Последний протокол

Сергей Стариди

Последний протокол

Бархатная чернота космоса была единственной константой в мире Алексея. Она не была пустой; она была живой, усыпанной алмазной крошкой далеких звезд, холодных и безразличных. Но даже они меркли перед главным зрелищем, главным собеседником и главным надзирателем Алексея – Сатурном.

Газовый гигант висел за толстым иллюминатором из кварцевого стекла, словно божественное полотно. Бледно-желтые, персиковые и охристые полосы его атмосферы медленно плыли, перемешиваясь в своем вечном танце. А кольца… кольца были совершенством, ошеломляющей, тонкой, почти невесомой конструкцией из льда и камня, которая казалась то серебряной нитью, то широкой перламутровой лентой в зависимости от угла падения света. Уже четыреста тридцать семь дней Алексей смотрел на это величие, и если в первые недели оно вызывало благоговейный трепет, то теперь стало фоном, частью декораций его театра одного зрителя.

Станция «Кронос-7» была вершиной инженерной мысли человечества. Сверкающая металлом корпуса обитаемая игла длиной в двести метров, вращающаяся на орбите Титана, чтобы создавать искусственную гравитацию в 0,8 g. Она была одновременно и домом, и тюрьмой. Ее сердце – компактный термоядерный реактор на основе синтеза гелия-3 – билось ровно, обеспечивая энергией все системы. Легкие – система жизнеобеспечения «Эдем-3» – бесстрастно перерабатывали каждый атом углекислого газа, возвращая в воздух пригодный для дыхания кислород с легким привкусом озона и металла. Желудок – гидропонные фермы в модуле «Вегетация» – щедро поставляли салат, редис и безвкусные, но питательные томаты.

Утро Алексея, как всегда, начиналось с гула. Низкочастотная вибрация, пронизывающая все – от пола до его костей, – была песней реактора. Он просыпался в своей тесной каюте, где единственным украшением была цифровая фоторамка с единственным снимком: вид на Бруклинский мост из его старой квартиры. Он смотрел на него несколько секунд, а затем начинал свой день.

Первым делом – центральный пост управления. Огромный голографический дисплей, опоясывающий его кресло, вспыхивал синими и зелеными иконками, сообщая о полном благополучии.

– Голосовое управление. Запустить утреннюю диагностику, – произнес он в микрофон, встроенный в подголовник. – Утренняя диагностика запущена, – отозвался безликий женский голос основного ИИ станции. – Система жизнеобеспечения: номинал. Реактор: выходная стабильность 99.98%. Ориентация: точность 0.001 градуса. Внешняя обшивка: микрометеоритная эрозия в пределах нормы.

Алексей проводил рукой по голографической схеме станции, останавливаясь на модуле «Гамма». Одна из иконок мигала желтым. – Что с гидравликой шлюза в «Гамме»? – Давление в контуре номер четыре ниже расчетного на 2.7%. Вероятная причина – микротрещина в уплотнителе сервопривода. Требуется визуальный осмотр.

Он вздохнул. Рутина. Он натянул удобный комбинезон, подхватил набор инструментов и отправился в шлюз. Коридоры станции были узкими, белыми, освещенными холодными светодиодными панелями. Шаги его магнитных ботинок гулко отдавались в оглушительной тишине. Она была абсолютной, лишенной даже шелеста ветра или пения птиц. Только гул.

В шлюзе он открыл панель доступа. Внутри все было сухо, но на одном из цилиндров виднелась тонкая, почти невидимая радужная пленка – утечка. Полчаса кропотливой работы, и проблема была устранена. Он протер руки и вернулся на ЦПУ.

– Голосовое управление. Начать запись видеодневника. Запись 437.

Перед ним на голографическом дисплее появилось его собственное отражение – уставшее лицо с темными кругами под глазами, небритая щетина. – День четыреста тридцать седьмой на «Кроносе». Все системы в норме, мелкий ремонт в шлюзе «Гамма». Сатурн сегодня особенно хорош, кажется, шторм в южном полушарии разыгрался не на шутку. На Земле, наверное, уже осень… в Нью-Йорке листья в парках… – он замолчал, подбирая слова. – В общем, все по плану. Инженер Воронов справляется. Конец записи.

Он выключил запись. Справедливости ради, он сам выбрал это. Убежал от шумного, воняющего выхлопами мегаполиса, от поверхностных отношений, которые рушились от малейшего дуновения ветра, от вечной гонки. Он хотел тишины, ясности, честности. Он их получил. Честность бездонного космоса и тишина мертвой станции. И это было самым страшным испытанием.

На четыреста сороковой день его одиночество закончилось. В грузовом отсеке, в специальном контейнере, находился LYRA – Life-support & Yields-Routing Android. Его напарник. Или, точнее, его инструмент. Корпорация «Сатурн-Эксплорейшн» посчитала, что годичное полное одиночество может негативно сказаться на психике даже самого устойчивого специалиста. Поэтому они отправили ему «психологическую поддержку».

Алексей подошел к контейнеру, ввел код разблокировки. Шесть замков с сухим щелчком отошли в стороны, и перед ним предстала она.

Она сидела в кресле для зарядки, подключенная десятками кабелей. Ее лицо было идеальным. Скульпторы ренессанса позавидовали бы чистоте линий. Гладкая, фарфоровая кожа, высокий лоб, прямой нос, губы, выверенные с математической точностью. Длинные, светлые волосы из полимерного волокна лежали на плечах. Она была одета в простой серый комбинезон, но даже он не мог скрыть безупречности ее фигуры. Но ее глаза были очень странными – вместо зрачков в них сияли два сапфировых круга, оптические сенсоры, способные видеть в спектрах, недоступных человеку.

– LYRA, активация. Говорит твой командир – Воронов Алексей, – произнес он.

Ее сапфировые глаза вспыхнули ярче. Голова плавно, без малейшего усилия, повернулась в его сторону.

– Активация завершена. Системы в норме. Приветствую вас, инженер Воронов. Я – LYRA, готова к выполнению задач.

Голос был таким же идеальным, как и внешность – спокойный, мелодичный, с легким металлическим оттенком.

– Хорошо. Отсоединись от зарядки и следуй за мной. Тебе нужно ознакомиться со станцией.

Она встала. Движения были невероятно плавными, почти кошачьими, но при этом абсолютно выверенными, лишенными какой-либо суеты. Она шла за ним, не издавая ни звука.

– Твоя основная задача – помогать мне в поддержании станции в порядке и в моих научных исследованиях, – начал он, как того требовал протокол. – Ты имеешь доступ ко всем системам, но не можешь принимать самостоятельные решения без моего подтверждения. Понятно? – Понятно, инженер Воронов. Мои протоколы строго ограничены рамками помощи и поддержки.

Они провели весь день в обходе станции. Алексей давал команды, Лира выполняла их с молниеносной скоростью. – Лира, покажи давление в третьем контуре охлаждения. На голографическом дисплее мгновенно появилась нужная схема. – Лира, рассчитай оптимальный трафик для научного дрона, чтобы обойти область ионизирующей радиации. – Траектория рассчитана. Время полета – три часа семнадцать минут. Экономия энергии – 12%.

Она была идеальным ассистентом. Эффективным, бесстрастным, всегда на связи. Вечером, когда они вернулись на ЦПУ, Алексей решил проверить ее возможности. – Лира, как твое первое утро на станции? Она на мгновение замерла, ее сенсоры сфокусировались на нем. – Мои системы функционируют в пределах проектных норм. У меня нет субъективного восприятия «утра». Мои внутренние часы показывают, что с момента активации прошло семь часов сорок две минуты. – Ну да, конечно, – пробормотал Алексей. – Просто… пытался поддержать разговор. – Поддержка разговора не является моей первоочередной задачей, – констатировала она. – Однако я могу обработать ваш запрос. О чем бы вы хотели поговорить?

Алексей махнул рукой. – Забудь. Поставь себя на ночной режим зарядки.

Он смотрел, как она уходит в свой модуль, и чувствовал себя еще более одиноким. Рядом было совершенное существо, которое было умнее, сильнее и выносливее его, но оно было абсолютно мертвым. Продвинутый калькулятор в красивой оболочке.

Прошла еще неделя. Рутина вернулась, но теперь в ней был новый элемент – молчаливое присутствие Лиры. Она двигалась по станции, выполняя свои задачи: калибровка сенсоров, анализ проб льда с Титана, которые доставлял дрон, подготовка отчетов для Земли. Алексей по-прежнему относился к ней как к инструменту, но тишина стала немного менее оглушительной.