Электрические стебли

Валерий Углинский

Электрические стебли

Лампа тусклым мерцанием едва ли освещает треть комнаты. Лица собеседников различимы только для них самих и только в те редкие моменты, когда огонёк зажигалки вдруг возникает то там, то здесь.

– Сегодня ты ещё больше урод, чем обычно, Левински!

Недовольная гримаса скользнула где-то совсем рядом. Тишина прерывается только умиротворяющими звуками тлеющих сигарет. Тихое потрескивание сгорающего табака отвлекает от проблем и заставляет пялиться в одну точку без малейшего желания сделать хоть что-то.

– Катился бы ты ко всем чертям, Рейес! Из двух оказавшихся на нашем этаже Рейесов ты самый мерзкий.

Неловким движением одна из банок пива, давно уже ставшая пепельницей, полетела с крохотного стола. Никто из присутствующих даже не собирался обращать на это внимания.

– Я не обижаюсь на тебя, ведь я знаю, что я вовсе и не урод. Ты так говоришь, чтобы выразить свою любовь, и мне от этого только лучше.

– Тебя уже взяло? Я отказываюсь тебя понимать!

Режущее слух визжание сирен доносится с улицы. Крохотное оконце, настолько запылённое снаружи, насколько и заваленное хламом изнутри, слегка приоткрыто, что заметно увеличивает децибелы доносящихся снаружи звуков сирены.

– Кого-то засекли шныряющим по улице. – отозвался голос с другого края комнаты.

Дым окончательно окутал пространство. Теперь отличить что-либо совсем невозможно.

– Теперь я понимаю тебя, Левински.

– Может, вы прекратите употреблять в таких количествах?

– Я думаю, тебе лучше не начинать этот разговор… – закуривая, возмущался Рейес, обращая презрительный взор в сторону третьего собеседника.

– Евгений может быть прав. Наверняка зря мы так высоко задрали планку. Без сомнений, эти грибы – лучшее, что мы могли урвать у этих скотов, но если посмотреть с другой стороны…

– ЗАТКНИТЕСЬ ОБА! Хвала богам, что сейчас я не могу рассмотреть ваши противные рожи, иначе пристрелил бы обоих, – сорвался Рейес.

Даже в полумраке глаза всех троих бегали, выискивая в дыму силуэты двух других, чтобы невольно ухмыльнуться.

– Всё-таки я оборву эти поганые стебли!

Евгений затянулся так крепко, что закашлялся, после чего еле слышно протянул:

– Началось…

– А ничего ещё не заканчивалось! – упорствовал Рейес – Сколько можно так существовать? Это же совсем не жизнь – это мрак! Твою мать, даже в словах уже мрак! Эти прокля́тые стебли – не что иное, как величайший обман! За ними, скорее всего, либо совсем ничего нет, либо есть что-то настолько тривиальное, что, даже узнав правду нам легче, не станет, но надо хотя бы попытаться!

– Не ты первый и не ты…

– Знаю. Но а если не в одиночку? Если найти и других, мыслящих как я. Да хотя бы взять вас. Нас уже трое. Причём свою работу мы знаем, и это уже что-то! Представляете лица всех этих кретинов, когда мы добьёмся правды! Мы станем чуть ли не богами, наверное.

– НИКЕМ! Никем мы не станем! Нам же с самого детства говорят чуть ли не каждый день, что эти, как бы стебли…

– Евгений, замолчи. – перебил его Левински. – От твоего правильного и нудного рассказа только голова разболится. Не мешай хоть немного помечтать для себя.

– Сидим здесь как кроты! И днём ни черта не видно, а ночью уже и подавно. Да мы даже не знаем, когда день, а когда ночь! С чего мы взяли, что время на часах правильное? И зачем нам часы вообще, если время теряет свой смысл, когда здесь постоянно ночь. Да, вы сейчас закидаете меня камнями, сказав, что каждое утро ровно в 8 загорается наше светило, а значит, счёт времени до его выключения начался. Но разве это свет? Неужели вам хватает его? Вы посмотрите на нас! Поколения назад сложно было представить, что заболеваний может быть такое количество. Мы же все уже, наверное, от самого рождения неизлечимо больные. Что дальше будет и представить невозможно…

– Заканчивай свою ежедневную тираду, Рейес – хлопая его по плечу, обронил Левински

– Катись к себе уже. Терпеть тебя не могу!

– Ты прав. Через несколько часов увидимся.

Постепенно клубы дыма редели, и свет страдающей лампы всё больше разгонял мрачность обстановки. Старые потрёпанные плакаты на голых обшарпанных стенах становились различимы. Часть из них держалась на честном слове, а другие затёртые настолько, что еле заметные очертания нарисованных на них персонажей были чуть ли не единственным предметом внимания здесь.

Зелёный диван, стоя́щий посередине, был притащен несколько недель назад, и, прямо сказать, он давно заслужил отставку, ну или хотя бы незавидную смерть рядом с мусорными баками. Неведомые силы заставляли его верой и правдой служить этой комнате и Рейесу. Пружины постоянно выскакивали и будили его, но он уже даже не просыпаясь, втыкал их обратно. Через несколько часов все проснутся и отправятся по своим делам, кроме самого Рейеса и Евгения, который выключился где-то в углу комнаты с тлеющей в руках сигаретой.

– МАЛИНОВСКИЙ! – во всё горло орал Рейес, едва ли почувствовав первую вибрацию будильника.

Евгений же, схватившись за голову, висел на раковине, ожидая, пока красная от ржавчины вода не превратится в нормальную.

– Да что же она поганая такая, ведь вроде чистая! – всё больше расходился он, не переставая лакать воду.

– Катился бы тоже куда подальше – прикурив, отвесил Рейес

– Да мне и идти-то особо некуда. Только если на нижние этажи…

– Свали уже куда-нибудь!

Быстрые шаги всё ближе и ближе.

– Малиновский! Где ты, скотина? Малиновский!

Всё решилось само собой. Вмиг, отскочив от крана, Евгений схватил куртку и, выждав у двери секунду-другую, рванул в противоположную от криков сторону.

Осознав, что возможная суета нового дня пока не грозит, Рейес меланхолично уставился в потолок. Узоры от просачивавшейся сверху воды каждый раз были непредсказуемы: то они были настолько бесформенными, что даже грибы не позволяли связать их хоть во что-то знакомое, то сразу же очерчивались в до боли знакомые предметы или животных. Сейчас же отчётливо наблюдались кролик и пистолет. Причудливое сочетание заставило задуматься. А что если судьба посылает знаки в виде этих дурацких образов или всё-таки пора обратиться за помощью к докторам и тогда может, наконец, придёт осознание хоть чего-нибудь и больше не придётся глазеть в этот пустой обезображенный потолок.

– Надо выбраться хоть куда-нибудь, иначе эти тесты Роршаха сведут меня с ума.

Смысла закрывать комнату нет абсолютно никакого, поэтому комната J29 остаётся с настежь раскрытой дверью. Самые разные запахи богомерзкого муравейника сплетались в коридоре. На этом этаже собрались отнюдь не самые пропащие души, но надежды на исправление не наблюдалось здесь никогда. Медленное падение всех живущих здесь людей кажется невероятно медленным, а временами и совсем как будто останавливается, но стоит только новому человеку оказаться здесь, как рутинная и для многих выглядящая нормальной жизнь раскрывается совсем по-другому.

К примеру, Левински обосновался на этаже несколько месяцев назад и стал эталонным примером «нового человека». Стараясь сохранить свои уже годами устоявшиеся принципы, он сразу же приковывал внимания всех остальных, как и каждый из оказавшихся здесь когда-то давно. Но теперь мы видим, как он смирился с положением дел и, утратив былой пыл, перенял абсолютно все повадки местных обитателей и перестал отличаться от остальной массы, хотя иногда, опьянев чрезмерно, откуда-то всплывают те возвышенные образы и обороты, что когда-то были для него обыденными, а для теперешних его соседей до сих пор кажутся невозможно утончёнными.

Поворот за поворотом Рейес не замечает разницы. Слишком знакомые бесконечные коридоры и лестницы одним видом своим вызывают приступы тошноты, а что уж говорить о прогулке через них. Чем ближе к выходу, тем больше дохлых насекомых на бледных люминесцентных лампах. Уже несколько десятков лет такие не используются нигде. Нигде кроме этого страдальческого дома. Осталось только повернуть ещё раз. Ещё раз. Ещё раз.

По старой привычке Рейес прищуривается, выходя на улицу, чтобы свет внезапно не ослепил его, постоянно забывая, что и света никакого нет. Далёкие отблески местного светила проникают сюда пару раз за год. Остальное же время живущим здесь приходится довольствоваться редкими бликами бледного белого света, не вызывающего ничего, кроме отвращения.

Сегодня ничего не изменилось, и, оглядевшись вокруг, Рейес от досады, пинает мусорный бак, из которого при первой же вибрации удара вылетает ошарашенная крыса, пробегая в такой близости от Рейеса, что успевает получить ускорение в виде хорошего пинка.

В зубах сигарета, а руки в карманах, и медленная прогулка по захудалым закоулкам вносит некоторое разнообразие в рутину бичевания Доминика Рейеса.

После нескольких минут шагания в полумраке начинают появляться огни. Неоновые вывески разных размеров и форм, висящие то там, то здесь, привлекают внимание. Висят они по соседству с оторванными, оголёнными проводами, периодически искрившимися, или же, окутываемые несколькими слоями разнокалиберных кабелей, стараются всю свою красоту неонового свечения передать людям и получается весьма неплохо. Одни висят настолько высоко, что надписи на них едва различимы, а другие, висящие не так высоко, имеют размеры настолько колоссальные, что, кажется, при падении накроет весь квартал. Яркость скопления таблоидов ослепляет. Для местных этак картина привычна с детства, и никакого потрясения экстерьер не вызывает, но для человека, впервые здесь оказавшегося, наверняка это шок. Рейес невольно вспомнил глупое лицо Левински, когда впервые привёл его сюда. Тот будто дикарь бросался из стороны в сторону, разглядывая всё и вся, попутно лапая треклятые вывески, попутно получая разряды током.

Доминика же интересует одна конкретная вывеска фиолетового цвета. Она висит на уровне человеческого роста, зазывая всех пропустить по кружечке пива. Узнать её легко, так как на неё улёгся исполинский кабель, который провис неизвестно, когда и рано или поздно оборвётся и обесточит всё в окру́ге.

Повсюду голоса. Всё больше людей встречается на пути. Доминик сразу примечает двух легавых и принимает безмятежный вид. Народу становится настолько много, что приходится расталкивать окружающих. Сомнительного вида уличные торгаши шныряют повсюду, наперебой орут и цепляются ко всем подряд. Иной прохожий, не выдержав такой назойливости, начинает колотить их, пока те не заорут настолько громко, что полицейские не прибегут на помощь. Кажется, после этого они должны успокоиться, но, наверное, это только раззадоривает, и они с новыми силами бросаются предлагать всем бесполезную чепуху.

Знакомая вывеска показалась из-за поворота. Место, в которое оно зазывает, такое же тёмное и душное, как все прочие на этой улице. Этой единственной живой улице квартала. Когда-то, возможно, она и носила некоторое обозначение, но теперь абсолютно все называют её никак иначе как – Живая.

Грязные и все в пыли стёкла не дают возможности увидеть, что же там внутри. Дымные облака перед входом свидетельствуют о множестве посетителей. Рейеса это не очень радует, но перспектива в случае нештатной ситуации затеряться в толпе играет на руку.

Протолкнувшись внутрь, он замечает одно свободное местечко у барной стойки. Внимательно оценив обстановку вокруг, он решительно занимает то самое место, с ходу обзаведясь бокалом пенного.

На экране, криво болтавшемся у потолка, как обычно, показывают какую-то чушь. Ежедневное вещание заключается в одном и том же, поэтому даже без звука всё было понятно. Все вокруг болтали о своём, и только Рейес созерцал своё одиночество. С виду могло показаться ему всё равно, что творится по сторонам, но это не более чем домыслы. Он вслушивается в каждый диалог, на который только хватает остроты слуха.

Спустя несколько бокалов и, заметно растеряв концентрацию, он вдруг слышит знакомый голос, который на мгновение отрезвляет его. Не то чтобы это стало полной неожиданностью, но в контексте такого мягкого и непринуждённого момента словно гром среди ясного неба. Окончательно убедившись, что это именно тот голос, Рейес допивает пиво и отскакивает от бара, как мяч.

На самом деле Доминик, выходя из дома, знал, что это произойдёт. И он точно так же вчера вечером знал, что выйдет на прогулку. Это глупое планирование мешает ему жить, но избавиться от этого никак не удаётся. И вот снова он знает наперёд, что произойдёт.

– Сколько ещё твоя отвратительная пивная рожа будет светиться здесь?

– Рейес! Ты как по расписанию… я только начал рассказывать о том, какая ты мразь.

– Ну, недолго играла музыка… – Рейес, оборвав себя, хватает бутылку, оставленную товарищем его оппонента, который куда-то внезапно исчез.

Первый удар мимо, и эффект неожиданности потерян. Первый пропущенный в правую щеку. Второй удар летит точно в цель – нос неприятеля успешно разбит. Второй пропущенный в правый глаз. Рейес, окончательно забыв про защиту, колотит разлетающейся бутылкой. Звёзды поплыли перед глазами. И вот уже Доминика в четыре руки осыпают без перерыва.

Открыв глаза, Рейес видит, что он валяется в куче мусора перед баром. Кровь запеклась, и глаза открываются с трудом. Нащупав в кармане сигарету, он прикуривает и, указывая на бар, орёт во всё горло: – ФАШИСТСКИЕ ВЫРОДКИ! Я ЕЩЁ ДОБЕРУСЬ ДО ТЕБЯ, ГРАЙС!

Плестись обратно в комнату уже не кажется таким увлекательным. Единственное, что всегда заставляет Рейеса остановиться и задуматься, – это угол между Живой и рабочим кварталом. Там среди бесконечно ползущих вверх этажей есть небольшой участок в пару метров, за которым по каким-то причинам ничего нет. Там виднеется необъятный чёрный силуэт. Это виден небольшой кусочек одного из исполинских кабелей, которые Доминик прозвал «стеблями». Он всегда с затаённым дыханием смотрит на них. С самого детства он ощущал особое тяготение к ним. Будто бы он не ничтожная шестерёнка гигантского механизма, а избранный узнать истину и принести её всем подобно Прометею, несмотря на жестокую расплату.

– Какой к чёрту Прометей, если я даже не могу прибить поганого немца и его еврейского дружка… в одиночку мне не справиться, – вслух послал сам себя Доминик и, швырнув с досадой окурок, медленно поплёлся в темноте по направлению к своей комнате.

Оказавшись на своём этаже, Рейес наткнулся на другого Рейеса.

– Доминик, зайди!

– Катись к чёрту, Пабло!

– ЭТО НЕ ШУТКИ, ИДИОТ! Заходи в комнату! – взволнованным голосом проговорил Пабло.

Закрыв за собой дверь, они молча уставились друг на друга. Пабло облокотился на дверь и пытался сформулировать мысль, и это никчёмная пауза очень бесила Доминика.

– Выкладывай, или я убираюсь из этой помойки!

– Я тебе говорю, – взорвавшись, затараторил Пабло, – Что-то намечается! В мире творится неладное. Или же у меня паранойя, или же нас опять перепутали, и я попаду в какую-нибудь историю из-за тупицы тебя! Сегодня на меня косились все кому не лень, а легавые о чём-то шептались, когда я возвращался домой. Что ты натворил скотина? И это ещё не всё. Я точно знаю, что произойдёт плохое. Почему? Да потому что те два китайца из К12 говорили, будто несколько бригад подняли по тревоге, и начальство было явно взволновано. Те самые приятели твоего поляка Левински.

– Ты под кайфом? Что ты несёшь? Может быть, я пьяный выкинул что-то, и теперь они думают, что это ты. Разве в первый раз? Выпишут штраф, я его оплачу. Тебе память отшибло, наверное. И никому не додумайся рассказать эту чушь. И как ты, твою мать, решил довериться узкоглазым?

– Боже! Ты реально настолько глупый или прикидываешься? Ты привлекаешь внимание, а мне этого совсем не надо. Прекрати выкидывать свои штучки, иначе наш дом так и будет под прицелом.

– Отвали уже! Я подумаю – смутился Доминик – Грибы есть?

– Конечно!

Придя в свою комнату, Рейес сразу же прилип к дивану, закинув по привычке голову, продолжая бесцельно таращится в потолок. Слова Пабло начали приобретать некоторые смыслы, но даже и они казались незначительными. Наверняка Левински прояснит ситуацию.

Внезапный стук в дверь ничуть не испугал Рейеса. Малиновский, вымазанный с ног до головы в грязи, едва стоял на ногах и не с первой попытки смог войти. Кинув в сторону куртку, он промчался мимо Рейеса, не сказав ни слова, и рухнул где-то возле окна. Доминик не стал оборачиваться и закурил. Время текло слишком медленно, и он вслед за своим товарищем уснул в том же нелепом положении, в котором и сидел.

– Вставай, болван! Ты прожёг диван! – хлестал по щекам Левински.

– УБЕРИ СВОИ РУКИ, ТВАРЬ! – огрызнулся Рейес, слегка приоткрыв глаза – Почему так долго?

– Сегодня был странный денёк. Многое с самого утра пошло не по плану.

На этом моменте некоторое осознание пришло к Рейесу. Если уж сам Левински говорит о странностях, значит, это и правда имеет место. Секундное помешательство сменилось привычной инертностью, и всё вернулось на места.

– Серьёзная поломка случилась где-то неподалёку. Помимо ремонтников, подняли ещё и полицию. Без участия человека явно не обошлось. Узнаю больше, как только Ланг вернётся домой.

– Кстати… А что ты рассказываешь своим узкоглазым приятелям? До меня тут дошли слухи, что я под прицелом…

– Ты бредишь? Единственное, что я и могу рассказать кому-то, так эту твою вечную историю про то, что ты хочешь оборвать электрические провода по всему городу. Да и так уже все воспринимают твою теорию не больше чем анекдот!

– Ты идиот, Левински! Твои чёртовы китайцы могут ляпнуть что-нибудь своему начальству, а те, в свою очередь, натравят на меня копов, и что тогда прикажешь мне делать? Тем более что сегодня могло произойти что-то ужасное совсем рядом…

Затянувшись посильнее, Рейес замолчал и задумался. Вот оно! То, что под веществами постоянно приходило к нему в голову, дошло и ещё до кого-то. Не так уж и одинок Доминик Рейес! А что, если навязчивая идея узнать правду и оборвать бутафорские провода, не такая уж и бредовая. Вдруг необратимые процессы, предсказанные им, уже в активной фазе, и только его участия недостаёт для осуществления задуманного? В одиночку ему не пробиться – но вот звоночек! Кто-то уже начал действовать и ему необходимо помочь. Мечта, обрекаемая в оболочку некоторого осуществимого плана, вдвойне сладка. Необходимо узнать как можно больше и связаться с этими причастными к великому разоблачению.

– Я угощу тебя чертовски хорошими грибами, если ты выполнишь мою просьбу.

– Весь во внимании…

– Узнай у Ланга и прочих максимально подробно о случившемся, ладно?

– Только не говори, что ты…

– Да закрой ты рот! Помоги мне просто потому, что ты мой друг!

– Ничего обещать не могу.

Евгений, покрытый слоем грязи, продолжал источать всевозможные зловония, не обращая внимания на происходящее. Свернувшись клубком, как кот, он прижался к батарее и храпел, заглушая разговор остальных. Так продолжалось ровно до тех пор, пока Левински не запустил в него бутылку.

– Вставай, животное!

– Что вам надо? – еле слышно ответил Малиновский.

– От тебя несёт хуже, чем от бомжа! Сходил бы уже помылся…

– Ты прав. А выпить есть?

– Алкоголь – дорогое удовольствие… но у нас есть грибы… – чавкая, подметил Рейес

– Не могу жрать эту плесень. Эффект от неё дурной, да и выпивка намного вкуснее.

Малиновский не питал отвращения к людям, употребляющим грибы, но ненавидел сами грибы. Общедоступные и дешёвые грибы не выращивал только ленивый. Постоянно темнота и высокая влажность была идеальной средой обитания для них, в результате чего большинство людей в окру́ге предпочитали другим удовольствиям именно грибы. Помимо климата, искусственное неоновое освещение вдвойне способствовало их росту. Несколько раз Евгений высказывал теорию о том, что всё это уловка правительства, чтобы отвлечь людей от реально важных проблем, но так же, как и Рейес, признавался окружающими невменяемым и вызывал только смех. Хотя в моменты своей трезвости, что случалось крайне редко, он понимал, что, скорее всего, прав: ведь всё гениальное просто, а что может быть проще, чем создать почву для общедоступного наркотика и контролировать таким образом бо́льшую часть населения?

Однажды дошло до того, что Малиновский настолько увлёкся пропагандой своей версии, что в итоге всё это вылилось в проблемы с законом. Бар, в котором он постоянно проповедовал про якобы сокрытые планы властей, нашлись те неравнодушные, способные без всякого зазрения совести сдать полиции безобидного орущего пьяницу. Отделавшись не только штрафом, но и увольнением, он окончательно был разбит и, пропивая последнее, утратил всякий человеческий вид.

– Тебе не мешало бы устроиться на работу – Прикуривая, начал Левински – Про твой инцидент уже все забыли, а после сегодняшнего уж точно! Если я смогу, то помогу тебе…

– Отвалил бы ты от меня. Хотя бы сейчас…

– И правда, Левински! Что ты хочешь от него добиться, если он даже помыться не в состоянии?

В голове Доминика всё складывалось как нельзя лучше. Левински уже узнал нужную информацию, и, используя это, он собрал вокруг себя единомышленников, чтобы осуществить свой невероятный замысел. В реальности же Левински уже забыл о просьбе друга и всё более, погружаясь в нирвану, не соображал совсем.

Евгений, несколько минут покуривая, наблюдал за своими приятелями. Вид блаженства на их лицах вызывал у него как зависть, так и улыбку. Желание оказаться в таком же положении взяло верх, и он выскочил из комнаты, чтобы раздобыть себе пойла.