки. Мирослава говорила с ним мало, но их взгляды теперь постоянно встречались. В её глазах уже не было страха – было что-то сложное: жалость, ответственность. А может, и проблеск интереса к нему как к человеку.

Вечером они сидели на бревне у реки, слушая первые песни.

– Я всё думаю, тихо начала Мирослава, почему ваш мир стал таким? Сухим. Без души.

– Мы хотели сделать жизнь проще. Победить болезни, голод…

– И победили? спросила она.

– Нет. Мы создали другие. Тоску. Одиночество. Он помолчал. Мы убрали боль, но вместе с ней ушла и радость. Как убрать ночь, но оставить день?

Она кивнула.

– А ты? Почему ты носитель? В тебе есть свет.

– Я не знаю. Может, я был одним из самых пустых? Верил только в цифры.

Вдруг из тени ивы вышел Ратибор. Он стоял, опираясь на ствол. Его светлые волосы были растрепаны, а серые глаза, обычно полные силы, сейчас были пустыми и невероятно грустными. Он смотрел сквозь них.

– Веселитесь? – его голос прозвучал глухо, без интонаций.

– Ратибор, иди к костру. Скоро игры, осторожно сказала Мирослава.

– Игры. А потом все умрут. Забудут. Или их забудут. Какая разница?

Он провёл рукой по лицу.

– Я сегодня не мог вспомнить имя отца. Целый день пытался. А потом понял, что не помню и лицо матери. В его пустых глазах плескался ужас. – Оно уже здесь, да? Та самая хворь. Оно выедает меня изнутри. Как червь яблоко.

Он медленно побрел прочь, оставив их в ошеломленным молчании.

Мирослава побледнела.

– Оно действует быстрее, чем я думала. Оно питается памятью. Самым дорогим. Оно начало с него с того, кто уже был уязвим.

Она посмотрела на Артёма, и в её глазах читалась одна страшная мысль: Сколько у них осталось времени? Не дней, а часов?

А с поляны уже доносился веселый, дикий крик праздник начинался, и его радость теперь казалась хрупкой, как стекло.

Глава 5. Ночь на Ивана Купалу. Магия, которую видно

Подготовка к празднику началась засветло. Вся Весь превратилась в гигантский муравейник, кипящий радостной суетой. Девушки, собравшись у речки, мыли и расчесывали друг другу волосы распущенными гривами, заплетая в них на ночь ленты «чтобы русалки не запутались». Парни рубили дрова для главного кострища, соревнуясь, чья поленница будет выше. Воздух гудел от смеха, стука топоров и запаха свежего сена и полевых цветов, которые женщины разносили по домам, украшая двери и окна.

Артём, наблюдая за этой живой, органичной суетой, чувствовал, как его городская скорлупа понемногу трескается.

Праздник разгорался с наступлением сумерек, словно костёр, в который подбрасывают всё новую хворостину. Казалось, вся Весь от мала до велика высыпала на большую поляну у реки.

Для Артёма это было зрелище, переворачивающее всё с ног на голову. Это не было ряженым представлением. Это была сама жизнь.

У самой воды, на специально сколоченных мостках, девушки в белых, расшитых красным сарафанах, с венками из иван-да-марьи и папоротника на распущенных волосах, с затаенным дыханием и шепотом заветных слов спускали на воду венки с зажженными лучинками. Те плыли по темной воде, словно россыпь звёзд, унося с собой надежды на суженого. Артем видел, как одна из девушек, поймав взгляд парня, застенчиво улыбнулась и отвернулась. Это было проще и честнее любого знакомства в приложении.

С другого берега доносились взрывы хохота и плеск: парни и девушки, сбросив одежду, купались в ночной реке, смывая с себя всё дурное и накопленное за год. Их тела, освещённые луной и отблесками костров, казались частью этой дикой, прекрасной природы. Парни показывали удаль, пытаясь достать со дна реки белый камень. Они ныряли с шумом и смехом, и вода брызгала алмазами в отблесках пламени.

Кто-то ударил в бубен. Кому-то в руки дали дудку-жалейку, и её пронзительный, тоскливый голос вплелся в общий шум. Запели. Сперва нескладно, с разных концов, а потом единым мощным хором старинной песней, в которой слышался и шелест трав, и рев медведя, и плач ребёнка.

А потом начались хороводы. Не вялые круги, а дикий, неистовый танец. Люди, взявшись за руки, двигались в такт, что был не просто мелодией, а ритмом самой земли, биением сердца. Артёма втянули в круг. Его неуклюжие движения сперва вызывали смех, но вскоре он почувствовал ритм. Он перестал думать и начал чувствовать. Рука в его руке была тёплой и живой.

А в центре всего пылал Костёр. Высокий, до самого неба. Пары, взявшись за руки, с хохотом и визгом разбегались и прыгали через огненную стену. Кто-то перелетал легко, как птица, кто-то задевал ногами поленья, рассыпая снопы искр, и падал на мягкую траву и это тоже было частью обряда: падение и подъём, очищение через преодоление.

«Чтобы очиститься от всего дурного и чтобы рука об руку идти по жизни», – сказала Мирослава, стоя рядом.

– Пойдём? неожиданно для себя предложил Артём.

Она посмотрела на него, и в её глазах отразилось пламя. Кивнула.

Их прыжок вышел неловким они чуть не зацепили ногами поленья, но приземлились вместе, и он, чтобы удержать равновесие, обнял её за талию. Они замерли на мгновение. Он чувствовал тепло её тела, запах дыма и полыни в её волосах. В его мире этот момент потребовал бы шутки или неловкого отстранения. Здесь же всё было просто. И искренне.

Артем увидел, как небольшая горстка парней отправилась в лес. Он спросил у Мирославы, куда они пошли.

– Обрести удачу и силу, ответила она. Найти настоящий Цветок Папоротника.

И об этом не говорили громко. Шёпотом, с суеверным страхом, Мирослава объяснила Артёму, что это за цветок.

– Он распускается лишь на миг, в самую полночь, в самой глубине леса, где не ступала нога человека. Говорят, он горит алым огнём, что слепит глаза, и тому, кто его сорвет, открываются все клады и тайны мира. Но путь к нему охраняют. Леший водит кругами, заставляя плутать до самого утра. Русалки щекочут до смерти. А сама тень цветка может свести с ума. Немногие решались на такие поиски. Лишь самые отчаянные, кому терять уже было нечего.

И Артем увидел их. Трое парней самых крепких и удалых, с серьезными, окаменевшими лицами отделились от веселящейся толпы. Они перекрестились, но не по-христиански, а по-старому солнцем, и скрылись в черной пасти лесной тропы. На их уход смотрели с затаенным дыханием и жалостью, словно на обречённых.

А потом настала полночь. И мир переменился.

Воздух задрожал, словно натянутая струна. Звуки жалейки и бубна стали призрачными, отдаленными. Тени от костров ожили, потянулись, отделились от земли. Из-за стволов старых дубов вышли лешие не люди в костюмах, а настоящие, мохнатые, с ветками вместо рогов, и их хриплый смех разносился по лесу, заставляя девушек вскрикивать и теснее прижиматься к парням. В ветвях плакучей ивы у реки мелькнуло бледное, до боли прекрасное лицо русалки, и её влажные, печальные глаза на мгновение встретились с взглядом Артема. А где-то в самой гуще темноты, между вековых сосен, прошёл огромный, покрытый бурой шерстью медведь. Он шел на двух лапах, как человек, и в его мудрых, древних глазах светилась вся память мира. Сам Велес.

Это не были галлюцинации. Это был мир, где грань между реальным и потусторонним в эту ночь истончалась до прозрачности. И люди не боялись этого – они жили этим. Они жили внутри мифа.

И в эту самую минуту из леса, спотыкаясь, с разорванной в клочья рубахой и безумным ужасом в глазах, выбежал один из тех троих парней. Он был один.

– Видел! хрипел он, падая на колени перед старейшинами. Видел! Горел, как уголь в печи! Но тварь мохнатая за спиной дышала… а голос в голове Он затряс головой, сжимая виски, не в силах вымолвить больше.

Его подхватили под руки и увели, а по всей веси пронесся вздох облегчения и разочарования. Цветок был рядом. Его почти добыли. Но цена оказалась слишком высока.

Артём смотрел на всё это, и сердце его разрывалось от восторга и боли. Он понимал: его цивилизация не просто что-то улучшила. Она оскопила мир. Вымарала все краски, кроме серой, заглушила все звуки, кроме гудков машин, и назвала это «прогрессом». Они добровольно отказались от чуда.

Он посмотрел на Мирославу. Та смотрела на праздник, и на ее лице читались гордость, грусть и решимость. Она сражалась за это. И теперь он должен был сражаться рядом с ней.

Утро было тихим и томным, пахло пеплом и мокрой травой. Весь спала, устав от ликования.

Мирослава разбудила Артёма. Лицо ее было серьезным.

– Я знаю, куда идти. Моя бабушка рассказывала о женщине. Она живёт далеко, на краю света, у Теплых Вод. Говорят, она стара, как мир. Одни зовут её Ведуньей, другие Дочерью Макоши, а некоторые шепчут, что она и есть сама Богиня Судьбы. Она прядёт нити жизни и знает ответы на все вопросы. Если кто и знает, как победить Забвение, так это она.

– Мы пойдём к ней? спросил Артём.

– Мы. И не одни. Она кивнула на дверь.

На пороге стоял Ратибор. Он был собран, за поясом заткнут топор, за спиной дорожный мешок. Глаза его всё так же были пусты, но в них теплилась искра не надежды, а отчаянной решимости.

– Я иду с вами, голос его был хриплым. Оно съедает мои воспоминания. Забрало отца и мать. Но меня самого не заберёт. Я буду бороться. Или умру.

Мирослава молча кивнула. Она понимала. Его боль и ярость могли стать их оружием.

Глава 6. Москва. Тайна, проступающая сквозь страницы

Молодая женщина стояла посреди своей уютной московской квартиры, вцепившись в деревянного идола так, что костяшки пальцев побелели. Ее светлые, почти льняные волосы были растрепаны, а на переносице, усыпанной веснушками, залегла тревожная складка. Она машинально провела пальцем по одной из рыжих точек на своём лице – старой привычке, когда нервничала. Ее карие глаза, обычно живые и любопытные, сейчас с недоумением вглядывались в загадочную фигурку, найденную накануне в парке.

На том самом месте, где трое суток назад пропал ее брат.

Палец пульсировал от боли та самая заноза, полученная при падении под старым дубом, напоминала о себе. Но куда тревожнее было странное, живое тепло, исходившее от дерева. Она не исчезла тогда, в Кузьминках. Оглушительный гул, поднявшийся из-под земли в той самой старой роще, стих, оставив после себя лишь оглушенную тишину, а потом привычный грохот города. Но теперь этот гул отдавался эхом в её собственном сердце.

Показалось? От напряжения и горя? тщетно пыталась она убедить себя, глядя на знакомые стены. Но заноза была реальной. И фигурка в её руке тоже. Та самая, что она подобрала под корнями, на том самом месте, где земля ушла из-под ног и где её брат, Артём, буквально растворился в воздухе.

Она включила компьютер. На экране загорелся привычный поисковик. «Славянский идол медведь», деревянная фигурка Велеса, «языческие артефакты» пальцы сами выстукивали запросы. Артём изучал аномалии, а она, его сестра, учительница истории, могла помочь ему единственным доступным ей способом копаться в прошлом.

Появились тысячи картинок: яркие сувениры из Китая, стилизованные обереги для туристов, аккуратные реконструкции. Но ничего похожего на это. Резьба на её находке была слишком грубой, слишком архаичной и живой. Она не копировала старину она ею и была.

Сомнения исчезли. Это был артефакт. Настоящий. И он был кровно связан с исчезновением Артёма.

На следующий день она отправилась в святая святых в Российскую государственную библиотеку. Знакомый запах старых книг, пыли и неторопливого знания обволакивал её, как одеяние. Здесь она была в своей стихии.

– Здравствуйте, Алиса Сергеевна, – кивнул дежурный библиотекарь, узнавая её. – К Артему Сергеевичу?

– Нет, – она с усилием улыбнулась. – Сегодня для себя.

Она заказала серьёзные академические труды по славянскому язычеству и археологии, современные монографии о культе Велеса. Устроившись за огромным деревянным столом под зеленым абажуром, она погрузилась в чтение, положив рядом на бархатную салфетку загадочную фигурку.

Сначала всё было знакомым и предсказуемым: описание функций Велеса как «скотьего бога», покровителя богатства и мира мёртвых; сухие упоминания о редких находках…

И тут её взгляд зацепился за фразу в солидной книге 2010-х годов:

«…что подтверждается находками зооморфных идолов, в частности, знаменитого “Велеса из Ростова”, датируемого IX веком…»

Алиса нахмурилась. Она прекрасно помнила свою дипломную работу! «Велес из Ростова» был условным названием для горстки обломков, по которым учёные строили робкие гипотезы. Здесь же о нём говорилось как о чём-то общеизвестном и целостном.

Она отложила книгу и взяла труд из 80-х. Листая пожелтевшие страницы, она нашла-таки упоминание о ростовской находке. Чёрно-белое фото нескольких щепок и осторожная формулировка: