Умирающие луны «Восьмой страж»

– Знаешь, что я понял, Соня? – сказал он на их последней встрече, и в его голосе звучала не злость, а горькая жалость. – Ты никогда не будешь по-настоящему счастлива. Потому что ты ищешь что-то несуществующее. Ты ждешь знака с другой планеты, пока мимо тебя проходит настоящая жизнь.

Может быть, он был прав. Летом Соня вернулась в Калугу, в старую квартиру матери. Анна Петровна постарела, стала тише и как будто смирилась со странностью своей дочери. Город встретил Соню знакомыми, будто застывшими во времени улицами, шелестом лип в палисадниках и тихими, протяжными вечерами. Здесь время текло иначе, и это давало ей возможность передохнуть.

Однажды, разбирая старые вещи на антресолях своей комнаты, она наткнулась на картонную коробку, подписанную знакомым, твердым почерком деда. Внутри лежали не фотографии и не безделушки, а стопка потрепанных тетрадей в коленкоровых переплетах. Тетради были исписаны мелким, убористым почерком Михаила. Страницы пестрели сложнейшими формулами, чертежами механизмов, которые не подчинялись известным законам физики, и странными, ни на что не похожими символами, которые будто пульсировали на бумаге.

Сердце Сони забилось чаще. Она погрузилась в изучение записей, проводя за ними ночи напролет. Это был не просто набор данных – это был дневник одержимости, многолетнее исследование того самого «места, где небо другого цвета». И на самой последней странице последней тетради она нашла то, что искала все эти годы. Рисунок. Восемь точек, расположенных по кругу и соединенных тонкими, серебряными линиями, образующими сложную, объемную звезду. А под ним – лаконичная, как заклинание, надпись: «Когда расположишь пальцы правильно, мир откроется».

Соня замерла, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Восемь точек. Восемь отверстий в кубе. Это не могло быть совпадением.

С лихорадочной поспешностью она достала из потайного ящика своего стола черный куб. Он лежал на ладони, холодный и безмолвный, как всегда. Сердце колотилось так сильно, что его стон отдавался в ушах оглушительным гулом. Она перечитала дедушкину надпись, сверяясь с рисунком. Большой и указательный пальцы правой руки на верхних точках, средний и безымянный левой – на нижних… Она сделала глубокий вдох и, следуя схеме, медленно, почти благоговейно, прижала подушечки пальцев к холодным отверстиям.

И все изменилось.

Куб вспыхнул. Не просто засветился, а изверг из себя ослепительную, режущую глаза лазурную вспышку, озарившую комнату с силой электросварки. Одновременно острая, обжигающая боль, словно от удара током или от прикосновения к раскаленному металлу, пронзила ее ладони. Соня вскрикнула, инстинктивно пытаясь отдернуть руки, но не смогла – пальцы словно приросли к гладкой поверхности, удерживаемые неведомой силой.

Синий свет заливал комнату, сгущался, становился почти осязаемым. Воздух затрепетал, наполнившись низким, нарастающим гудением. В отверстиях куба что-то щелкнуло, запищало, невидимые механизмы пришли в движение, выстраиваясь в финальную, единственно верную комбинацию.

И тогда из каждого из восьми отверстий выстрелили тонкие, длинные кристаллы чистого синего света. Они были остры как бритва и вошли в ее правую ладонь с ужасающей легкостью, пронзив плоть и кость.

Соня с криком рухнула на пол, судорожно сжимая окровавленную руку. Боль была дикой, всепоглощающей. Но страннее всего было то, что творилось в ее голове. Хаотичные формулы, над которыми она билась годами, вдруг сложились в идеальную, ясную как день систему. Пространство вокруг нее заколебался, исказилось, предметы поплыли, растягиваясь и искривляясь, как в кривом зеркале.

– Что происходит… – прохрипела она, и ее собственный голос прозвучал отдаленно и чуждо.

И тогда воздух в центре комнаты – треснул. Раздался оглушительный хруст, точно бьется гигантское стекло. Перед Соней, в самом эпицентре сияния, возникла зияющая трещина в самой ткани реальности. Из нее лился холодный, безжизненный свет. Не солнечный, не электрический. Совершенно другой. Молочный, призрачный, рассеянный.

Пол под ногами Сони внезапно перестал существовать. Она с криком провалилась в черноту, но это была не чернота, а водоворот сплетающихся и рвущихся световых нитей, оглушительный вой ветра, вырывающегося из разлома. Знакомая комната с цветочными обоями, книжной полкой и старым диваном растворилась, как мираж, превратившись в бесконечный, безумный туннель, сотканный из света и тьмы. Она падала, теряя ощущение времени и пространства, чувствуя лишь невыносимую, пульсирующую боль в пронзенной ладони и странную, леденящую ясность в сознании.

Резкое, монотонное гудение, похожее на звук раскрученных детских мячиков на веревке, заполнило ее сознание, вытаскивая из пустоты. Соня лежала на холодном полу, и все ее тело колотила мелкая дрожь – не от холода, а от животного, первобытного страха. Воздух был густым и тяжелым, пахло озоном, пылью и чем-то чужим, металлическим.

С трудом поднявшись, она почувствовала тошнотворную волну дезориентации. Комната была не ее. Вернее, это была ее комната, но искаженная, будто увиденная в кривом зеркале. Очертания мебели плыли, углы завалены, свет от лампы не падал, а стелился по полу молочным, больным сиянием. Гудение исходило отовсюду и ниоткуда одновременно.

Напуганная до полусмерти, она, шатаясь, вышла в коридор. И тут ее разум окончательно отказался понимать происходящее. В аквариуме, который стоял здесь всю ее жизнь, плавала одна-единственная золотая рыбка. Она была мертва, перевернувшись брюхом кверху, и ее чешуя отсвечивала тем же фосфоресцирующим синим, что и рана на ее ладони.

Рядом, прислонившись к стене, стоял молодой человек лет двадцати пяти. Его одежда – длинная, измятая и местами порванная рубаха не то средневекового покроя, не то часть чужой униформы – висела на нем лохмотьями. Он что-то яростно, с отчаянием кричал в пустоту, размахивая руками, но Соня не слышала ни слова – только то самое оглушающее гудение.

Он вел себя так, будто был здесь абсолютно один, у себя дома.

– Ты… кто? Что ты здесь делаешь?Соня, подавив подкативший к горлу крик, сдавленно просипела:

Сначала парень никак не отреагировал, продолжая свой безмолвный монолог. Но потом, будто поймав ее вибрацию в воздухе, его голова резко повернулась. Его глаза, дикие и широко раскрытые, уставились на нее. И в них был не гнев, а настоящий, неподдельный ужас.

– Ты… ты меня видишь? – его голос прорвался сквозь гудение, хриплый и сорванный.

– Да! – выкрикнула Соня, отступая на шаг. – Кто ты?

– БЕГИ!!! – проревел он.Он не ответил. Его взгляд устремился куда-то за ее спину, и его лицо исказилось гримасой чистого ужаса.

И тут же на шее Сони сзади стиснулась рука. Не человеческая – стальная, холодная, неумолимая, как тиски. Чудовищная сила заставила ее голову запрокинуться, перехватив дыхание. Губы не могли издать ни звука. В ухо ударило тяжелое, металлическое шипение, от которого кровь стыла в жилах.

– Покажи мне метки, Навса, – проскрежетал голос, и каждое слово было похоже на скрежет железа по стеклу. – Покажи мне свои метки. Куда ты его спрятала? Покажи. ИЛИ Я ВЫЖГУ ИХ ИЗ ТВОЕЙ ПЛОТИ.

Адская боль в ладони вспыхнула с новой силой, отвечая на эту угрозу. Синее свечение из восьми ран плясало по стенам, сливаясь с молочным светом разлома, превращая коридор в сущий ад, затянутый в полог искаженной реальности. Борьба была бессмысленна против этой стальной хватки, но инстинкт выживания заставил Сону отчаянно биться в немых, судорожных конвульсиях.

Глава 5. Пробуждение

Соня открыла глаза – и мир был неправильным.

Не просто незнакомым. Неправильным на каком-то фундаментальном уровне, который её мозг отказывался принимать.

Небо. Первое, что она увидела – небо.

Не синее. Не чёрное. Фиолетово-красное, словно кто-то смешал закат с грозовыми тучами и добавил каплю крови. И в этом небе висели не одна луна, а четыре.

Четыре луны. Разных размеров, разных цветов.

Одна – огромная, серебристая, занимающая треть неба, с кратерами, видимыми невооружённым глазом. Вторая – меньше, янтарно-золотистая, словно налитая мёдом. Третья – зеленоватая, изумрудная, пульсирующая слабым свечением. И четвёртая – самая маленькая, но самая яркая – кроваво-красная, как рана в небе.

Все четыре двигались. Медленно, но заметно – словно танцевали какой-то древний, страшный танец.

Где я?

Соня попыталась встать – и закричала.

Боль. Ладони горели, словно их окунули в кислоту. Она подняла руки, посмотрела – и сердце пропустило удар.

Её ладони светились.

Не метафорически. Буквально светились синим, как неоновая вывеска в ночи. Узоры – сложные, геометрические, похожие на схемы, которые она рисовала в блокноте, рассчитывая точки Лагранжа – пульсировали под кожей.

– Что за… – она попыталась потереть одну ладонь о другую, но прикосновение усилило боль.

Дыши. Соня, дыши. Паника не поможет.

Она вдохнула – и захлебнулась.

Воздух был густым. Плотным, как будто с повышенным давлением, насыщенным чем-то металлическим, острым, заставляющим першить в горле. Запах… она пыталась определить запах. Пыль. Камень. Что-то сернистое, вулканическое. И под всем этим – озон, как перед грозой, но сильнее, концентрированнее.

Она огляделась.

Небо было под ногами – нет, это пол дышал и переливался бледным светом, а над головой клубились тяжелые свинцовые облака, такие близкие, что, казалось, можно было дотронуться до них рукой.

Она попыталась подняться, и острая боль в правой ладони заставила ее вскрикнуть. Восемь отверстий, оставленных кристаллами куба, не затянулись. Они сочились не кровью, а густым сияющим туманом, который… двигался. Тонкие синие линии расходились от ран, как трещины по стеклу, сплетаясь в сложные узоры, похожие на руны. Они пульсировали холодным светом, и с каждой секундой их становилось все больше. Они ползли вверх по запястью, к локтю, выжигая на коже причудливый кружевной рисунок.

– Ты жива? – чей-то испуганный голос вырвал ее из оцепенения.

Рядом сидел парень лет шестнадцати в грубой одежде из мешковины. Его глаза бегали по сторонам.

– Где я? – выдохнула Соня, с трудом отрывая спину от холодной поверхности.

– Ты в Мире Облаков, – торопливо проговорил он, срывая с себя полосу ткани, но замер, увидев ее руку. Его глаза расширились от ужаса. – Твоя рука… Метки… Они живые!

Он даже отпрянул на шаг, но потом снова бросился к ней, начал лихорадочно обматывать ладонь, стараясь скрыть светящийся узор.

– Тебе нельзя здесь оставаться. Сейчас будет патруль. Они…

– Какой мир? – паника сжала ее горло. Она огляделась. Они находились на парящей в воздухе платформе. Вокруг простиралось море облаков, окрашенных оседающей красной пылью в болезненные багровые тона. Воздух был густым и металлическим на вкус. – Это сон?

– Это не сон, – парень туго затянул узел, но сияние пробивалось сквозь ткань, отбрасывая на его лицое призрачные блики. – Я не знаю, как ты сюда попала, но если тебя найдут с такими метками…

Он резко замолчал, застыв. Соня тоже замерла. Тишина. Абсолютная, давящая.

И тогда она увидела их.

В разрыве облаков внизу показались фигуры в металлических доспехах. Они двигались строем.

Парень схватил ее за локоть.

– Патруль Узурпатора! Бежим!

Он рванул ее за собой. Соня, не имея сил сопротивляться, поплелась следом. Ее ноги были ватными, а рука горела огнем. Она чувствовала, как узоры продолжают расползаться под повязкой, будто что-то живое и разумное выжигает на ней карту неизвестного мира.

По пути она замечала светящиеся кристаллы, растущие в нишах скал. Они пульсировали мягким светом и пели тихие вибрирующие песни. В их сиянии мелькали тени невиданных существ – покрытые серебристой шерстью, с большими глазами и длинными лапками, они прыгали с кристалла на кристалл, заставляя их вспыхивать ярче.

Дальше они увидели стайку существ, похожих на помесь лисы и ящерицы, с переливающейся чешуей и светящимися гребнями. Они с любопытством разглядывали беглецов, но не проявляли страха.

– Не бойся их, – бросил парень. – Хуже те, кто охотится на свет. Молчуньи-кровососы. Их привлекает энергия… твоих меток.

От этих слов стало еще страшнее. Соня чувствовала, как ее рука стала маяком, привлекающим внимание не только патруля, но и местных хищников.

Наконец, они достигли основания гигантской облачной колонны, где зиял вход в пещеру, обрамленный черным обсидианом.

– Катакомбы, – прошептал парень, втягивая ее во тьму.

Стены пещеры светились тусклым голубоватым светом от мелких грибков. Соня, тяжело дыша, прислонилась к холодной стене и размотала повязку.

То, что она увидела, заставило ее сердце замернуть. Синие руны покрыли уже не только ладонь и запястье, но и полруки до локтя. Они пульсировали, словно дышали, и в их свете угадывалась не просто красота, а странная, пугающая логика. Это был язык. Или схема. Или и то, и другое сразу.

– Что со мной происходит? – прошептала она, глядя на свои светящиеся руки. – Что это за узоры?

Парень молча смотрел на ее руку, и в его глазах читался не просто страх, а нечто большее – благоговейный ужас.

– Я не знаю, – тихо сказал он. – Но дедушка… он говорил, что только Избранная сможет пробудить Искру. И что Искра начнет говорить с ней на языке Древних. – Он посмотрел на Соню. – Кажется, она говорит. И, по-моему, это предупреждение.

Соня сжала свою горящую руку. Боль была уже не просто физической. Она была глубже, словно эти светящиеся руны выжигали что-то в самой ее душе.

Что же я наделала? – пронеслось в голове, но это был уже не вопрос, а стон. Стон существа, которое стало частью чего-то бесконечно большего и страшного, чем могло представить.

Глава 6. Пустошь.

Слово, рожденное самим отчаянием. Красная, бескрайняя, простирающаяся до самого горизонта, где багровое небо сливалось с кровавой землей в ядовитом мареве. Это была не земля в человеческом понимании – а застывшая агония планеты. Грунт, похожий на спекшуюся лаву, был испещрен глубокими трещинами, из которых поднимался едкий, сернистый дым. Острые, как бритва, края черных базальтовых плит торчали из-под слоя красной пыли, такой мелкой и плотной, что она забивалась в складки одежды, в легкие, в самые потаенные уголки сознания, окрашивая мир в цвет ржавчины и крови. Редкие камни-исполины, размером с многоэтажный дом, были вмурованы в грунт под невозможными, неестественными углами, словно гигантская рука швырнула их с небес в порыве слепой ярости.

Ни деревьев, ни травы, ни признаков привычной жизни. Только безмолвие, нарушаемое ветром – сухим, горячим, словно дыхание печи. Он не свистел, а выл, заунывно и протяжно, неся с собой не только пыль, но и звук. Низкий, вибрирующий гул, исходивший не извне, а из самых недр, ощущаемый не ушами, а костями. Казалось, сама планета, тяжело раненая, издает этот непрекращающийся стон.

– Где чёрт возьми я… – ее собственный голос, хриплый и сорванный, прозвучал кощунственно громко в этой гнетущей тишине.

И тут другой звук врезался в этот гул, заставив ее замереть. Не ветер. Шаги. Тяжёлые, мерные, металлические, отбивающие дробь по базальту. Они приближались.

Соня развернулась – слишком резко, мир заплясал перед глазами, закружилась голова, и она едва удержалась на ногах, спотыкаясь об острый камень.

И увидела его.

Мужчина. Высокий – под два метра, а может, и больше, – застывший в нескольких шагах. Его фигура, облаченная в доспехи, казалась порождением этой пустоши. Это были не рыцарские латы, не грубая ковка – они выглядели… живыми. Органичными. Темный, матовый металл с серебристыми, пульсирующими прожилками облегал его тело, как вторая кожа, повторяя каждый мускул. Острые, почти шипастые выступы на плечах и предплечьях придавали ему вид хищной, смертоносной саранчи. Шлема не было, и его лицо, освещенное призрачным светом четырех лун, было обращено к ней.

Боже.

Лицо было высечено из гранита временем и войной. Резкое, угловатое, с высокими скулами, которые казались готовыми прорезать кожу. Тонкие, сжатые в бескомпромиссную линию губы. Длинный, белый шрам, похожий на молнию, пересекал левую щеку от виска до самого подбородка, бледнея на загорелой коже.

Но глаза… Глаза заставили ее кровь стынуть в жилах. Темные, почти совершенно черные, бездонные, но в их глубине тлели крошечные золотые искры, словно угли в пепле угасшего костра. Они изучали ее с такой нечеловеческой интенсивностью, что Соня почувствовала, как по ее спине бегут ледяные мурашки. В них не было ни враждебности, ни любопытства. Лишь холодная, безжалостная оценка. Словно он разглядывал незнакомый механизм, пытаясь определить его функцию и ценность.

В его руке, обутой в перчатку из того же темного металла, он держал меч. Длинный, тяжелый, с клинком цвета воронова крыла, по которому пробегали те же серебристые руны, что и на его доспехах. Они пульсировали в такт ее собственному учащенному сердцебиению.

– Кто ты? – его голос был низким, хриплым, режущим слух. Гласные звучали чуждо, согласные – слишком резко, будто камни, трущиеся друг о друга.

Соня попыталась ответить, но язык прилип к пересохшему нёбу.

Он сделал шаг ближе. Тяжелые сапоги звякнули о камень, и эхо раскатилось по пустоши.

– Я спросил: кто ты? – повторил он, и в его тоне появилась стальная нотка, не терпящая возражений. – И что ты сделала со Стражем?

– Страж? Я не… я не знаю, о чем вы… – ее собственный голос прозвучал жалко и слабо.

Он коротким движением меча указал на ее ладони. На светящиеся синим узоры, что расползались по коже.

– Метки. У тебя метки Стражей, – его глаза сузились, золотые искры в их глубине вспыхнули ярче. – Только дева равновесия может нести их. Но ты… ты не отсюда. Откуда ты?

Соня попыталась отступить, сделать шаг, но ноги подкосились. Она грузно рухнула на колени, и острая боль в ладонях вспыхнула с новой силой, заставив ее вскрикнуть.

– Я… я не знаю. Я была дома… потом был свет… портал… – слова путались, мысли разбегались. Страх, боль, полная дезориентация – все смешалось в комок, подступающий к горлу.

Мужчина смотрел на нее, не двигаясь. Казалось, вечность прошла, пока он медленно, почти нехотя, опустил меч, воткнув острие в грунт.

– Портал, – повторил он, словно пробуя на вкус незнакомое слово. – В пророчествах говорилось о деве из иного мира. С глазами цвета чужого неба. Я всегда считал это метафорой.

Он неожиданно присел на корточки, оказавшись с ней на одном уровне. Теперь она видела его лицо вблизи – каждую морщину у глаз, каждую частичку красной пыли на его скулах. И его глаза… в них по-прежнему не было тепла. Лишь ледяной, бездушный расчет и что-то еще – усталость, прошедшая сквозь века. Это заставило ее содрогнуться.

– Твое имя, – сказал он. Это не был вопрос. Это был приказ.

– Соня. Соня Лебедева, – она сглотнула ком в горле. – А вы?

– Лакрон мое имя, я служу Армии Призраков. Начальник патрульной службы силами Узурпатора, – отчеканил он без тени гордости или высокомерия. Просто констатация факта, привычная, как смена времени суток.

Соня не знала, что значат эти титулы, но само их звучание веяло леденящим душу холодом и угрозой.

– Скажи мне правду, Соня Лебедева из иного мира, – его голос стал тише, но от этого не менее опасным. – Ты активировала Стража равновесия. Сознательно?

– Я не… я не понимаю, о чем вы! – она снова подняла руки, и синие руны на них вспыхнули ярче, будто отвечая на его вопрос. – Я просто… коснулась этого куба, и все изменилось… все…

– Коснулась, – его глаза расширились на долю секунды. Впервые она увидела в них отчетливую эмоцию. Шок. Или ужас. – И он пробудился.

Он резко выпрямился, развернулся, его взгляд устремился к горизонту.

Соня, повинуясь необъяснимому импульсу, последовала за его взглядом – и дыхание застряло в груди.

Вдали, на фоне багрового неба, высился кристалл. Огромный, не менее тридцати метров в высоту, с гранями идеальной формы. Он был черным, как ночь, но по его поверхности бежали, пульсируя, те же синие прожилки, что и на ее руках. И он светился. Мощным, ровным пульсирующим светом, словно гигантское сердце, забившееся после долгой спячки. Этот свет был виден даже при призрачном свете четырех лун, висящих в небе.

– Триста лет он спал, – прошептал Лакрон, и в его голосе прозвучала боль, настоящая, неприкрытая. – Триста лет мир медленно умирал. А ты приходишь, касаешься его, и… – он резко обернулся, и в его глазах бушевала буря. – Ты понимаешь, что ты наделала? Узурпаторы убьют тебя за это. Меня убьют за то, что я привел тебя к ним. Мир… – он не договорил, с силой проведя рукой по лицу, смазав слой пыли на щеке. Когда он заговорил снова, в его голосе слышалась лишь бесконечная усталость. – Встань. Если можешь. Нам нужно уходить отсюда. Они уже почуяли пробуждение Стража. Придут проверять. А когда увидят тебя…

Но Соня не успела сдвинуться с места.

Из трещин в земле, из-за черных скал начали появляться фигуры – сначала полупрозрачные, словно сотканные из дыма и теней, а затем все более плотные. Воины в черных, отполированных до зеркального блеска доспехах, лица скрыты шлемами с узкими прорезями для глаз. Они двигались бесшумно, как привидения, плавно окружая их. Их было не менее двадцати.

– Рабы, – холодный, металлический голос Лакрона вновь обрел свою режущую силу, разнесясь по пустоши. – Вы нарушили границу. Наказание – смерть.

Он снова стал служителем армии призраков Лакроном. Его рука легла на эфес меча.

Соня инстинктивно отступила назад, но он уже смотрел на нее поверх голов своих воинов. Их взгляды встретились снова.

И что-то изменилось.

застыл. Его рука, занесенная для приказа, медленно опустилась. Он смотрел на Соню так, словно видел призрака, чудо или что-то, чего не должно существовать. Его суровое, непроницаемое лицо исказила гримаса изумления.

– Глаза, – пробормотал он, делая шаг вперед, сквозь строй своих солдат, которые расступились в немом потрясении. – Такие… синие.

Сонины глаза – теперь темно-синие, почти индиговые, сияющие изнутри после воздействия головоломки – горели в багровом свете этого мира. Она не могла отвести взгляд. В его глазах, таких холодных и жестоких мгновение назад, появилось что-то другое – растерянность, глубокая, неподдельная, и что-то похожее на боль. На давно забытую надежду.

– Провидец говорил правду, – прошептал он, и его голос дрогнул, потеряв всю свою стальную твердость. – Синеглазая дева… из другого мира.

Воины-призраки переглянулись. Один из них, стоявший ближе к Соне, инстинктивно схватил ее за руку, пытаясь оттащить, но она не двигалась, прикованная взглядом Лакрона. В ее груди разгоралось странное, незнакомое чувство – не страх, а нечто большее, необъяснимое.

Лакрон медленно, почти ритуально, снял перчатку и протянул обнаженную руку. На его ладони, покрытой старыми шрамами и мозолями, Соня смотрела с сочувствием, понимала, что он прошел.

– Покажи мне, – приказал он, но в его голосе не было привычной угрозы. Только… тихая, отчаянная мольба?

Соня, не сводя с него глаз, медленно, почти неосознанно, размотала окровавленные тряпки. Восемь светящихся синим отметин, уже не кровоточащих, а затянувшихся тонкой, переливающейся пленкой, образовывали на ее ладони идеально ровный круг. Воины-призраки, увидев это, отшатнулись, зашептались. В их бесстрастных позах появилась трещина.

– Избранная, – выдохнул кто-то из них, и в этом шепоте был благоговейный ужас.

И тогда Лакрон, главнокомандующий грозной Армии Призраков, тот, чье имя заставляло трепетать целые миры, опустился перед Соней на одно колено, склонив голову. Звон его доспехов прозвучал похоронным звоном по старому миру.

Соня ахнула, отшатнувшись.

– Я искал тебя, – сказал он хрипло, не поднимая головы. – Провидец предсказал… что придет та, кто спасет наш мир. И что я… – он запнулся, и его плечи напряглись. Когда он поднял на нее глаза, они были полны чего-то, что можно было назвать только отчаянием и надеждой, борющимися внутри него. – Что я должен буду сделать выбор. Между властью и светом, что ты несешь распад одного и начало другого.