Пережить настоящее

Бомбили завод, к бетонной стене которого притулился некогда их двор. Желания посмотреть – что там, не возникало, но видимо, какие-то трубы взорвались и под большим давлением с диким рёвом из них что-то вылетало. Через этот рёв были слышны одиночные выстрелы и короткие очереди, сквозь которые еле пробивался визг сказочных персонажей, выдуманная сущность которых давно обрела зримые зловещие очертания4.

Сидя в простенке целого пока ещё дома на тесно составленных табуретах, они будто заново проживали свою жизнь. Молчали, но не каждый про своё, а про общее, которому едва минуло двадцать.

Когда они встретились, ему было хорошо за пятьдесят, убеждённый холостяк, гурман, она тоже уже была не первой свежести. Измученная претензиями бывшего мужа, который груз собственной несостоятельности ловко перекладывал на женские плечи, она добросовестно тянула лямку домашнего хозяйства, из десятка коров, семейства свиней и без счёту прочей более мелкой живности. Хлопоты за сим хотя и кормили, но не давало перевести дух, дабы вспомнить о том, что она от и до городская девчонка с дипломом самого настоящего университета прошлого века, а не скоморошного, века нынешнего.

Их свидание, сам того не ведая, устроил отец. Некогда отстранившись от участи в жизни дочери, своею безвременной кончиной он устроил её марьяж наилучшим образом, так как, опасливый и недоверчивый, оставил после себя не только квартиру, уставленную вещами, принесёнными с помойки, но крепкий кирпичный гараж, полный чемоданов советских рублей, потерявших ценность в одну ночь. Чемоданы, само собой, наследница с горестным вздохом по недалёкому из-за скаредности не вполне состоявшегося папеньки снесла туда же, куда отправила и мебель, а гаражу нашла нового владельца, который, впридачу к купленной недвижимости, получил и жену.

Дело сладилось на удивление быстро не по причине легкомыслия обоих, но – куда ж ещё тянуть, если тянет друг к другу.

Они встретились в пору, когда внешность, как бы ни была хороша, действительно не имеет значения. Он был полон мужской силы, что не в речах, а поступках, она, преисполненная той, истинной женской манкости, в которой умение не придавать значение мелочам сочетается с разборчивостью. И… Слепила судьба из тех двоих кусочков человеческого теста один ладный пирожок.

Поздних детей обычно балуют безмерно, но когда сквозь тугую почву родительской любви пробивается росток настоящего мужеского х а р а к т е р а… Тут уж – пестуй не пестуй, скажется он в один день, и – ухожу, мол, мама-папа, на защиту Родины. Вас люблю без меры, благодарен за то, что родили и вырастили, кланяюсь низко, но поперёк вашей заботы восстану, отсидеться за вашими спинам не смогу. Не держите зла.

А родителям-то каково? Ничего больше не остаётся, как гордиться, на скорую руку стареть и плакать, слать с оказией собранные с любовью неподъёмные посылки, молиться и ждать сыночка от отпуска до Победы.

– Поздний – это когда опоздали?

– Смотря куда. Всё относительно мой друг, абсолютно всё…

Знаки судьбы

– Пауки не едят божьих коровок, потому,

что они невкусные или потому, что красивые?

– Потому, что умные5…

Автор

Дальнозоркая не к старости и не по осени, а от рождения, муха осмотрела округу, – всю, в общем6, вообще, и порешила, что довольно мерила её взмахами крыл, довольно трудиться и пора бы уже передохнуть, а то не ровён час – передохнут все до единой ея сотоварки, некому будет жужжать по весне, то и дело подводя ослабший за зиму завод полёта.

Не дожидаясь сумерек, темноты и не доводя себя до изнеможения и полной потери памяти7, муха направилась к окну дома, в котором её не прихлопнули вчерашней газетой, а выпустили через форточку со словами «Полетай ещё». Муха был туговата на ухо8, поэтому не расслышала всей фразы. Там было сказано чуть иначе: «Полетай мне ещё!» – чем, по сути попеняли, а прогнали, дабы не мараться к ней, ничтожной, сочувствием.

Но так-таки муха была доверчива, падка на сладкие речи и сладкое, а потому, облапав всю оконную раму по кругу и снизу до верху, она нашла-таки крохотную – не щёлочку даже, а едва ощутимую отстранённость рамы от оконного проёма, которая дала ей надежду проникнуть в гостеприимное жилище, где полно капель сладкого чаю на столах, припасено вкусных крошек без счёту и укромных, специально для неё устроенных уголков.

Муха натужно гудела с четверть часа, хлопоча подле рамы, столько же – на ней, но уже со стороны комнаты. Сперва она сокрушалась, недовольная обременительностью дороги а после – мягкостью приготовленного для неё гамака…

Не сразу сообразила муха, что не гамак то вовсе, а паутина. И перехватила удивлённый на себя взгляд божьей коровки, да поздно. Паук не первый год жил на этом свете и давно уж присмотрелся к непорядку в хозяйстве, а потому – из расчёта подсобить и полакомиться, не ленился устраивать в этом месте окошка западню.

Из того, с чем не успела проститься муха в округе, оказались стрелка бабочки, поверх склонённой травы, что указывала в сторону леса и протянутые в мольбе ладошки клёна.

Ну да ладно, глядишь, какая друга муха не пропустит мимо знаков судьбы, коих повсегда куда как больше, нежели самих тех судеб.

Жабы

Оконное стекло покрывалось постными брызгами капель дождя, будто кипящим на сковороде маслом с самого обеда. Осень кашеварила нечто из собранной по сусекам низин и оврагов листвы, весьма питательное, но загодя лишающее аппетита.

Редколесье охотно расставалось с ненужной уже, лишней листвой. Причитывая9её, противу весенних настроений, к помехе, деревья спешили поскорее избавиться от бремени утратившей гибкость и свежесть кроны, и прибегнув к помощи ветра, выходили из его объятий свежими, обновлёнными, холостыми.

Там и сям, обнаруживались нелепые в своей пышности эполеты опустевших гнёзд, залитые засахарившимся соком ссадины, заусеницы обломанных веток… Впрочем, – чудилось то или было в самом деле, деревца не шутя, с глупым, вздорным, напрасным по сути задором юности, кичились неприкрытыми ничем изъянами. В особенности – единичными листочками, обметёнными напоследок веником ветра с плеч ветвей, – так бабушка счищала чистою щёткой невидимые пылинки с кителя деда перед тем, как выйти ему на прогулку.

Дивилось младое редколесье своей, позабытой за лето, лёгкости и свободе. Заодно тому, насколько дальше от них теперь земля, и что чуть заметнее качает их из стороны в сторону во время, как шагают они по дню от рассвета до заката.

– Кажется, раньше такого не было… – перешёптываются они друг с дружкой, то ли жалуясь, то ли в надежде доискаться причины противоречий собственных чувств.

Зрелый же лес, супротив редколесья, неохотно расставался и с редкими путниками, и с павшей листвой. Он давно уже понял, что ничто не делается просто так, из брожения и буйства весенних соков, как младости. Всё данное истрачивалось лесом степенно, со скаредностью скупца и расчётом старца… или мудреца, что почти одно и тоже.