Позывной «Хоттабыч»#10. Конец пути

Lanpirot

Позывной "Хоттабыч"#10. Конец пути

Пролог

…Ты где, старый?

– В Эдемском Саду, тут Ящер задумал один эксперимент…

– Кто? Ящер? – едва не поперхнулся от неожиданности мой собеседник. – Вы у Древа Жизни?

– Да, а как ты догадался?

– Не дай ему запус..ть процесс… – Ментальная вязь начала барахлить, проглатывая куски слов. – ….яции. Эта Тварь пожр.т вес.. р… И твой род… мир в пр.да.у…

Ящер внезапно и очень резко повернул голову в мою сторону, а его зрачки-щелки сузились до тонких черточек. Казалось, он каким-то образом почувствовал ментальный контакт.

– Кажется, что кто-то пытается нам помешать? – прошипело древнее, как сам мир существо, и воздух вокруг вдруг стал вязким, как мед. Ментальная связь с Кощеем оборвалась окончательно.

Печать на потолке завершала процесс активации. Корни Древа пульсировали золотым светом, а сами идолы теперь выглядели как безжизненные деревянные столбы – вся их сила перетекла в суперсложный магический конструкт. Я тоже чувствовал себя выжатой тряпкой и едва держался на ногах. Но я понимал – именно сейчас самый решающий момент.

– Ты обещал, что это позволит достучаться до Творца, – хрипло произнёс я. – Но Кощей утверждает…

– Кощей всегда был трусливой тварью! – Ящер резким движением руки завершил ритуал. – Он боится узнать настоящую Истину! Он даже самого себя умудрился разделить надвое! На так называемую «тёмную» и «светлую» ипостаси. А ты? Ты тоже испугаешься, когда узришь Лик Создателя?

Печать вспыхнула ослепительным светом. Каменный пол под ногами затрясся, а из центра чаши с кровью ударил столб малинового пламени. В его отблесках я увидел…

Нечто… Я даже затрудняюсь сказать, что это было… или кто … Не человек. Не бог. Не существо. Просто – Присутствие.

Оно было везде и нигде одновременно, заполняя собой пространство, но и совершенно не занимая его. Мой ум заходил за разум в жалких попытках осознать увиденное, а тело немело от первобытного ужаса. Я открыл рот, но вместо слов из горла вырвался лишь тихий хрип.

Присутствие «взглянуло» на меня – и в тот же миг пещера, Ящер, Древо – все исчезло. Я стоял в абсолютной пустоте… Ну, по крайней мере мне так казалось… И тут… Оно (он или она) заговорило со мной. Но не звуками. Не словами. Просто Знанием, возникшим в моей голове…

Я не успел… Вернее, я не смог его впитать, слишком глобальными и непознаваемыми для обычного человека, даже силовика и асура, были задействованные понятия… Пустота вокруг содрогнулась и исторгла меня вовне… Но мир вокруг «плыл». Я не мог даже понять, где нахожусь. В ушах стоял звон, а в груди пылало странное, чуждое чувство – будто внутри меня теперь было «больше», чем должно было быть…

Глава 1

Тьма отступила медленно, нехотя, словно не желая выпускать меня из своих липких объятий. Первое, что я почувствовал – боль. Острую, разлитую по всему телу, будто кто-то решил вскипятить мне кровь. А на второе – меня накрыла чудовищная слабость, какой я не испытывал, наверное, с тех времен, когда еще пребывал в своём мире ветхим и дряхлым стариканом.

– Дышит! – услышал я чей-то резкий голос, с обладателем которого я явно был не знаком.

Я попытался открыть глаза, но веки были тяжелыми, как свинцовые шторы. И у меня ничего не получилось.

– Осторожно! Он может быть в шоке…

Я почувствовал холодное прикосновение пальцев к горевшему огненной болью горлу, а затем луч фонарика, бьющий в зрачок сквозь мутную пелену. Я застонал, и кто-то тут же резко одернул того, кто светил мне в лицо:

– Ты что, дебил? Старик чуть не сдох, а ты ему глаза слепишь! У него и так, похоже, со зрением кранты, а ты ему остатки сетчатки сожжешь!

– Да ладно, Семёныч… Я вообще думал, он труп…

– Не делай из меня идиота, Андрюша! Я же сказал – дышит!

Постепенно сознание прояснялось. Я смог, наконец, разомкнуть веки. Небо… Оно было серым, низким, будто придавленным дымом, валящим из трубы ближайшей котельной. А потом в поле зрения вплыли лица – напряженные, чуть испуганные. Полицейские? А рядом в белых халатах – врачи?

– Дедуля, вы нас слышите?

Я попытался кивнуть, но голова гудела, как перегретый двигатель, а шею я так и вовсе не чувствовал. Вернее, чувствовал, но только боль.

– Как вас зовут? – Вопросы не заканчивались.

Я хотел ответить, но вместо слов из горла вырвался хриплый кашель.

Кто-то из полицейских помог мне сесть. Тут я и увидел их – два трупа. Один лежал, неестественно выгнувшись, с лицом, залитым кровью. У второго – здоровяка с пустым, остекленевшим взглядом, торчала из уха синяя ручка.

– Тля…– пробормотал один из копов, глядя на меня с внезапным уважением.

– Это… вы их? – спросил другой, медленно переводя взгляд с трупов на мои трясущиеся руки.

Я молчал. Потому что никак не мог въехать в происходящее. То, что сейчас происходило… просто не укладывалось у меня в голове. Я что, вернулся?

– Эксперты говорят, один – удар в солнечное сплетение с пробитием диафрагмы, второй – проникающее ранение в мозг через слуховой проход… – негромко бормотал кто-то за спиной. – Обычной шариковой ручкой. Не дед, а ниндзя-терминатор какой-то…

– Это ж надо было так уделать ублюдков… И чего они к старику-то прикопались?

Я вздохнул, глотая воздух, как будто он мог растворить эту боль внутри.

– Они… пытались девочку… изнасиловать… – прохрипел я наконец.

– Лежи спокойно, дедуль! И молчи! – прикрикнул на меня врач. – У тебя вместо горла – сплошная каша! Как он еще разговаривать умудряется?

В глазах у полицейских мелькнуло понимание, и он прикоснулся ладонью к козырьку фуражки, словно отдавая мне честь.

– Спасибо, отец! – произнёс он. – Эти утырки думали, что дряхлый старик от одного щелчка сдохнет. Да просчитались… Он оказался старым, но не «беззубым».

Ну, а после этого мир для меня вновь погрузился в черноту. Очередное пробуждение не принесло желаемого облегчения. Белые стены, резкий запах антисептика, мерное постукивание аппаратуры. Я лежал на койке, словно разбитая кукла, с трубками в венах и датчиками на груди.

Голова гудела, как после десятичасовой пьянки, а тело совершенно отказывалось слушаться. То самое ощущение, когда понимаешь – ты снова в своём старом, изношенном теле. Ты вновь превратился в настоящую развалину, Гасан Хоттабыч!

– Почему? – прошептал я, хотя знал, что мои слова никто не услышит.

Почему меня вернули назад в мой родной мир? Всунули обратно в моё разваливающееся тело… Может быть, я в чём-нибудь провинился, а это моё наказание? Своеобразные мытарства[1]…

Или… – эта мысль обожгла меня настоящей болью и страхом, – ничего не было… ни параллельного магического мира… ни моих приключений… ничего… Мне просто это всё почудилось – галлюцинации умирающего мозга, лишенного кислорода. А сейчас, когда меня реанимировали, всё исчезло, как утренний туман…

После боя в переулке, после того, как я уделал двух утырков, а потом чуть не помер – меня доставили сюда, в больницу для ветеранов. Когда меня слегка подлечили, и я сумел, наконец-то отвечать, нагрянула доблестная полиция. Они долго меня допрашивали, но мои ответы были краткими и туманными.

А что я мог им сказать? Да, я их убил. Да, я видел, как они напали на девочку. Нет, я и сам не понимаю, как сумел справиться с этими амбалами и выжить после того, как меня избили. Но больше всего их интересовало другое – наличие свидетеля моих героических похождений.

– Дедуля, а где девочка? – задавали они мне один и тот же вопрос раза за разом. – И вообще, была она, или мне всё привиделось?

А я молчал. Потому что не знал. Когда я очнулся после темноты, её уже не было рядом. Врачи говорили, что у меня множественные переломы рёбер, повреждённые связки и раздавленная гортань, сотрясение мозга и до кучи хронических заболеваний, присущих такому столетнему старикану, как я.

По их мнению, я не должен был выжить после этой потасовки. Они вообще не понимали, почему я еще дышу, говорю и вообще шевелюсь. А я не мог им ничего объяснить. Потому что и сам ничего не понимал. И привычная мне магия не работала. Совсем. Так-то оно и правильно, в этом мире её не было.

Но темными ночами, когда я оставался один, и никакие медсестрички не ошивались рядом, пробовал вернуть себе свои силы. Я пытался. Скрипел зубами, стараясь не то что потрясти землю, а зажечь хотя бы маленький магический огонёк на кончике пальца. И…

Ничего. Ни тени той силы, что была у меня в другом мире. Ни магии, ни скорости, ни даже намёка на что-то подобное. И я больше не мог читать чужие мысли. Дар мозголома тоже исчез. Я был просто столетним стариком. Избитым, сломанным, но живым и пока ещё, не сломленным свалившимися на меня испытаниями. Теперь меня мучил один вопрос: зачем я тогда вообще выжил?

Лучше сдох настоящим героем в своих красочных галлюцинациях, чем влачить жалкое существование инвалида, который не в состоянии даже оторвать свой тощий зад от кровати, чтобы сходить в туалет. Больничная утка была моей ближайшей перспективой.

С утра дверь палаты скрипнула, и кто-то вошел. Я лежал, словно в забытье после очередной бессонной ночи, когда против всех доводов разума вновь пытался вернуть себе магический дар.

– Илья Данилович? – раздался немного хрипловатый голос, знакомый мне по предыдущим встречам.

Да, я вновь Илья Данилович Резников – старая развалина сто двух лет от роду, а никакой не герой Советского Союза, маг-силовик Гасан Хоттабович Абдурахманов. Надо привыкать заново к своему старому имени, которое я уже почти позабыл.

Я открыл глаза и медленно повернул голову на голос. Возле больничной койки стоял тот самый капитан-полицейский, который отдам мне честь на месте нашей схватки с бандитами. Лицо у него было усталое, а в глазах стояла странная смесь уважения и… подозрения, что ли.

– Вы можете говорить, Илья Данилович? – вежливо уточнил он, подвигая к кровати стул и усаживаясь на него.

– Могу… – прохрипел я. Горло мне врачи хоть и подлатали, но теперь я мог только тихо хрипеть. Эх, где же мои целительские заклиная, давно бы уже всё вылечил…

– Мы нашли её, Илья Данилович… – как-то не очень воодушевляюще продолжил капитан.

Я замер, с трудом выдохнув:

– Девочку?

Он угрюмо кивнул.

– Но есть проблема…

– Какая?

Он тяжело вздохнул и провёл рукой по лицу:

– Она не помнит, что было в переулке…

– Как?

– Возможно, что это последствия шока… Но, я думаю, что тут дело в другом – она боится.

Я сглотнул, пытаясь протолкнуть стоявший в горле саднящий комок, мешающий говорить, но хрен у меня чего получилось.

– Боится?

– Да, Илья Данилович, – хмуро подтвердил капитан, – боится. Родители одного из убитых вами насильников оказались влиятельными людьми – им не нужен скандал. Они всеми силами стараются его погасить, нажимая на разные рычаги… И у них получается, как бы тошно не было это осознавать… – Хмуро произнес он.

Капитан замолчал, глядя куда-то в сторону окна. В палате повисло тяжёлое молчание, прерываемое только моим хриплым дыханием. Я сжал пальцы, чувствуя, как под кожей дрожит старая, изношенная плоть.

– То есть… девочку заставили молчать? – спросил я наконец. – Насильно?

– Не совсем: родители забрали её из города. Официально – для лечения. Неофициально… – Он развёл руками. – Видимо, решили, что так будет лучше.

– Лучше для кого? – Моё горло скрипело, как ржавая дверь.

Капитан посмотрел на меня внимательно, словно взвешивая, стоит ли говорить дальше.

– Для всех, кроме вас, Илья Данилович.

Я рассмеялся. Точнее, попытался. Получилось что-то вроде болезненного хрипа.

– Значит, так: бандиты напали, но их родственники – власть имущие. Девочка – единственная свидетельница, но её убрали подальше. А я – столетний призрак, который умудрился пережить собственное убийство и теперь мешается всем под ногами?

– Вы всё правильно поняли, товарищ Резников… – Капитан опустил глаза. – В этом деле сейчас всё против вас… Превышение допустимой самообороны… Двойное убийство… Даже учитывая ваш почтенный возраст, соскочить на условное не выйдет. Из тюрьмы вы уже не выйдете, Илья Данилович… Вы это понимаете?

– Я старый, но еще соображаю кое-чего! А вы? – прошипел я. – Вы позволите этому случиться?

Я закрыл глаза. Внутри медленно разгорался огонь – не магический, а старый, человеческий, как будто пришедший из прошлой жизни. Вернее, нынешней. Гнев.

Он не ответил сразу. Вместо этого достал из кармана небольшой листок бумаги, аккуратно сложенный вдвое.

– Простите, Илья Данилович… – В глазах капитана мелькали искорки гнева, но голос оставался ровным – профессиональным. – Я делаю всё, что в моих силах. Но… Я не могу ничего сделать официально, – тихо сказал он. – Но… если кто-то другой найдёт способ… – Он положил листок на тумбочку рядом со мной. – Там мой адрес и телефон. – Простите еще раз…

Я закрыл глаза. Всё внутри будто сжалось в один тугой холодный узел. Знакомое чувство – страх ребёнка перед системой, перед людьми, которых нельзя победить кулаками. Я знал это слишком хорошо.

Я посмотрел на бумагу, потом на него. Он уже встал, поправил фуражку.

– Не думайте, что я сдался, Илья Данилович – я просто констатировал факт. Выздоравливайте!

Он вышел, оставив меня наедине с мыслями. А я лежал и смотрел в потолок, чувствуя, как что-то внутри меня – слабое, но упрямое – начинает шевелиться. Я ощутил, как внутри закипает старая, забытая боевая ярость. Та самая, что когда-то толкала меня в атаку, даже когда шансов совсем не было. Та самая, что превратила меня из старой развалины в непобедимого бойца.

Может, магия и не вернулась… Может, я и сошел с ума, и мне всё просто привиделось. Но я ещё не умер. И если кто-то думает, что со мной можно просто так разобраться… Он жестоко ошибается! Хоттабыч еще повоюет!

В этот момент я вдруг почувствовал… Тёплый укол в кончиках пальцев. Словно искра. Маленькая, почти незаметная. И она почти сразу пропала. Но она была. Я замер. И впервые за долгое время… усмехнулся.

– Ладно, – прошептал я ночи. – Раз уж я живой…

Значит, ещё не конец. Значит, ещё можно драться. Даже если я больше не маг (но какая-то призрачная надежда у меня была). Даже если я всего лишь столетний старик. Я всё равно не дам им спрятать правду.

***

Суд был скорым и несправедливым. Когда меня, едва живого, вколоченного в гипс и с перебинтованной гортанью, ввезли в зал на инвалидной коляске, я уже знал – приговор предрешён. Капитану так и не удалось переломить ситуацию.

– Обвиняемый признан виновным в превышении пределов необходимой самообороны… – Затянутая в мантию судья что-то бубнила сквозь очки, но я её почти не слушал. – …учитывая возраст обвиняемого, смягчающие обстоятельства…

Фраза повисла в воздухе, и на секунду мелькнула глупая надежда – может, отделаюсь условным?

Хрен там:

– …назначить наказание в виде пяти лет лишения свободы в колонии общего режима…

Гул в зале. Кто-то ахнул. Я усмехнулся. Ну, конечно – у них всё схвачено – вековой старик? Ветеран войны? Орденоносец? Отлично, в тюрьму его, пусть доживает! Извини, старичок, тебе просто не повезло оказаться не в то время, не в том месте, да еще и связаться не с теми людьми…

Хотя, какие они люди? Так, плесень, которая незаметно проросла во все сферы нашей жизни. А вот смахнуть её, похоже, стало некому… Но больше всего меня добило другое – в последнем ряду, между родственниками убитых ублюдков, сидела она. Та девушка…

Тоненькая, бледная, с тщательно собранными волосами и огромными глазами, в которых читался только ужас. Наши взгляды встретились на секунду – и она тут же отвела глаза, дрожащими пальцами смахивая слёзы. Она не заступилась. Не крикнула: «Это он меня спас!».

Она вообще не сказала ни единого слова. А я… я вдруг понял, зачем выжил. Чтобы вспомнить, что такое страх. А то будучи всесильным Хоттабычем, я основательно о нём позабыл.

Когда офицер конвоя грубо толкнул коляску, выводя меня из зала суда, я поймал последний взгляд капитана. В его глазах читалось что-то странное, но не жалость, нет. Скорее… уважение? Или… даже надежда?

– Пять лет… – проворчал я себе под нос, пока меня везли по коридору. Голос скрипел, как несмазанные дверные петли.

Пять лет в моем-то возрасте – это, считай, пожизненное. Все они считали, что из тюрьмы я уже не выйду. Тюремный автозак пах мочой и дешевым табаком. Конвоиры переговаривались о каких-то своих делах, совершенно не обращая на меня внимания. Очередной дедуля-убийца – что о нем говорить?

А я сидел, сжимая в пальцах ободранные подлокотники кресла-каталки. Холодный металл леденил мои кости, но я почти не чувствовал дискомфорта. Внутри горело. Просто пылало. Особенно яростно – после того взгляда девушки. Не ее вина, конечно. Она испугалась. Ее запугали…

Но черт возьми, именно этот страх – настолько знакомый, настолько человеческий – стал последней каплей. Когда автозак тронулся, я неожиданно рассмеялся. Хрипло, болезненно, но от души. Конвоир нервно обернулся:

– Чего ржешь, дед?

– Да так, – ответил я, с любопытством разглядывая легкое голубоватое свечение, которое, как мне показалось, вдруг завертелось вокруг моих пальцев. – Просто вспомнил кое-что…

Конвоиры даже не заметили, как поцарапанное стекло автозака вдруг покрылось тончайшим узором инея. А я улыбался. Впервые за долгое время – искренне.

[1] В православной традиции «мытарства» означают серию испытаний, через которые проходит душа умершего человека после смерти, чтобы предстать перед частным судом. Эти испытания, представляемые в виде препятствий, управляются бесами и ангелами, и на каждом из них душа подвергается проверке на наличие соответствующих грехов. В более широком смысле, "мытарства" также могут означать страдания, мучения или испытания в земной жизни.

Глава 2

Автозак выехал из подземного гаража на солнечный свет и тонкая, практически прозрачная плёнка изморози на лобовом стекле мгновенно испарилась. И в этот момент я вдруг понял – я не просто Хоттабыч, переживший собственную смерть, а затем опять вернувшийся в свой старый мир.

Я тот, кто еще покажет всем отморозкам, ублюдкам и утыркам, совсем потерявшим берега, что значит бояться по-настоящему справедливого возмездия. Если я вернулся обратно, значит я нужен здесь, именно в этом мире! И нефиг ныть, и стонать, и накручивать сопли на сухой старческий кулачок! Терпи, дед!

Даже если магия не вернётся – ты всё равно можешь сделать этот мир чуточку лучше, чище и добрее. Только надо не сдаваться, а барахтаться до последнего! Сжав тощие булки, и скрипя зубами… Твою же мать, а зубов я вновь лишился! Теперь опять – только грёбаные вставные челюсти!

Тюремный автозак трясся по разбитой дороге, увозя меня в ближайшую колонию. Со мной решили не заморачиваться – отправлять такую развалину куда-нибудь в Сибирь, на Колыму не стали. Да я, наверное, туда бы и не доехал в таком-то состоянии.

Один из охранников, видимо реально задолбавшись бить баклуши и зевать, вытащил из сопроводительных документов мою медицинскую карту и попытался разобраться в медицинских каракулях диагноза. К моему удивлению, ему это удалось.

– Состояние тяжёлое. Артрит, артроз, остеопороз, гипертония, аритмия, последствия перелома рёбер, гортани… Сто два года?!! – офонарел пупкарь[1] прибросив в голове мой возраст. – Да ты совсем дохляк, старый. И месяца на зоне не протянешь…

Я молчал, глядя сквозь решётку на проплывающие мимо поля. Во мне опять не было магии. Я её не чувствовал. И не было никаких сил, даже физических. Но было что-то другое. Ненависть? Нет. Я уже сумел справиться с её приступами. Однако, именно она пробудила во мне желание сражаться и не сдаваться, идя, как на фронте под пулями – до самого конца!

Я выжил в том переулке. Уделал ублюдков. И всё это без магии. Выжил в больнице, и тоже без магии. Выживу и на зоне, даже если магия не вернётся – хрен угадал этот вертухай. А потом… Потом я выйду и найду их всех… И спрошу лично… За всё хорошее… И поверьте мне, тот, кто разделывал под орех таких тварей, что все тут присутствующие просто обосрались бы, едва их увидев, сумеет претворить свои обещания в жизнь.

Тюремная больница встретила меня запахом кипячёной ветоши, дешевого хлорного раствора, так и не сумевшего забить до конца вонь нечистот и гноя. Меня бросили в одиночную камеру, где я провел первые две недели, почти не вставая – кости срастались медленно, а раздавленное горло заживало еще хуже.

Тюремные врачи – натуральные лепилы-коновалы (другим и не место в тюремных больничках), говорили, что глотать нормально я, возможно, уже никогда не смогу. Да они и не слишком пытались поставить меня на ноги. Но я сопротивлялся смерти, затаившейся где-то за углом, как только мог. Магия так и не проявилось, и я подумал, что в автозаке мне просто почудилось.

И вот я, наконец, из больнички потопал «до дома, до хаты». Пока меня вели тёмными коридорами, я вспоминал, как это было в прошлый раз, когда мне пришлось немножко зону потоптать, да на лесоповале помахать вволю топором. Кстати, эта участь не только меня не минула, но и командира моего… Но, в конце концов, справедливость торжествовала, и меня оправдали, вернув назад и восстановив в звании и должности.

Хотя, в общем, большой разницы между тюрьмами того времени и нынешнего, я особо и не рассмотрел. Хотя по ящику много чего показывали – и камеры чуть ли не номера в гостинице, и холодильник имеется, и телевизор. Однако, когда меня втолкнули в мою новую «хату», она оказалась стандартной камерой на четверых. Без всяких излишков в виде улучшенного комфорта и бытовой техники.

Может в этой крытке тоже такие камеры есть, но не про нашу честь. Когда вертухаи втолкнули меня внутрь, трое сокамерников – двое потасканных мужиков неопределенного возраста, один из которых был сплошь покрыт портаками, и один молодой парень, смотрели на меня медленными, оценивающими взглядами.

– О, дед! – просипел блатной, широко улыбаясь и почёсывая расписанную синевой грудь. – Ты и есть тот самый старикан, который уделал двух здоровых амбалов?

Я молча прошел в камеру и бросил скатанный в рулон матрас, который принёс с собой на свободную шконку.

– Слышал, ты им горло ручкой продырявил? – напористо продолжал тот же сиделец, подходя ближе. – Да ты, старик, крут! А где твои боевые навыки сейчас? – Он хлопнул меня по плечу – якобы по-дружески, но с такой силой, что я едва удержался на ногах. – Ну что, покажешь братве, как ты это сделал?

Я вздохнул, медленно поднял голову и взглянул прямо в глаза соседу по камере.

– Не стоит, – хрипло ответил я.

– А что, страшно? – Он засмеялся.

– Нет, – качнул я головой. Просто я уже понял, к чему все эти наезды. Здесь есть только одно правило – выжить. – Я слишком стар, чтобы драться…

– Тогда, старый, слухай сюды… – Зэк бесцеремонно спихнул ногой мой матрас со шконки. – Пахан в этой хате я! Ты за нами стираешь, убираешь, а спать будешь возле параши! Усёк, дед?

Вот оно, значит, как? Ублюдки, запихавшие меня на кичу, не успокоились на этом и решили превратить остаток моей жизни в настоящий ад? Ну, что ж…

– Усек… – Я широко улыбнулся и покладисто кивнул. – Я стар… Очень стар…

Зэк, стоявший передо мной, сначала довольно осклабился. А потом, когда я продолжил, на его заросшее неопрятной щетиной лицо набежала тень недопонимания, куда я клоню.

– Но, возможно, – продолжил я, – я еще не настолько стар, чтобы сдаться без боя!

– Оборзел, старикан? – Мой сокамерник замахнулся, чтобы отвесить мне оплеуху, но я тоже время даром не терял.

Если знать человеческий организм, и его болевые точки, особой силы, чтобы временно вывести противника «из игры» и не нужно. Я ударил этого урода сложенными щепотью пальцами точнёхонько в солнечное сплетение.

Хриплый вскрик застрял у него в горле. Я видел, как глаза зэка округлились от боли и неверия, что такая развалина, как я, может причинить столько страданий, а всё его тело скрючилось в немом спазме. Он рухнул на колени, беззвучно хватая ртом воздух, который не мог вдохнуть. Я ударил его растопыренными пальцами прямо по широко раскрытым глазам, лишая еще и зрения.

Пусть, у меня и не было никаких сил, но навыки, вбитые долгими годами жестких тренировок, и десятилетиями их практического применения, проявлялись уже чуть ли не на уровне инстинктов. На самом деле человеческое тело, если знать его, как свои пять пальцев, довольно податливо. И «сломать» его для настоящего специалиста, не представляет никакого труда. А я, без ложной скромности, являлся именно таким специалистом.

Нападавший, совершенно потерявший ориентацию в пространстве, заскулил, словно побитый пёс и упал на пол. Двое других сидельцев замерли. Молодой парень отшатнулся к стене, а второй мужик, резко поднял руки, показывая, что не лезет. Видимо, не вписывалось такое поведение немощного старика в его картину мира.