Московский бестиарий

Александр Сосновский

Московский бестиарий

ГЛАВА 1. НОЧНАЯ СМЕНА

Тусклый свет ночных ламп едва пробивался сквозь мертвенную синеву мониторов, отбрасывая на лицо Сергея Ковалева призрачные тени. Было четверть четвертого утра – час, когда даже самые стойкие души поддаются дремоте, а мысли становятся вязкими, как осенняя грязь. Торговый центр «Европейский» погрузился в ту особую тишину, которая бывает только в покинутых людьми огромных помещениях – тишину, полную затаившихся шорохов и неясных звуков.

Сергей отхлебнул из картонного стаканчика и поморщился. Кофе давно остыл, превратившись в мерзкую горькую жижу. Он с тоской взглянул на часы. Еще почти пять часов до конца смены. Пять часов наедине с этими экранами, на которых застывшие манекены в витринах магазинов смотрели в пустоту пластиковыми глазами, словно инопланетные наблюдатели, изучающие повадки землян.

«Тоска», – подумал Сергей, потирая воспаленные от недосыпа глаза.

И тут он услышал это. Звук был настолько неуместен в ночной тишине торгового центра, что Сергей сначала решил – показалось. Металлический скрежет, словно кто-то провел острием ножа по стеклу. Он замер, вслушиваясь. Тишина. И снова – тот же звук, теперь отчетливее, настойчивее.

– Что за чертовщина… – пробормотал Сергей, выпрямляясь в кресле.

Сон как рукой сняло. Он впился взглядом в мониторы – все чисто, никакого движения. Но звук определенно был, и доносился откуда-то сверху, с четвертого этажа.

– Михалыч? – Сергей схватил рацию. – Михалыч, ты на месте? Прием.

В ответ – лишь шипение помех, словно рация вдруг превратилась в змеиное гнездо.

– Михалыч! Ответь, чтоб тебя! Прием!

Тишина. Сергей выругался сквозь зубы. Старик, скорее всего, дремал где-нибудь в укромном уголке, подложив под голову свернутую куртку. Или, что еще вероятнее, забыл включить рацию. Нарушение протокола, конечно, но кто его не нарушал за годы службы?

Звук повторился, теперь громче и настойчивее, словно кто-то царапался в запертую дверь мироздания. Что-то определенно было не так. Сергей поднялся, проверил электрошокер на поясе и взял тяжелый фонарь – верного спутника ночных обходов, способного не только осветить путь, но и при необходимости проломить череп незваному гостю.

Коридор встретил его стерильной пустотой и приглушенным светом аварийных ламп. Шаги Сергея гулко отдавались от мраморного пола, отскакивали от стеклянных витрин и растворялись под высокими потолками, словно капли дождя в пересохшем колодце. Он двинулся к эскалаторам, внутренне готовясь обнаружить подвыпившего бомжа, каким-то чудом пробравшегося в торговый центр, или, что более вероятно, упавшую вентиляционную решетку.

Поднимаясь по неподвижному эскалатору, Сергей направил луч фонаря вверх, вырывая из темноты очертания рекламных щитов и элементы декора. Все казалось обычным, но внутри нарастало необъяснимое беспокойство – предчувствие, которому он научился доверять за годы работы в охране. Это было похоже на легкий холодок между лопатками, на шепот, который слышишь не ушами, а кожей.

На третьем этаже звук стал отчетливее. Теперь к металлическому скрежету добавился новый – ритмичный стук, словно удары гигантского сердца, бьющегося где-то в недрах здания. А еще… шепот? Или это просто воздух в вентиляции играл с его воображением?

– Михалыч, ты наверху? – тихо позвал Сергей, уже не надеясь на ответ.

Что-то холодное пробежало по спине, когда он ступил на четвертый этаж. Атриум «Рим» тонул в темноте, лишь слабые отблески аварийных ламп отражались на потолке, создавая иллюзию звездного неба. Мраморные колонны, стилизованные под античность, отбрасывали длинные тени, похожие на молчаливых стражей, охраняющих вход в иной мир.

– Центральная, это пост четыре, – тихо проговорил Сергей в рацию. – Возможное проникновение на четвертом этаже, атриум «Рим». Запрашиваю подкрепление.

Рация ответила треском помех, словно кто-то разрывал на части старую простыню.

– …вас не… повтори… связь…

Связь оборвалась, как перерезанная нить. Сергей вздохнул и переключил фонарь в режим максимальной яркости. Странный звук усилился, к нему добавились новые – шорохи, скрип, отдаленное бормотание. Все это доносилось из глубины атриума, где располагался вход в музей «Бестиарий».

«Надо просто проверить и вернуться, – думал Сергей, медленно продвигаясь вперед. – Чем быстрее, тем лучше».

Когда до входа в музей оставалось метров двадцать, пространство вокруг изменилось. Воздух стал тяжелым, густым, с едва уловимым запахом озона и чего-то еще… древнего, забытого, словно кто-то открыл саркофаг, запечатанный тысячелетия назад. Звуки сливались в какофонию, где странным образом различались отдельные голоса – хриплые, скрипучие, нечеловеческие, будто сама тьма обрела голос и заговорила на тысяче языков одновременно.

Сердце Сергея колотилось где-то в горле, когда он приблизился к двери музея. Она была приоткрыта – тонкая полоска странного мерцающего света пробивалась изнутри. Не электрический свет, а что-то похожее на отблески множества свечей или факелов, танцующих на ветру, которого здесь быть не могло.

– Господи, что там творится… – пробормотал он, делая последний шаг к двери.

Внутри определенно кто-то был. Он слышал движение, бормотание, звук шагов – множества шагов, словно целая толпа бродила по музейным залам. Мелькнула мысль вернуться за подкреплением, вызвать полицию. Но что-то притягивало его к этой двери, какое-то болезненное любопытство и чувство долга, подобное тому, что заставляет мотылька лететь на пламя свечи.

Сергей медленно потянул дверь на себя и заглянул внутрь.

То, что он увидел, навсегда изменило его представление о реальности, словно кто-то сорвал пленку с глаз, показав истинную природу мира.

В полумраке музейного зала, освещенном лишь несколькими факелами в настенных креплениях, происходило нечто невозможное, нечто, что не могло существовать в мире логики и здравого смысла. В центре зала стоял скелет кентавра – тот самый, что днем был просто музейным экспонатом, безжизненным набором костей. Но теперь… теперь он менялся. На голых костях прямо на глазах наращивались ткани – мышцы, сухожилия, кровеносные сосуды. Они пульсировали, переплетались, создавая живую анатомию прямо поверх мертвого остова, словно невидимый скульптор лепил плоть из воздуха.

Скелет русалки, который раньше висел на стене как декоративный элемент, теперь дергался и извивался, пытаясь сорваться с креплений, подобно рыбе, попавшей на крючок. Пустые глазницы черепа постепенно наполнялись студенистой зеленоватой субстанцией, формируя глазные яблоки, в которых уже проглядывали зрачки – вертикальные, как у кошки.

Стеклянный сосуд с небольшим драконом был разбит, осколки разбросаны по полу, словно алмазная крошка. Самого дракона нигде не было видно, но на потолке виднелись следы копоти, будто кто-то выдохнул там пламя.

Сергей стоял, парализованный ужасом, не в силах даже закричать. Это сон. Это должен быть сон. Или галлюцинация от переутомления. Или…

Скелет кентавра медленно повернул голову. На черепе уже проступали черты лица – высокие скулы, прямой нос, но глазницы всё еще зияли пустотой, как окна заброшенного дома. Тем не менее, Сергей чувствовал – эта тварь смотрит прямо на него, видит его насквозь, читает его душу, как раскрытую книгу.

– Пришееел… смотритееель… – голос кентавра был подобен шороху песка в пересохшем русле реки, скрипу старых пергаментов, шелесту осенних листьев под ногами мертвеца.

Сергей отшатнулся, врезавшись спиной в стену. Фонарь выскользнул из дрожащих пальцев, с грохотом упал на пол и покатился, освещая в своем движении корень мандрагоры, который извивался в стеклянной витрине и издавал тихий детский плач, от которого волосы вставали дыбом.

– Это сон… это сон… – пробормотал Сергей, чувствуя подступающую тошноту и головокружение, словно мир вокруг него начал вращаться.

– Не сооон, – прошелестел кентавр, делая шаг вперед. Кости его ног уже обрастали плотью и шерстью, черной как безлунная ночь. – Пробуждениеее…

Из соседнего зала донесся грохот и утробное рычание, похожее на звук, который могла бы издать гора, если бы горы умели говорить. Сергей в панике бросился к выходу, но дверь захлопнулась перед его носом, словно живое существо, решившее поиграть с ним в жестокую игру. Он дернул ручку – заперто, словно дверь вросла в стену.

– Ночь пробуждения настала, – прошелестел многоголосый шепот из темноты, словно сотни невидимых уст произносили слова одновременно.

В глубине зала открылась потайная дверь, которой он раньше не замечал – или которой просто не существовало до этого момента. Оттуда лился зловещий красно-синий свет, подобный тому, что бывает при полном затмении солнца. В этом мертвенном освещении он увидел, как силуэты в нишах – орк, циклоп, тролль, темный эльф – начали двигаться, словно просыпаясь от тысячелетнего сна.

– Кто вы? – голос Сергея дрожал, как осиновый лист на ветру. – Что происходит?

– Профессор Вэйланд Тиберий Харроустоун к вашим услугам, – раздалось со стороны потайной двери.

Из темноты показалась фигура в черном одеянии, подобном тем, что носили средневековые алхимики или маги из старинных гравюр. Высокий худощавый мужчина лет шестидесяти, с изможденным лицом, изрезанным глубокими морщинами, словно древний пергамент, исписанный тайными знаками времени. Но его глаза… они светились неестественным светом, подобно двум маленьким лунам, заключенным в темницу человеческого черепа.

– Мои экспонаты просыпаются, охранник, – спокойно произнес человек, почти ласково, как говорят с любимым, но непослушным ребенком. – То, что было заперто, теперь свободно. То, что спало, пробудилось. То, что было забыто, вспомнило себя.

– Какие экспонаты? – Сергей почувствовал, как по спине течет холодный пот, словно ледяной ручей. – Это… это макеты, муляжи…

Профессор усмехнулся, обнажая неестественно белые зубы, похожие на осколки слоновой кости.

– Муляжи? – он покачал головой, и его смех был подобен шелесту сухих костей. – Скажи это им.

Он указал за спину Сергея. Тот медленно, преодолевая сопротивление собственного тела, словно двигаясь против течения, обернулся.

Прямо перед ним стоял орк – почти двухметровая гора зеленоватых мышц, с выступающими нижними клыками и маленькими злобными глазками, горящими алым, как угли в кузнице дьявола. В руке он держал массивный боевой топор, с лезвия которого капало что-то темное и густое, похожее на смолу или запекшуюся кровь.

– Ты. Пахнешь. Страхом, – прорычал орк, наклоняясь ближе. Его дыхание обожгло лицо Сергея запахом гнили и сырого мяса, словно дыхание из разверстой могилы.