Партия с тенью

Алла Малашенкова

Партия с тенью

Я не играю в бога. Я использую инструмент.

Пролог

(Записки Максима Громова)

18 марта 2040 года.

Неделю назад мы похоронили Игоря Петровича Северцева.

Мой наставник, мой учитель, человек, который стоял рядом в самые тёмные минуты. Он унёс в могилу то, что мы когда-то поклялись никому не рассказывать. Многое об этом деле я не знал. Наверное, шеф меня щадил.

Пятнадцать лет я молчал. Думал – смогу носить этот груз. Ошибался. Груз не становится легче. Он только тяжелее.

Если не запишу – сойду с ума.

Сегодня утром мне позвонили.

Номер незнакомый, городской. Я взял трубку – молчание. Потом щелчок. Лёгкий, металлический. Такой, какой издаёт шахматная фигура, когда её ставят на доску.

Я бросил трубку и час сидел, глядя в стену.

Тогда я еще не знал, что этот звонок – лишь начало. Что Он уже нашёл меня.

Вечером, когда я вышел на балкон покурить, я увидел его впервые за последние пятнадцать лет. Внизу, под фонарём, стоял человек. Высокий, в тёмном костюме. Трость в правой руке – серебряный набалдашник в форме шахматного коня поблёскивал в неярком свете. Он стоял неподвижно и смотрел вверх. Прямо на меня. Я зажмурился, посчитал до трёх. Открыл глаза – никого. Только круг света под фонарём. Пустой. Почти. На асфальте, в самом центре круга, лежало что-то небольшое. Я догадывался что. Это шахматная фигура. Скорее всего чёрная фигура.

Я за ней не спустился.

Утром её уже не было.

А вчера в новостях сообщили: пропал глава крупного банка. Вышел из офиса вечером и не вернулся домой. Охрана ничего не видела. Камеры зафиксировали, как он садится в машину – и всё. Машину нашли на парковке, ключи в замке зажигания, телефон на сиденье.

Как будто его вырезали из реальности.

Я до сих пор не верю в совпадения.

***

Это не для прокурора. Не для архива. Даже не для потомков.

Для себя. Чтобы знать наверняка, что всё это было по-настоящему, а не померещилось мне в страшном сне.

И ещё – если со мной что-то случится, кто-то должен знать правду.

Вчера я достал из сейфа старую фотографию и конверт. В конверте – адрес дочери. Елены. Она родилась через полгода после того, как мы с моей подругой Леной расстались. Я узнал об этом случайно, много лет спустя. Лена не захотела, чтобы я участвовал в жизни ребёнка. Сказала: "Ты слишком далеко, Максим. Ты где-то в прошлом застрял". Она была права.

У Лены – дочь Елена. Как-то странно. Или моя бывшая хотела меня запутать? Чушь. Но странно. И все-таки я путаюсь. Наверное, захотела спрятать за собой, защитить даже от моих мыслей. Тогда очень умно. Я бы не додумался до такой комбинации.

Елене младшей сейчас двадцать с небольшим. Работает в городском архиве. Я проверял. Видел ее личное дело, фотографию. Умная девчонка, и похожа на мать.

Может быть, не писать свои мемуары? Вдруг они повредят дочке?

***

А ведь когда-то мир был совсем другой. Мне казалось, что все просто, все разложено по полочкам и переживать особо не за что. И даже то, что мне пришлось пройти детский дом, уже не так давило, поскольку впереди была вся жизнь. Я жил в лучшей стране, работа мне нравилась, дома меня ждала Леночка, пока подруга, но мы вскоре намечали соединиться на всю жизнь. Чего еще нужно?

А началось всё с обычного дела о пропавших людях.

Закончилось… Впрочем, судите сами.

Как бы начать писать? Я делаю глоток коньяка (прижилась-таки привычка с возрастом) – жжёт, но согревает. Листаю чистую тетрадь, взгляд возвращается к нашей с Северцевым фотографии. Я опускаю голову и начинаю писать. Ручка царапает бумагу. А писать, как оказалось, нелегко… Хотя, будучи опером, я исписал горы бумаг. Но то – другое.

За окном гудит ветер, качая фонарь у подъезда. Его свет дрожит на потолке – то ярче, то тусклее. Как пульсация того голубого света под шахматной доской.

Я встаю, закрываю штору.

Но ощущение не проходит: кто-то смотрит.

Возвращаюсь к столу, беру ручку.

Пишу.

***

Прежде чем рассказать эту историю, я должен рассказать о Лене. Потому что она – часть этой истории. Хоть и не знала об этом. Мы познакомились за три года до того злополучного лета. Я приезжал в психиатрическую больницу по делу – допрашивал свидетеля, пациента с шизофренией. Лена была дежурным врачом. Помогла мне подготовить пациента к разговору, объяснила особенности его состояния, посоветовала, как лучше формулировать вопросы.

Я пригласил её на кофе. Она согласилась. Я очень удивился. Она – интеллигентная, красивая, умная. И я – обычный опер, с особой русской внешностью рубахи-парня из глубинки… Помню, как сидели в кафе напротив больницы, и она рассказывала о работе. О том, как видит людей насквозь – после психиатрии все маски становятся прозрачными. Говорила, что хотя она и молода, но ставит диагнозы не хуже старых и опытных врачей, хотя и не всегда при них озвучивает. Смеялась, говорила, что я – открытая книга. Что эта книга читается легко.

– И что там написано? – спросил я.

– Что ты одинокий. Что прячешь это за работой. И что боишься сближаться с людьми.

Я тогда усмехнулся – слишком точно попала.

Мы встречались полгода, прежде чем я предложил съехаться. Она согласила не сразу. Сказала:

– Макс, я вижу, что ты держишь дистанцию. Даже со мной. Я не знаю, смогу ли жить с человеком, у которого всегда есть невидимая стена.

– У меня нет стены, – соврал я.

– Есть. Но я попробую. Если станет совсем невыносимо – уйду. Договорились?

– Договорились.

Мы прожили вместе три года. Хорошие три года. Я думал, что стена исчезла. Что я научился быть открытым. А потом случилось то лето. И стена выросла снова. Только теперь – железобетонная. Непроницаемая. Оказалось, что я прекрасно справляюсь со своими стенами. И Лена не смогла через неё пробиться. Но это будет потом. А тогда, в начале июня, мы были счастливы. Или я так думал.

Глава 1. Семь пропавших

Максим. Перемены

15 июня.

День, когда всё это началось.

А начиналось скучно, не считая…

Проснулся я в пять утра от кошмара.

Снилось: стою в тёмном лесу, а передо мной – шахматная доска на пне. Фигуры двигаются сами. Но не только они, но и доска прокручивается то по горизонтали, то по вертикали. Я пытаюсь остановить доску руками, но пальцы проходят сквозь дерево, как сквозь воду. Или это голограмма? А потом одна из фигур поворачивает ко мне голову – у неё лицо Северцева, лучшего следователя в нашем отделе.

Проснулся в холодном поту. Лена спала рядом, свернувшись калачиком. Я лежал, глядя в потолок, и думал: к чему бы это?

В углу комнаты что-то блеснуло. Я повернул голову. У шкафа, в тени, стоял силуэт. Высокий. С тростью. Восходящее солнце отражалось от металла коня в шахматном стиле на набалдашнике. Сердце мое ухнуло вниз.

– Кто там? – хрипло прошептал я.

Силуэт не двигался. Только трость чуть качнулась – тик, тик – набалдашник стукнул о шкаф. Я дотянулся до выключателя. Щёлкнул. Свет залил комнату. Никого. Только тень от шкафа. Обычная, неподвижная. Но запах остался. Странный. Старое дерево и что-то металлическое. Как в антикварной лавке.

Лена все еще спала рядом, слегка приоткрыв рот, хотя очень не любила, когда ночью включают свет. Я лежал, глядя в потолок, и думал: к чему бы уже и это? Что может означать подобный сон? В шахматы я играл посредственно. В лесу был очень давно. И что это за фокусы с голограммой в моей спальне?

Потом решил – ерунда, переработался в жару. У меня в последние дни дел по горло. Много мелких, никчемных дел. Когда времени на раздумья нет, а сами дела раскрываются не твоим умом, а ошибками подозреваемых.

Но ощущение тревоги не уходило.

***

Мой кабинет располагался на третьем этаже нашего районного отдела полиции. Сразу два опера ушли в отпуск, поэтому он сейчас весь мой. Почти как у начальника. Два окна выходят на автостоянку, где греются на солнце служебные «Лады» и пара допотопных «Газелей». Стены крашены в тот самый унылый бежевый цвет, который встречается только в госучреждениях – не то грязный, не то просто старый. На столе – завал бумаг по делу о краже на складе: пропало двести килограммов гречки и ящик консервов. А бумаги – десятки накладных на поставку товаров. Здесь пришло, здесь ушло. И я, как бухгалтер. Пытаюсь восстановить события. Обычная текучка. И мысли зацепиться не за что.

Кондиционер сдох неделю назад, в кабинете – парилка. Июнь выдался жарким, воздух стоял, как кисель. Сейчас бы на речку, да на недельку… а тут… третий холодный кофе из автомата внизу уже не помогал – только желудок скручивало.

Говорят, что наша местность находится как раз посередине между двумя источниками силы: Аркаимом, это система древних городов, и входом в славянский Рай, это где-то недалеко от горы Эльбрус. Поэтому здесь тоже много чего аномального. Например, погода. Если печет, то адски, иначе не скажешь. Откуда я знаю об источниках? Интересуюсь такими аномалиями, благо, пишут об этом немало.

***

Я подошел к окну, раскрыл обе створки, чтобы немного «проветриться» и вновь увидел внизу, на парковке, человека. Высокого, в тёмном костюме, с тростью. Стоял у моей машины и смотрел вверх – прямо на моё окно. А в окне я.

Я моргнул – человек исчез.

Просто-напросто его не стало. Может быть, зашёл за машину. Или мираж, показалось на жаре. Вон, вроде как воздух немного плывет над асфальтом. Вот и я… поплыл.

Но тревога усилилась. Получается, что ночью это явление не приснилось.

***

Вот и конец рабочего дня. Я уже собирался свалить пораньше, пока начальство не вызвало на ковер: Ленка обещала что-то особенное на ужин.

В этот момент дверь кабинета скрипнула, и вошёл… Северцев. Легок на помине! Обычно он к себе вызывает. Оно и понятно, его время дороже, чем любого из оперов. А сегодня сам пожаловал.

Он вошёл так, будто нёс с собой свою тень. Высокий, худой, в тёмном костюме – в такую жару! Седина на висках, взгляд серых глаз уставший, но цепкий. Северцев всегда выглядел так, будто только что вернулся с похорон или собирался на них. Лицо строгое, морщины у рта – от того, что мало улыбался, наверное. Или постоянно сдерживал улыбку. Или боялся невовремя зевнуть. Говорил обычно негромко, но так, что все замолкали. И правильно, зачем зря кричать, лишнюю энергию тратить? Вот бы научиться так!

В руке у него была трость. Та самая трость. Я замер, глядя на неё. Чёрное дерево, серебряный набалдашник в форме шахматного коня. Конь смотрел на меня пустыми глазами.

– Игорь Петрович, вы заболели? – спросил я, кивая на трость.

Он посмотрел на неё, будто удивился, что она у него в руке.

– Нога побаливает. Старая травма, – ответил коротко и поставил трость у стены.

Я не мог отвести от трости взгляд. Трость стояла, чуть наклонившись, и мне казалось, что конь на набалдашнике… шевелится. Поворачивает голову.

Моргнул – конь снова неподвижен. Хорошо бы сходить к врачу. Который ждет меня дома.

Я вспомнил силуэт на парковке и почувствовал холодок.

А ведь я никогда раньше не видел шефа с тростью.

– Громов, брось свой склад, это дело я уже закрыл, – сказал он и положил на мой стол папку поверх всех бумаг.

Я с облегчением вздохнул. Бывает же счастье в жизни, надоели мелкие воришки. Потер руками, наконец-то свежее дело. Не может не быть интересным судя по поведению шефа.

Папка была старая, картонная, с потёртыми углами. На обложке – ровные, каллиграфически написанные буквы: «Дело №… Пропавшие. Район Зелёного острова».

– Что там? – спросил я, поднимая глаза на начальника.

– Дело поинтереснее, чем твоя бухгалтерия. Считай, что я тебя мобилизовал. Смотри внимательно!

Он раскрыл папку, разложил передо мной семь фотографий.

Чёрно-белые копии с паспортов и удостоверений. Мужчины и женщины разного возраста. Лица обычные – не бандиты, не красавцы, не уроды. Те, кого видишь каждый день в автобусе или в очереди за хлебом. Общего между ними на первый взгляд – ну, совсем ничего.

Я вгляделся в одну из фотографий. Женщина лет сорока, лицо усталое, добрые глаза. Под фото – имя: Екатерина Львова, преподаватель.

Что-то в её лице показалось знакомым. Будто я её где-то видел. Или учителя всегда имеют сходство? Профессиональное. Когда невольно съеживаешься под строгим взглядом.

– Кто они? – спросил я.

– Обычные люди. Общее есть – они пропали. – Будто прочитав мои мысли, проворчал Северцев. – Все в районе Волги, поблизости острова Зелёный. За последние полгода.

Остров Зелёный. Слышал о нём – туристическое место, небольшая турбаза, старая церковь, какие-то развалины. Люди туда ездят на выходные – шашлыки, рыбалка, лес. Ничего криминального.

– Может, утонули? Волга – река коварная. – Невольно сорвалось с языка банальное оправдание для большинства несчастных случаев на реке.

– Тел не нашли. Ни следов борьбы, ничего. Просто… исчезли. – Он потянулся в карман за куревом.

Я вгляделся в фотографии.

Обычные лица. Никаких бандитов, никаких VIP-персон. Продавщица из магазина, инженер, учитель, медсестра. Средний возраст – от тридцати до пятидесяти.

– Что-то же их связывает? – профессиональное любопытство начинало работать.

– Вот это и предстоит выяснить. – Не глядя мне в глаза, пробурчал шеф.

Северцев закрыл папку и добавил:

– Завтра едем на остров. Представь: я, ты и длинные разговоры с местными. Готовься. Поедем очень рано.

Он взял трость и направился к двери. На пороге остановился, не оборачиваясь:

– Максим, ты веришь в судьбу?

Я опешил от неожиданности:

– В смысле?

– В предопределённость. Что всё уже решено заранее.

– Не знаю. Не думал об этом.

Он кивнул:

– Правильно. И не думай.

И вышел.

Я сидел и еще долго смотрел на закрытую дверь.

***

Тогда я не придал этим словам особого значения. Думал – найдём тела или выясним, что люди просто ушли из семьи, сбежали от кредитов. Бывает. Современный мир жестокий, но предсказуемый.

Но Северцев смотрел на фото иначе – так, словно видел там что-то, что ускользало от меня. Он всегда так смотрел на дела. Будто читал между строк.

Я снова взял фотографии, разложил их на столе. И вдруг заметил странную деталь. На всех фото – на заднем плане, едва различимо – одно и то же пятно. Размытое, тёмное. Может, брак печати. Может, грязь на сканере. Но выглядело оно как тень человека.

Я потёр глаза. Посмотрел снова – пятна не было. Решил – переработка, жара, усталость. Северцев еще со своей таинственностью. Сунул фото обратно в папку. Но тревога не уходила.

Уходя из отдела, я обернулся. В конце коридора, у окна, стоял человек. Спиной ко мне. Высокий. Тёмный костюм. Трость.

– Игорь Петрович? – позвал я.

Фигура не обернулась. Я пошёл по коридору. Быстрее. Почти бегом. Дошёл до окна.

Никого. Только моё отражение в тёмном стекле. И за моей спиной, в отражении – он. Стоит. Смотрит на меня. Я резко обернулся. Коридор пуст. Посмотрел в окно снова – отражение чистое. Но ощущение чужого взгляда не проходило. Мистика.

***

Мой дом – панельная девятиэтажка на окраине. Очень старая. Лифт вечно не работает, подъезд пахнет кошками и старой краской. Квартира на пятом этаже – двушка, тесная, но своя. Окна выходят во двор, где стоят гаражи и торчит ржавая детская горка.

Лена встретила меня у двери в своём привычном халатике и с улыбкой. Пахло жареной картошкой и чем-то ещё – кажется, она пекла пирог. На столе уже стоял чайник, «дымился» паром.

– Ну наконец-то! Я уж думала, ты забыл про "что-то особенное".

Я обнял её сзади, поцеловал в шею.

– Никогда не забуду. Что готовишь?

– Твоё любимое.

Она повернулась ко мне, всмотрелась в лицо.

– Устал?

– Нормально. Новое дело получил.

– Интересное?

– Пока не знаю. Завтра на выезд. На Волгу.

Лена нахмурилась.

– Надолго?

– День, может два. Осмотр места, опросы. Ничего опасного и, скорее всего, интересного. А жаль. Хочется чего-нибудь эдакого.

Она кивнула, но я видел – не совсем поверила. Лена работала в психиатрии пятый год, научилась читать людей. Видела то, что другие пропускали.

– Макс, – сказала она тихо, отворачиваясь к плите, – если что-то случится… ты скажешь мне? Да?

– Конечно скажу.

Она прищурилась:

– Остров Зелёный? Говорят, там красиво. Может, съездим после того, как закроете дело?

– Сначала надо живым оттуда вернуться, – пошутил я.

Она не рассмеялась. Посмотрела на меня странно:

– Макс, ты это серьёзно сказал?

Я моргнул:

– Что? Нет, шучу.

– А звучало не как шутка.

Повисла неловкая пауза.

– Прости, – сказал я. – Устал. Жара.

Она кивнула, но улыбка была натянутой.

Мы ужинали, говорили о ерунде – о её смене в больнице, о том, что у соседей снизу опять затопило, что надо бы поменять смеситель на кухне. Обычный вечер обычной жизни. Лена улыбалась, наливала чай, и я чувствовал тепло – то самое, от которого хочется остаться дома и больше никуда не ехать.

Только я взялся помочь и помыть посуду, как в окно что-то стукнуло. Я обернулся – за стеклом ничего. Пятый этаж, птица? Или шмель, он тяжелый.

– Что-то случилось? – спросила Лена из комнаты.

– Нет, показалось.

Я подошёл к окну. Посмотрел вниз.

Во дворе, под фонарём, стоял человек в тёмном костюме. С тростью. Смотрел вверх. Это уже не смешно. Я зажмурился, открыл глаза – человека не было.

– Точно переработка, – пробормотал я.

Но спать лёг с тревогой. Перед сном Лена прижалась ко мне.

– Макс, я тебя люблю. Знаешь, да?

– Знаю. Я тоже. В смысле – тебя, а не себя.

– Что бы ни случилось – помни это.

Я тогда не понял, почему она так сказала. Будто предчувствовала.

***

В ту ночь мне снова снилась шахматная доска.

Только теперь я стоял не в лесу, а в тёмной комнате. Доска передо мной светилась голубым. Только теперь это была не доска, а большой, висящий в воздухе «бублик». Фигуры двигались по нему сами – белые против чёрных. Я смотрел на них и вдруг понял: каждая фигура – это человек. Я вижу их лица в резном дереве. Или в камне? Живом!

Чёрный конь сделал ход. Стоящий перед ним слон упал с доски.

И где-то вдали раздался крик.

Я проснулся в холодном поту. Лена спала рядом, дышала ровно. Я встал, выпил воды, посмотрел в окно.

Двор пустой. Фонари горят.

Но ощущение не проходило: что-то началось.

***

Тогда я даже представить не мог, что через месяц буду стоять в подземелье под старой церковью и смотреть на шахматную машину, которая играет жизнями людей. Тот же тор, так называлась эта объемная фигура, я потом нашел. Только лиц на фигурах не было.

Не знал, что это дело изменит меня навсегда.

И что тот человек в тёмном костюме – не Северцев.

А кто-то другой. Или другое.

Лена Первые

15 июня.

Макс проснулся в пять утра. Опять очень рано. Обычно он спит намного дольше. Это уже третья ночь подряд. Я слышала, как он ворочается, встаёт, ходит по комнате. Потом выходит на балкон, курит. Он бросил курить год назад, а теперь снова начал.

Когда я спросила утром – что случилось, он ответил: «Кошмары. Переработка».

Но это была ложь.

Я работаю в психиатрии уже пять лет. Я знаю, как выглядит человек после кошмара – растерянность, учащённое дыхание, страх в глазах.

У Макса было другое.

Он выглядел так, будто вспоминал. Не сон, а что-то реальное. Что-то, что уже случилось. Или вот-вот случится. Правильно, его мучили предчувствия.

***

Вечером я приготовила его любимое – жареную картошку с грибами, салат, пирог с яблоками. Думала, расслабится, расскажет.

Не рассказал.

Сидел, смотрел в тарелку, ел машинально. Я видела – мысли где-то далеко.

– Макс, что с тобой?

– Ничего. Устал.

– Ты не устал. Ты напуган.

Он поднял глаза. Посмотрел так, будто я сказала что-то запретное.

– С чего ты взяла?

– Я вижу. У тебя руки дрожат. Ты не спишь. Ты куришь. Максим, я знаю тебя. Что случилось?

Он отвёл взгляд.

– Новое дело. Сложное.

– Какое?

– Не могу говорить. Служебная тайна.

Служебная тайна. Удобная отговорка.

Но я видела – это не просто дело. Это что-то, что меняет его. Изнутри.

***

Ночью мне приснился странный сон.

Я стою в тёмном лесу. Деревья высокие, старые, стволы покрыты мхом. Пахнет сыростью и гнилью. Впереди – поляна. На ней – белая некогда церковь. Старая, обветшалая. Окна чёрные, как провалы. Я иду к ней. Не хочу, но ноги несут сами.

Захожу внутрь. Спускаюсь через люк. В центре – каменный стол. Над ним – шахматная доска. Странная, объёмная, как бублик. Фигуры двигаются сами. Я смотрю на них – и вдруг вижу: одна фигура – это Макс. Белый король. Стоит внутри этого бублика. Окружён чёрными фигурами.

Я кричу ему: «Беги!»

Он не слышит. Чёрная ладья движется к нему.

Я просыпаюсь в холодном поту.

Рядом Макс. Спит. Дышит тяжело, будто бежал.

Я провожу рукой по его спине – он весь мокрый.

***

Утром спросила:

– Макс, ты все-таки едешь?

Он кивнул:

– Да. На Волгу-матушку. На остров, таинственный и пугающий.

У меня кольнуло в груди. Не знаю, почему.

– Зелёный остров. Точнее, остров Зеленый. Там церковь старая. Надо осмотреть место.

Церковь. Как во сне.

Я схватила его за руку:

– Не езди.

Он удивился:

– Почему?

– Не знаю. Просто… чувствую. Не надо туда ехать.

Он усмехнулся:

– Лен, ты что, ясновидящей стала? От психиатра до ясновидящей один шаг?

– Может быть.

Он поцеловал меня в лоб:

– Всё будет хорошо. Вернусь вечером.

Но я знала – не будет. Будет очень плохо. Что-то изменится. Навсегда.

Весь день я чувствовала странное. Тяжесть в груди. Головная боль. Тошнота. Я подумала – может, простыла. Но температуры нет.

К вечеру стало хуже. Голова раскалывалась. Я выпила таблетку – не помогло.

Легла в девять. Уснула тяжело.

И снова сон.

Я стою в подземелье. Своды каменные, сырые. Пахнет плесенью и чем-то ещё – озоном, что ли, как перед грозой.

В центре – тот же каменный стол. Та же доска. Но теперь я вижу – под доской что-то светится. Голубым светом. Пульсирует. Я подхожу ближе. Свет усиливается. Ярче. Ослепительно ярко. Я зажмуриваюсь.

Когда открываю глаза – вижу Макса. Он стоит у доски. Смотрит на неё.

Я кричу: «Не трогай!»

Он не слышит. Протягивает руку к фигуре. Касается. В ту же секунду – вспышка.

Я просыпаюсь с криком.

Глава 2. Остро Зеленый

16 июня

Утро снова выдалось жарким и душным. Такая рань, и все-таки за ночь воздух не остыл.

Северцев настоял выехать в пять утра – терпеть не мог опаздывать. К чему? К завтраку на лоне природы?

Я ещё непроизвольно зевал, пока вёл мою видавшую виды «Шкоду» по шоссе к Волге. Ехать на автобусе, как предлагал шеф, я отказался. Впрочем, он тоже не был особенно против.

Трасса шла через пригород – мимо гаражных кооперативов, заброшенных складов, рекламных щитов, на которых выцветшие красавицы предлагали купить квартиры в новостройках. Где эти новостройки? Асфальт весь в ямах, обочины заросли бурьяном. А на дворе – двадцать первый век. Изредка попадались деревеньки – покосившиеся домики, огороды, собаки на цепях. Обычная русская дорога, одним словом.

Северцев сидел рядом, молчал, курил в приоткрытое окно. В те дни он ещё курил.

– Шеф, а чего так рано? – спросил я, щурясь от низкого солнца. – Остров же никуда не уплывёт. Он же – остров!

Северцев затянулся, выпустил дым. Пепел сдуло ветром из окна. Он испуганно обернулся, как школьник. Интеллигенция! Приподнял стекло.

– Хочу застать турбазу в рабочем режиме. Утро – лучшее время наблюдать за людьми. – Он задумался. – Я вот и допросы провожу с раннего утра. Некоторые любят ночь…

– Думаете, на острове что-то нечисто? Там же земли с гулькин нос, что там можно спрятать?

– Не знаю, Максим. Но семь человек не исчезают просто так. Всегда есть причина. Всегда есть…

Он сделал паузу, посмотрел в окно на мелькающие поля.

– …паттерн.

– Паттерн, – повторил я, изображая умное выражение лица.

– Закономерность, – уточнил он спокойно. – Найдём повторение – найдём причину.

Я только хмыкнул. Для меня расследование всегда было проще: ищи следы, ищи людей, ищи мотив. Северцев любил копаться в схемах, выстраивать логические цепочки. Я полагался на интуицию и упрямство. И ведь помогало до этого!

Мы проехали развилку, свернули на просёлок. Дорога стала ухабистой.