Томагавк

G Dever

Томагавк

Действие первое.

– То есть ваш муж отрезал голову вашему новорождённому ребенку, мотивировав это тем, что спас его души от страданий? – без каких-либо изумлений вопросил следователь, смотря на какие-то бумаги и поглаживая свою седую голову.

На вид ему было около шестидесяти лет, но по факту могло быть гораздо меньше, поскольку люди, занимающиеся подобной деятельностью, где доводят до изнеможения, лишив человека досуга и сна, часто выглядят старше своих лет. Под глазами у него заметно виделись мешки от недосыпа, а его пухлые щеки висели так, будто вот-вот отвалятся вниз и упадут на его большой живот, закрывавший для этих щек путь к ногам. В его физиологическом уродстве, возможно, не было его вины, ведь единственное, чем он может радоваться в жизни, так это употреблением разной пищи, которую он всегда может позволить себе в обилии, ведь у него нет больше развлечений, и закладыванием за воротничок в компании таких же несчастных и убогих представителей закона. Хотя почему же нет его вины? Есть. Ведь он сам выбрал такую работу, а если выбрал по глупости, то мог и оставить.

– Именно так, – сказала я, с трудом сдерживая слезы.

– А чем именно он совершил этот ужасный, преступный и аморальный поступок?

Неужели это так важно? И к чему эти бессмысленные эвфемизмы? Нельзя ли сказать прямо: "чем он отрезал голову вашему ребенку?"

– Томагавком, – ответила я.

Он посмотрел на меня, снял очки и продолжил задавать вопросы.

– А откуда же у вашего мужа этот томагавк?

Мне кажется, ему просто нужно исписать протокол, потому и задает эти глупые вопросы. Возможно, это нужно делать согласно закону. Этому своду правил, придуманному людьми, что уже без дальнейший размышлений делает его нелепым. А эти сотрудники правоохранительных органов всегда должны подчиняться им, точно животные, подчинённые инстинктам.

– Томагавк был сувенирным, но сделан из металла. Ему достался он то ли от друга, то от брата в подарок. Он использовал именно его, так как других орудий для своего дела не нашёл. Несмотря на то, что он был сувенирным, он был неплохо наточен. По крайней мере для того, чтобы отрубить голову ребенку. В тот день он быстро обнажил томагавк, бросился к колыбели и совершил свой гнусный поступок, едва я успела осознать, что произошло. Мне казалось, что для забавы решил напугать ребенка, но… ну вы поняли, – развёрнуто ответила я, чтобы избежать дальнейших вопросов.

Но мой ответ показался представителю закона недостаточным. И едва он открыл рот, я по движению его мерзких щек поняла, что следующего вопроса не избежать. Поэтому я нарочно перестала сдерживать слезы и расплакалась взахлеб.

Следователь угрюмо собрал свои документы, приложив немало усилий поднял свою жирную задницу и поволок свою жирную тушу к двери.

Убедившись, что он удалился из кабинета, я подозрительно быстро перестала рыдать. В кабинете я просидела около получаса и не спешила идти домой, ведь дом был для меня пристанищем тяжелых воспоминаний. И всякий предмет переносил меня в тот страшный день. Порой мне казалось, что я сама заставляла себя страдать от этого, будто мне было все равно на ребенка и на ужасный поступок моего мужа. Больше всего меня тревожило то, куда пропал мой муж. Он словно испарился в тот самый час. После случившегося я сидела у колыбели и рыдала, но как обернулась, то заметила, что дома нахожусь одна. А потом у меня и моего обезглавленного ребенка забрали. С тех пор я не видела свою семью. Может, у меня никогда и не было ни мужа, ни ребенка от него. Хотя документы и говорили об обратном, я все равно сомневалась в их существовании, а документы никогда не были доказательствами чего-либо. В счет доказательств их берут только далбоебы по типу следователей и иных клоунов, охраняющий закон.

Точно! Никакого мужа и не было! Я все выдумала! Я люблю выдумывать. А кто не любит? Разве есть хоть один человек на всем счете, который бы обходился от выдумок? Выдумка всегда делает жизнь легче. Но выдумка так же оголяет нашу свободу, хотя выдумка сама рождается из этой свободы. Выходит, свобода всегда ограничивает свободу. Свобода враг свободы. Чтобы стать свободным, нужно искоренить свободу.

Вот так всегда случается. Размышляешь об одном, а мысли ведут тебя совсем в другую сторону. Не потому ли это, что все переплетено? Начнешь размышлять о том, как правильно подтираться после толчка, а закончишь мыслями о кротовой норе Эйнштейна-Розена. Мы рабы своих же мыслей. Мысли будто свободны. Опять это слово. Тошнит.

Домой я решила пойти пешком. На такси денег не было. А автобусы я ненавижу, в них всегда много людей. Было пасмурно. Собирался дождь. А у меня нет зонта. А ещё я на каблуках. Ноги ноют. Новая мозоль. Один Создатель копирует другого Создателя. Но так всегда было.

В кармане я нашла сигарету, она была помятой, а четверть содержимого из неё уже высыпалось. Я остановилась покурить. Мне казалось, что во время курения, я начну складывать мысли в порядок, но, увы, в голову ничего не лезло. Удовольствие от никотина я не ощутила. Хотя я час просидела в том мерзком кабинете и ещё минут так сорок ходила пешком. И с учетом того, что я за это время ни разу не курила, я должна была получить фантастическое наслаждение. Увы, не получила. Лишний раз отравила свой организм. Забавно все-таки устроено: я отравляю свой организм, чтобы получить удовольствие, но порой мой организм подшучивает надо мной, ведь удовольствие я порой не получаю, но все равно отравляю организм. Пора бросать курение! Но, а с другой стороны, – есть ли смысл? Зачем бросать курить? Чтобы не отравлять организм? Так ведь и без никотина его отравляешь. Как минимум тем, чем дышишь, или тем, чем питаешься итд. Все, что способствует жизни, в то же время его нещадно отравляет. Живем тем, что нас убивает. А ведь у Бога есть чувство юмора.

Теперь моему организму приспичило к дефекации. До дома ещё минут пятнадцать. Терпи!

Такое ощущение, что сейчас налажу в штаны. Ох, зачем же я поела утром. Нельзя есть утром никогда. Несколько раз я выпустила газ бесшумно, чтобы стало немного легче. Однако эффект длился недолго. Теперь мне хотелось ещё больше. Терпи!

Когда я пришла домой, я тут же села на стульчак. И глумление надо мной продолжилось. Я перестала хотеть этого. И все же, почему нельзя испражняться на улице? Стадо двуногих без перьев считают, что они умнее других животных лишь потому, что они не испражняются на улице. Но тем не менее не на улицу ли попадают все ваши отходы после того, как вы смываете унитаз?

Мне было больно находиться в этом доме, в этой комнате. Колыбель, окрашенная высохшей кровью, так и стояла на том месте, где оно было после совершения убийства. И это странно. Мне казалось, что его должны изъять как вещдок. А томагавк куда-то исчез. Возможно, он забрал его с собой. Мне было дико любопытно, куда же он мог пойти, даже больше, чем то, зачем он это сделал. А ведь изначально я была во все виновата.

Вот смотрю на себя в зеркало. Моя внешность, мягко говоря, не была идеальной. Хотя муж меня всегда убеждал в обратном. Он считал, что у красоты не может быть стандартов, что всякое тело прекрасно. Мне вспомнился следователь, который меня допрашивал. Разве его тело может быть прекрасно?

Уже тогда нужно было понять, что с мужем что-то не так. Как можно было назвать вот эту едкую гадость, что я вижу в зеркале, прекрасным. Сутулость, длинный нос, морщины. Хотя мне было всего девятнадцать лет. Сиськи у меня висели. А жопы так вообще не видно из-под юбки. Ноги были длинными, но они не спасали… В общем, не понимаю ничего. Неужели такой красивый, хоть и не очень высокий, парень спортивного телосложения мог влюбиться в эдакую уродливую телку. Он был чокнутым – это точно!

Я не мечтала о любви. Никогда не мечтала. Возможно, я пыталась от неё спрятаться, ведь никогда не получала должного внимания от мужского пола. Потому боялась, что парни будут меня избегать, если я сделаю первый шаг. Но и подумать тогда не могла, что такой красивый парень обратит на меня внимания. И уж тем более, что сделает первый шаг. Признаться до него были парни, которые хотели со мной любовных отношений. Но это были изгои женской ласки (так я их всегда называла). Таким людям всегда девушки отказывали, не объяснив, разумеется, причину, но причина была разумеющаяся. Но мне ничего не оставалось. И я, возбужденная гормонами, все-таки давали им шанс. Вернее, пыталась найти свой шанс. Однако эти люди даже для меня были слишком ущербными. С тех самых пор я сказала себе, что посвящу жизнь книгам и учению. И это длилось до тех пор, пока не появился он.

Он не был умным парнем. Ничем толком не интересовался. Но одно я заметила – он очень любил свободу. Никогда не признавал рамки и правила. Видимо поэтому и полюбил меня. Ему не нравились пышногрудые телки. Ему хотелось чего-то более интересного. Однако я его не понимала. В первое время даже не верила, что я могу ему нравится, хотя и ходила вместе с ним, держась за ручку. Он был подозрительно робким передо мной, хотя опыт в общении с девушками у него имелся. Даже первый поцелуй инициировала я.