Дамы и господа, мы вернем вам жизнь

Сондер Абельсон

Дамы и господа, мы вернем вам жизнь

Глава 1. Уютная тюрьма вашего разума

Вы здесь. Не на диване, не в кресле под пледом, не в вагоне метро, качающем вас в такт чужим жизням. Вы в своей клетке. Вы привыкли называть ее иначе: «моя депрессия», «мое тревожное расстройство», «моя сложная жизненная ситуация». Вы дали ей имя, чтобы сделать ее вещью, внешней силой, отдельным от вас врагом. Это первая и самая главная ложь, на которой держится вся конструкция. Это не враг. Это ваш дом. Вы его построили. Вы обставили его мебелью. Вы каждый день протираете в нем пыль.

Посмотрите вокруг. Видите эти стены? Они сложены из кирпичей старых обид, скрепленных раствором жалости к себе. Каждый кирпич вам знаком, вы помните его на ощупь. Вот этот, щербатый, – тот раз, когда вас предали. Вот этот, холодный, – родительское равнодушие. А вон тот, почти стершийся от ваших прикосновений, – ваше первое большое разочарование. Вы годами рассказывали об этих кирпичах психотерапевтам, друзьям, случайным собутыльникам. Вы так гордились уникальностью своего узора кладки, что не заметили, как замуровали себя заживо. Эти стены не защищают вас от мира. Они защищают вас от жизни.

А что это за удушливый, но такой привычный запах? Это запах гниения. Это аромат вашего прошлого, которое вы отказываетесь хоронить. Вы держите его в своей камере, как труп любимого человека, надеясь, что он однажды оживет и извинится. Вы кормите его своей энергией, своими мыслями, своим настоящим. Вы тратите свои дни, ведя бесконечные диалоги с призраками, переигрывая старые сцены, пытаясь выиграть битвы, которые закончились десятилетия назад. Ваша депрессия – это не болезнь. Это некрофилия. Патологическая привязанность к тому, что мертво. Вы не хотите отпустить прошлое, потому что оно – единственное доказательство того, что вы страдали. А ваше страдание – это все, что у вас, как вам кажется, есть. Это ваш орден, ваша медаль, ваше алиби на бездействие.

Прислушайтесь. Слышите этот монотонный гул? Это ваша тревога. Это работа генератора, который круглосуточно питает электричеством вашу тюрьму. Вы включаете его каждое утро, едва открыв глаза. Первый вдох – и первая мысль: «А что, если?..» Что, если я не справлюсь? Что, если меня уволят? Что, если они меня осудят? Что, если я заболею? Этот гул стал для вас фоновой музыкой, без которой наступает оглушительная, невыносимая тишина. Тишина, в которой вам пришлось бы услышать единственный важный вопрос: «А что я делаю прямо сейчас?» Вы предпочитаете гул. Ритуал тревоги придает вашему дню структуру. Проснуться, испугаться будущего. Позавтракать, обдумать возможные катастрофы. Пойти на работу, прокручивая в голове сценарии провалов. Ваша тревога – это молитва, обращенная к божеству по имени «Катастрофа», в существование которого вы верите гораздо истовее, чем в собственные силы. Вы не боретеся с тревогой. Вы ее практикуете. Вы – ее верный адепт.

Теперь давайте поговорим о комфорте. Вы думаете, в тюрьме не может быть уюта? Ошибаетесь. Ваша – самая комфортабельная из всех. В углу стоит старое, продавленное, но такое знакомое кресло. Это ваша апатия. Вы садитесь в него, когда устаете даже от имитации борьбы. Оно принимает форму вашего тела, оно ничего от вас не требует. В нем можно сидеть часами, днями, годами, глядя в одну точку и упиваясь сладкой безнадежностью. Из этого кресла мир кажется простым и понятным: все тлен, ничего не имеет смысла, стараться бесполезно. Это высшая форма интеллектуальной лени, замаскированная под глубокую философскую позицию.

А вот этот мягкий, теплый плед, которым вы укрываетесь с головой. Это ваша убежденность в собственной уникальности. «Никто не понимает, как мне плохо». «Мой случай – особенный». «Другим легко, у них не было такой травмы». Этот плед греет ваше эго. Он отделяет вас от миллиардов других людей, которые тоже испытывают боль, страх и отчаяние. Но их боль – обычная, житейская. Ваша же – экзистенциальная драма, достойная романа. Пока вы кутаетесь в этот плед, вам не нужно ничего делать. Вы – хрупкая ваза с тончайшим узором трещин. Вас нельзя трогать. Вам можно только сочувствовать. И вы исправно ищете это сочувствие, обменивая крупицы своей жизненной силы на порции чужой жалости. Жалость – это наркотик. Он не лечит, но на время снимает боль ответственности.

Ваша тюрьма – не одиночная камера. У вас есть сокамерники. Это ваши диагнозы. «Биполярное расстройство». «Пограничное расстройство личности». «Генерализованное тревожное расстройство». Вы получили их от людей в белых халатах и теперь носитесь с ними, как с документами, удостоверяющими личность. Эти диагнозы стали для вас исчерпывающим объяснением всего: вашей лени, вашей трусости, ваших неудач в отношениях. «Я не могу построить карьеру, у меня депрессия». «Я срываюсь на близких, потому что у меня БАР». Вы превратили медицинский термин в индульгенцию. Он освободил вас от необходимости работать над своим характером, контролировать свои импульсы, брать на себя ответственность за свои поступка. Вы не человек, который ведет себя определенным образом. Вы – ходячий диагноз. Симптом на ножках. Это очень удобно. С симптома какой спрос?

Вы скажете, что пытались сбежать. Вы расскажете нам о годах психотерапии. О десятках прочитанных книг. О ретритах и медитациях. Позвольте нам сэкономить ваше время. Все, что вы делали, – это переклеивали обои в своей камере. Вы меняли серые на бежевые, потом на обои в цветочек. Вы вешали на стены мотивирующие цитаты – эти дешевые репродукции свободы. Ваша терапия превратилась в увлекательный сериал о вас самих, где вы – и главный герой, и сценарист, и единственный зритель. Каждую неделю вы приходили, чтобы пересказать очередную серию, получить свою дозу внимания и сочувствия, и вернуться обратно в свою камеру, удовлетворенные тем, что «работаете над собой». Эта «работа» и есть главный механизм поддержания тюремного режима. Пока вы «работаете над проблемой», вам не нужно ее решать. Сам процесс стал целью.

Вы не хотите излечиться. Осознайте это. Это самый болезненный и самый важный тезис этой главы. Если завтра утром вы проснетесь абсолютно здоровым, что вы будете делать? Ваша привычная система координат рухнет. Вам больше не о чем будет так упоительно страдать. Вам больше нечего будет рассказывать терапевту. Ваша уникальность испарится. Вы станете таким же, как все. Вам придется вставать и идти в мир, который ничего вам не должен. Вам придется строить отношения, в которых нельзя будет манипулировать своей болью. Вам придется ставить цели и достигать их, преодолевая реальные, а не выдуманные препятствия. Вам придется столкнуться с оглушительной, пугающей ответственностью за каждый свой день. Свобода страшнее любой тюрьмы, потому что на свободе нет надзирателя, на которого можно свалить вину. Вы боитесь не депрессии. Вы боитесь жизни.

Ваше страдание стало стержнем вашей личности. Без него вы боитесь рассыпаться. Это ржавая арматура, на которой держится ветхое здание вашего «Я». Вы не знаете, кто вы без своей боли. Всю свою сознательную жизнь вы определяли себя через отрицание: «я – тот, кто не может радоваться», «я – тот, кто боится», «я – тот, кого ранили». Попробуйте определить себя через утверждение. Через действие. Молчание. Вы не сможете. Ваш внутренний язык состоит из жалоб. Ваш ум натренирован находить в любом явлении потенциальную угрозу или повод для уныния. Это не врожденное свойство. Это навык. Вы оттачивали его годами. Вы достигли в нем мастерства.

Поэтому закройте эту книгу, если вы пришли за очередной порцией успокоительного. Мы не будем говорить вам, что вы – жертва. Мы скажем вам, что вы – дезертир. Вы сбежали с поля боя под названием «жизнь» в уютный лазарет своих симптомов. Мы не будем давать вам очередную технику «борьбы с тревогой». Это все равно что учить заключенного правильно стучать кружкой по решетке. Мы не собираемся анализировать узоры на кирпичах ваших обид. Наша задача – вручить вам кувалду и показать, где несущая стена.

Эта глава – не нападение. Это диагностика. Прежде чем начать лечение, хирург должен точно определить локализацию опухоли. Ваша опухоль – это комфорт вашего страдания. Это привычка быть несчастным. Это тайное удовольствие, которое вы получаете от своей драмы. Пока вы не признаетесь в этом самому себе, любая терапия, любая книга, любая таблетка будет лишь обезболивающим, которое позволит вам и дальше спокойно гнить в своей камере.

Итак, еще раз. Осмотритесь. Вдохните этот затхлый воздух. Проведите рукой по знакомым стенам. Почувствуйте, как привычно прогибается под вами кресло апатии. Это ваш мир. Вы его создали. Он безопасен, предсказуем и по-своему уютен. Дверь не заперта. Никогда не была заперта. Вы просто так долго смотрели на нее, что начали считать ее частью стены. Вы боитесь даже подойти и коснуться ручки. Потому что знаете: за этой дверью нет никого, кто взял бы вас на руки. За ней – только ветер, дорога и ваши ноги, отвыкшие ходить.

Мы не спрашиваем, готовы ли вы выйти. Это бессмысленный вопрос. Вы не готовы. Мы спрашиваем другое: хватит ли у вас смелости признать, что вы сидите в этой тюрьме добровольно? Хватит ли у вас честности сказать себе: «Да. Это моя тюрьма. И она мне нравится»? Без этого первого, безжалостного шага все остальное – лишь очередная игра в самообман. Добро пожаловать домой. Устраивайтесь поудобнее. Наш обход только начался.

Глава 2. Миф о говорящем исцелении

Вы думаете, ваш главный инструмент исцеления – это ваш голос. Вы верите в священный ритуал исповеди. Каждую неделю, в строго отведенный час, вы приходите в тихий кабинет, пахнущий пыльными книгами и чужими слезами, садитесь в удобное кресло и начинаете говорить. Вы называете это «терапией». Вы убеждены, что это тяжелая работа. Вы платите за это деньги, немалые деньги, что лишь укрепляет вас в ощущении важности и сложности происходящего. Вы рассказываете. Вы – опытный рассказчик. За годы практики вы отточили свою историю до блеска.

Ваш монолог – это произведение искусства. В нем выверена каждая пауза, каждый дрогнувший вздох, каждая скупая слеза, вовремя скатившаяся по щеке. Вы знаете, в какой момент нужно посмотреть в окно, изображая глубокую задумчивость, а в какой – встретиться взглядом с вашим слушателем, ища в его глазах отражение своей трагедии. Вы научились говорить о своей боли так, что она звучит почти красиво. Ваша травма обрела сюжетную арку, у ваших обидчиков появились мотивы, а ваше бездействие получило благородное имя – «проживание». Человек напротив вас, которого вы именуете «терапевтом», кивает. Он задает уточняющие вопросы, которые позволяют вам добавить еще больше красочных деталей в ваше повествование. Он говорит: «Я вас слышу». И вы чувствуете облегчение. На час. До следующей парковки. А потом все возвращается на свои места. Гул тревоги. Свинцовая тяжесть апатии. И вы с нетерпением ждете следующего сеанса, чтобы снова рассказать, как все вернулось. Вы платите за то, чтобы раз в неделю подтверждать свой диагноз.

Позвольте нам объяснить, что происходит на самом деле, на уровне сырой, лишенной сантиментов нейрофизиологии. Представьте свой мозг как девственный лес. Когда с вами случается нечто болезненное – предательство, потеря, унижение – в этом лесу прокладывается первая тропинка. Ваши нейроны формируют новую связь. Это просто факт, электрический импульс, запись в архиве. В первый раз тропинка едва заметна – просто примятая трава. Вы могли бы никогда больше по ней не пойти. Лес бы затянул ее за несколько дней. Но вы возвращаетесь. Вы садитесь в кресло и начинаете свой рассказ. «Мне было так больно, когда…» И в этот момент вы снова мысленно идете по этой тропе. Трава приминается сильнее. Вы рассказываете об этом другу за чашкой кофе – и снова идете по ней. Вы пишете об этом пост в социальной сети – и вот вы уже не идете, а едете по ней на велосипеде, углубляя колею.

Каждый ваш рассказ, каждый пересказ, каждый внутренний диалог на эту тему – это тяжелый армейский ботинок, который утаптывает землю на этой тропе. Через год это уже не тропинка, а хорошо заметная просека. Через пять лет психотерапии – это глубокая, грязная траншея, в которую вы соскальзываете при малейшем дожде. Ваши нейронные связи, отвечающие за это воспоминание, стали толстыми, как корабельные канаты. Они активируются мгновенно, от любого намека, от любого «триггера». Вы не «прорабатываете» травму. Вы ее тренируете. Вы занимаетесь ментальной тяжелой атлетикой, где в качестве штанги выступает ваше страдание. Вы становитесь чемпионом мира по воспроизведению собственной боли. Вы настолько натренировали эту нейронную цепь, что она теперь срабатывает автоматически. Вы не решаете, думать об этом или нет. Мысль приходит сама. Траншея стала настолько глубокой, что все ручейки вашего сознания стекают именно в нее. Вы называете это «навязчивыми мыслями». Мы называем это результатом упорных, многолетних тренировок.

Вы не исцеляете рану. Вы ее расчесываете. Каждый сеанс говорения – это акт самоповреждения, замаскированный под лечение. Вы приходите к врачу, показываете ему старый, почти заживший шрам, а потом берете нож и на его глазах снова режете по тому же месту. «Смотрите, доктор, как глубоко! Смотрите, как снова идет кровь! Это доказывает, что я болен». Врач кивает, протягивает вам стерильный бинт и выписывает счет. Вы заматываете свежую рану и уходите с чувством выполненного долга. Вы «позаботились о себе». Это абсурдный, порочный ритуал, но он дает вам главное – он позволяет вашей истории жить.

А ваша история – это самое ценное, что у вас есть. Вы давно перестали быть просто человеком. Вы стали персонажем. Главным героем трагической пьесы, которую сами написали. У этой пьесы есть название: «Моя жизнь». И у нее есть безупречный сценарий. Вы знаете его наизусть.

Пролог: Несчастливое детство (недолюбили, гиперконтролировали, сравнивали с другими – выберите нужное или скомбинируйте).

Завязка: Первое столкновение с жестокостью мира (неудачная любовь, предательство друга, провал в институте).

Развитие действия: Череда несправедливостей и разочарований, которые подтверждают исходный тезис – мир опасен, а вы – жертва.

Кульминация: Ваш нынешний диагноз. Депрессия. Тревожное расстройство. Это не просто состояние, это кульминационный момент вашей драмы, апофеоз вашего страдания.

Развязка: Отсутствует. Пьеса открыта. Это позволяет вам переигрывать ее бесконечно, надеясь на аплодисменты.

Вы – актер, который настолько сжился с ролью, что забыл свое настоящее имя. Ваша личность – это набор реплик из вашего сценария. «Я такой, потому что в детстве…», «Я не могу доверять людям, потому что меня предали…», «Я бы хотел, но моя тревога мне не позволяет…». Эти фразы – не объяснение. Это ваш щит. Щит, который защищает вас от необходимости действовать, рисковать, ошибаться и нести за это ответственность. У вашего персонажа есть железное оправдание на все случаи жизни – его трагичное прошлое. Персонаж не может измениться, потому что это нарушит целостность образа. Если Гамлет вдруг перестанет рефлексировать и откроет цветочный магазин, это будет плохая пьеса. Вы боитесь стать автором плохой пьесы. Поэтому вы продолжаете играть свою роль с трагическим надрывом, даже когда в зале нет зрителей.

Ваши сеансы терапии, ваши разговоры с друзьями – это репетиции. Вы оттачиваете формулировки. Вы находите новые, все более убедительные доказательства своей правоты. Ваш терапевт в этой системе – режиссер. Он не меняет сценарий. Он помогает вам лучше вжиться в роль. Он говорит: «Да, ваши чувства абсолютно оправданны». «Да, то, что с вами сделали, ужасно». Он валидирует вашего персонажа. Он подтверждает, что вы играете убедительно. И вы уходите окрыленный. Не потому, что вам стало лучше, а потому, что вы получили профессиональное одобрение вашей игры. Вы – хороший страдалец. Вы – заслуженный артист театра собственной боли.

Вы превратили свою жизнь в текст. И теперь вы живете не в реальности, а в этом тексте. Вы реагируете не на события, а на то, как эти события вписываются в ваш сценарий. Если случается что-то хорошее, вы испытываете дискомфорт. Это выбивается из жанра трагедии. Вы либо игнорируете это, либо подсознательно ищете способ все испортить, чтобы вернуть повествование в привычное русло. Если же случается что-то плохое, вы испытываете извращенное удовлетворение. «Ну вот, я так и знал!» – говорит ваш персонаж. Это подтверждает его картину мира. Новая неудача – это не проблема, это новый материал для следующего акта, новое доказательство для вашего внутреннего прокурора.

Перестаньте говорить.

Мы требуем от вас невозможного. Мы требуем, чтобы вы совершили предательство по отношению к своему персонажу. Мы приказываем вам – замолчите.

Не о своих проблемах. Обо всем. Введите для себя обет молчания. Для начала на один день. Не просто не говорите о своей боли. Не говорите о погоде. Не отвечайте на сообщения в мессенджерах. Не комментируйте фотографии в сети. Прекратите производить вербальный шум, которым вы заглушаете тишину.

Что произойдет? Сначала – паника. Говорение – это ваш способ сбрасывать внутреннее напряжение. Вы привыкли выливать свой ментальный гной на других. Когда этот канал перекроется, давление начнет расти. Все ваши страхи, все ваши навязчивые мысли, которые вы обычно разбавляли словами и рассеивали в разговорах, останутся внутри, один на один с вами. Это будет похоже на ломку. Вам будет невыносимо хотеться кому-то позвонить, написать, пожаловаться. Ваша рука будет сама тянуться к телефону. Ваш персонаж внутри вас будет биться в агонии. Ему нужна сцена. Ему нужны зрители. Без них он умирает.

И это именно то, что нам нужно.

Ваша задача – выдержать эту ломку. Наблюдать за ней. Не вовлекаться. Просто смотреть, как ваш ум генерирует панику, как он подсовывает вам самые убедительные аргументы, почему нужно немедленно нарушить молчание. «Если я не поделюсь, мне станет хуже!», «Мне нужно выговориться, чтобы разобраться!», «Молчание – это подавление!». Все это – ложь. Это уловки вашего сценария, который борется за выживание.

Молчание – это не подавление. Подавление – это активный процесс, попытка затолкать чувство поглубже. Молчание – это отсутствие действия. Это отказ кормить зверя. Ваша эмоция, не получив вербальной подпитки, не будучи облеченной в привычную драматическую форму, начнет терять свою силу. Без слов, без истории, которая ее объясняет, тревога – это просто физиологическая реакция. Учащенное сердцебиение. Стеснение в груди. Это неприятно, но это не катастрофа. Это можно пережить. Это можно просто наблюдать, как наблюдают за грозой за окном. Но как только вы говорите «я в панике, потому что…» – вы создаете историю. Вы превращаете физиологию в драму. Вы даете ей власть над собой.

Молчание – это хирургический инструмент. Оно отсекает вашу личность от вашего состояния. Пока вы говорите «у меня депрессия», вы и ваша депрессия – одно целое. Вы – это она. Но в тишине вы можете заметить, что есть вы – наблюдатель, и есть состояние подавленности, которое приходит и уходит, как облако. Вы – не облако. Вы – небо, в котором оно появляется. Это осознание невозможно, пока вы непрерывно комментируете полет каждого облака.

Ваш первый контринтуитивный шаг к свободе – это замолчать. Прекратить репетиции. Уволить своего режиссера. Лишить своего персонажа реплик. Откажитесь от главной роли в пьесе о самом несчастном человеке на свете. Это страшно. Потому что если вы – не ваш персонаж, то кто вы? Наступит пустота. Неизвестность. Та самая тишина, которую вы так долго заглушали шумом своих жалоб.

Эта пустота и есть начало. Это чистое пространство, где можно построить что-то новое. Но сначала нужно снести старое здание. И первый удар по его фундаменту – это ваш отказ его описывать. Ваша история – это несущая конструкция вашей тюрьмы. Пока вы продолжаете рассказывать ее, вы укрепляете стены. Каждый раз, когда вы произносите сакраментальное «мне так плохо», вы кладете новый кирпич.

Хватит строить. Возьмите на себя обет молчания. Не для кого-то. Для себя. Это не медитация. Это акт воли. Это ваше первое настоящее действие против вашей болезни, а не очередная имитация. Вы думали, что исцеление – в словах. Вы ошибались. Исцеление начинается там, где слова заканчиваются. Когда вы перестаете рассказывать свою старую историю, у вас появляется шанс начать жить новую. Без сценария. Без репетиций. Без аплодисментов. Просто жить. Попробуйте. Если, конечно, у вас хватит смелости встретиться с самим собой без грима и суфлера.

Глава 3. Фармакологическая лоботомия

В вашей ладони лежит маленький, идеально круглый объект. Иногда он синий, иногда белый, иногда пастельно-розовый, словно конфета для грустного ребенка. Каждое утро вы совершаете этот ритуал. Стакан воды. Короткий, отработанный глоток. Вы чувствуете, как гладкая оболочка скользит по горлу. В этот момент вы испытываете нечто похожее на надежду. Вы сделали что-то. Вы приняли меры. Вы доверились науке, прогрессу, человеку в белом халате, который выслушал вас пятнадцать минут и вынес вердикт, выписав рецепт. Эта маленькая таблетка – ваш союзник. Ваш спаситель. Ваш тихий, незаметный бог, которого вы принимаете внутрь, чтобы он навел порядок в хаосе вашей души. Это третья, самая коварная ложь, потому что она обернута в плащ медицины и здравого смысла. Вы не принимаете лекарство. Вы проходите добровольную фармакологическую лоботомию.

Мы не будем отрицать очевидного. Бывают моменты, когда дно так близко, что кажется единственным реальным направлением. Когда тьма настолько плотная, что вы не можете отличить вдох от выдоха. В такие моменты химический костыль может быть единственным, что удержит вас от падения в пропасть. Он может дать вам передышку. Он может поднять вашу голову над водой ровно настолько, чтобы вы смогли сделать один судорожный глоток воздуха. Мы признаем его роль как инструмента экстренной помощи. Как спасательного круга, брошенного утопающему. Но вы сделали то, что делают тысячи таких, как вы. Вы влюбились в спасательный круг. Вы решили, что плавать на нем и есть настоящая жизнь. Вы отказались плыть к берегу, потому что это требует усилий, потому что вода холодная, а на берегу вас никто не ждет с теплым полотенцем. Вы предпочли дрейфовать. Годами.

Ваша таблетка – это шедевр химической инженерии. Она не лечит причину вашей боли. У нее нет такой задачи. Ее цель – сделать боль нерелевантной. Она работает как искусный звукорежиссер, который не убирает из оркестра фальшивящую скрипку, а просто приглушает ее в общем миксе. Вы больше не слышите ее резкого, режущего звука. Проблема решена. Но вместе со скрипкой звукорежиссер приглушил и виолончель, и флейту, и рояль. Он выровнял всю партитуру до монотонного, безопасного, среднего уровня громкости. Ваша жизнь – это теперь музыка, играющая в лифте. Она никого не раздражает. Но никто и никогда не будет слушать ее, затаив дыхание. Никто не заплачет от ее красоты.

Вы называете это «стабильностью». Вы с гордостью говорите: «Мне стало ровнее». Вы радуетесь тому, что больше не плачете в машине по дороге на работу. Вы считаете достижением то, что паническая атака не накрывает вас в супермаркете. Вы правы. Пики невыносимой боли срезаны. Но посмотрите внимательнее. Куда делись остальные пики? Куда исчезла та острая, пронзительная радость от первого дня весны, когда воздух пахнет талой землей и обещаниями? Куда пропало то щемящее чувство восторга от музыки, которая раньше могла перевернуть ваш мир за четыре минуты? Где тот искренний, безудержный смех, от которого сводило живот и на глазах выступали слезы? Они тоже срезаны. Аккуратно. Хирургически. Тем же скальпелем.

Ваша жизнь превратилась в бесконечный бежевый коридор. Нет ни ослепительно ярких комнат, ни абсолютно темных чуланов. Есть только этот коридор. С одинаковыми дверями и тусклыми лампами под потолком. Вы идете по нему, не испытывая ни страха, ни восторга. Вы просто идете. Это не жизнь. Это ее симуляция. Это существование в состоянии анабиоза. Вы – эмоциональный евнух. Безопасный, стерильный, неспособный ни на великую любовь, ни на великую ненависть. Вы не страдаете. Но вы и не живете. Вы просто не умерли. И вы убедили себя, что это – победа.

Это состояние, этот «бежевый туман», который вы принимаете за исцеление, на самом деле является самым мощным наркотиком. Он лишает вас главного – мотивации. Боль – это великий двигатель. Это сигнал организма о том, что что-то идет не так. Это раскаленный гвоздь в ботинке, который заставляет вас остановиться, снять обувь и что-то предпринять. Ваша таблетка не вынимает гвоздь. Она анестезирует ступню. Вы перестаете чувствовать боль и продолжаете идти, калеча себя с каждым шагом, но с безмятежной улыбкой на лице. Ваша душевная боль была таким же сигналом. Она кричала вам: «Твоя жизнь – ложь! Твоя работа бессмысленна! Твои отношения токсичны! Ты предал свои мечты! Меняйся или умри!» Это был честный, хоть и жестокий, голос вашей сущности. Вы не захотели его слушать. Вы пошли к специалисту и попросили дать вам что-нибудь, чтобы он заткнулся. И вам дали.