Портрет Королевы

Геннадий Есин

Портрет Королевы

Воскресенье, 3 февраля 1901 года. Утро. Лондон. Букингемский дворец

Букингемский дворец тонул в жёлто-бурой, тяжёлой и вязкой мгле. Смог прилипал к оконным стёклам, цеплялся за карнизы домов, глушил гул автомобилей, шаги прохожих, перестук колёс повозок и кэбов. Жёлтый свет газовых фонарей размыто отсвечивал в тусклой и мутной пелене. Площадь перед королевским дворцом затопило туманом, окончательно скрывшим столбы фонарей, багряные мундиры и высокие медвежьи шапки замерших у ворот гвардейцев.

В коридорах лондонской резиденции Саксен-Кобург-Готской династии поселилась тишина. По мраморным полам бесшумно скользили лакеи, опуская глаза при встрече с одинокими придворными. Дамы в траурных платьях передвигались медленно, переговариваясь едва слышным шёпотом. Последние десять дней их единственными украшениями были бархатные ленты и чёрный креп. Казалось, и воздух замер в высоких дворцовых залах и переходах. Будто само время остановилось, отдавая дань уважения усопшей королеве Виктории.

В Восточной галерее годами висел портрет Её Величества кисти австрийской художницы Йозефины Свободы, сумевшей уловить в монархине то, что другие не смогли или предпочли не заметить. Картина была написана к Золотому юбилею и поражала своей неожиданной сдержанностью. На полотне сидевшая в кресле королева представала не величественной правительницей, а усталой немолодой женщиной с пронзительным и выразительным взглядом.

Но ещё не успело утихнуть всеобщее горе, как произошло дерзкое преступление. На другой день после похорон, во время утреннего обхода лакеи обнаружили пропажу портрета почившей в бозе королевы Виктории.

Слуга, первым обнаруживший исчезновение, бледный словно мраморная статуя, с дрожащими руками и сбивчивой речью, пытался объяснить лорду Уильяму, девятому графу Уолдгрей, капитану королевских телохранителей, что ещё накануне вечером портрет висел на своём месте.

Лорд Уолдгрей внимательно осматривал позолоченный багет. На том месте, где ещё недавно висел образ правительницы империи, над которой никогда не заходило солнце, теперь зияла темнота дубовой панели.

– Это совершенно невозможно, – тихо произнёс главный конюший, тринадцатый граф Пембрук, нервно поправляя манжету. – Я буквально вчера проходил здесь, и картина находилась на положенном месте.

– А сейчас, как видите, её нет. И на раме ни следов, ни царапин. Так не работают воры с улицы, лорд Пембрук, – заметил капитан телохранителей, намекая, что искать виновного следует среди слуг и персонала.

– Это дурное предзнаменование, – поджала и без того тонкие губы графиня Нортбрук, дама опочивальни, последняя, видевшая королеву живой. – Не успели мы проводить Её Величество в последний путь, как следом пропал её образ. Кого она заберёт с собой следующим?

Вопрос повис в воздухе. Один из лакеев, бледный как полотно, перекрестился, отгоняя дурное предсказание.

Кража полотна была не просто дерзостью – это был публичный плевок в лицо Империи. Вызов, брошенный всем: нерадивым слугам; гвардейцам, охранявшим наружный периметр; придворным, погрязшим в интригах и сплетнях. Но более остальных – членам королевской семьи, чья скорбь была так нагло нарушена.

Весть о дерзкой краже довели и до Эдуарда VII, который потребовал незамедлительного и тайного расследования преступления, являвшего собой вопиющее неуважение к династии и к занявшему престол новому монарху.

Около восьми утра во дворец прибыл инспектор Джордж Лестрейд.

Поговаривали, что Скотленд-Ярд направил во дворец своего самого лучшего инспектора. Другие уверяли, что к Лестрейду обратился сам мистер Шерлок Холмс, который по причине тяжёлого недуга не смог лично прийти во дворец.

Были и такие, кто утверждал, будто Холмс отошёл от дел и уехал к Далай-ламе Тринадцатому, Тубтену Гьяцо. Их поправляли, что знаменитый сыщик на Тибете ведёт секретные переговоры, которые решат судьбу нового военно-политического альянса. Но ни первые, ни вторые, ни третьи не могли объяснить толком, как Холмс так быстро узнал об исчезновении портрета.

Как бы там ни было, делом о пропаже портрета королевы занялся инспектор Скотленд-Ярда Джордж Лестрейд.

– Вас пригласили разобраться в этом деле, – произнёс гофмаршал, шестой граф Спенсер, высокий седовласый мужчина с тяжёлым взглядом, – и надеюсь, вы понимаете, инспектор, что в нынешней ситуации скандалы нам ни к чему? И ещё… Никаких допросов и протоколов. Никаких официальных запросов и записей. Только лично и только устно. От вас требуется не подготовить дело к передаче в суд, а…

Лорд Спенсер замолчал и неопределённо щёлкнул пальцами.

Лестрейд понимающе кивнул.

Воскресенье, 3 февраля 1901 года. Утро. Продолжение

Примерно минуту инспектор простоял неподвижно, глядя в пустой и тёмный прямоугольник на стене.

Затем Лестрейд приказал лакею принести фонарь. Он осветил пространство между багетом и подрамником и увидел то, что и ожидал увидеть: остатки прогрунтованного холста, прибитого по всему периметру. Нитки не торчали, края ткани не махрились. Полотно срезали чем-то острым, уверенно и быстро.

Инспектор поставил фонарь и осмотрел пол под рамой. Удовлетворённо хмыкнул и несколько раз стукнул кулаком по нижней планке багета. На мраморные плиты и плинтус посыпался красновато-коричневый мусор.

Лестрейд вынул из внутреннего кармана блокнот, вырвал страницу, и, присев под рамой, орудуя листком, словно совком, собрал осыпавшуюся с холста пыль, кусочки грунта и остатки краски. Инспектор выпрямился и, сложив листок пакетиком, убрал его в боковой карман тёмно-синего удлинённого сюртука. Затем он поднялся на цыпочки и, вытянув правую руку, не достал до верхней части рамы.

Отступив назад, подсвечивая фонарём, он тщательно обследовал пол перед картиной. Отметок от ножек лестницы и следов её волочения Лестрейд не обнаружил. Мраморные плиты, идеально навощенные утренними уборщиками, отражали только его собственную тень.

Лестрейд повернулся к гофмаршалу, графу Спенсеру, внимательно наблюдавшему за всеми его манипуляциями.

– Милорд, будьте любезны сообщить мне имена, – и Лестрейд демонстративно достал карандаш с блокнотом, – всех, кто видел портрет вчера вечером, и тех, кто обнаружил пропажу сегодня утром. А также прикажите подготовить подробное описание портрета и фотографический снимок, если таковой имеется.

– Вы забываетесь, инспектор! Я гофмаршал королевского двора, а не дворецкий, – холодно процедил Спенсер, неодобрительно покосившись на блокнот. – И я вам уже сказал, уберите эти ваши канцелярские принадлежности. Далее вам будет оказывать содействие мой секретарь.

– И последнее, милорд. Где у вас хранятся лестницы и стремянки?

Свой вопрос инспектор адресовал уже спине надменно удаляющегося лорда. Лестрейд усмехнулся и спрятал блокнот с карандашом во внутренний карман сюртука.

Из открытого дверного проёма донёсся предупредительный кашель. В галерею проскользнул худощавый мужчина в очках, строгом сером костюме и с папкой из дорогой кожи в руках.

– Инспектор Лестрейд? – вежливо уточнил он. – Я Джонатан Уорвик, личный секретарь гофмаршала. Мне поручено помогать вам и консультировать, чтобы вы не попали в двусмысленную или неловкую ситуацию.

– Очень рад, мистер Уорвик. Предварительный осмотр я уже закончил, проводите меня туда, где мы могли бы спокойно поговорить.

Джонатан Уорвик кивнул и пошёл первым. В отличие от Лестрейда, он двигался почти бесшумно, то ли благодаря выработанным за долгие годы навыкам, то ли из-за особого фасона обуви.

Они вышли из галереи, прошли через коридор с мраморными колоннами и, выйдя через незаметную дверь, пересекли служебный проход, тускло освещённый газовыми рожками.

В самом конце коридора у тяжёлой дубовой двери Уорвик достал из кармана ключ с латунной биркой под номером пятьдесят пять и отпер замок.

Кабинет Лестрейду выделили в крыле, где располагались служебные помещения. Стены были оклеены тёмно-зелёными обоями. Окно было одно, выходило во внутренний двор и давало мало света. Тяжёлые зелёные шторы были предусмотрительно сдвинуты к стенам. Из мебели – большой письменный стол из красного дерева и два кресла. На столе стояли два тяжёлых подсвечника и электрическая лампа под зелёным абажуром, рядом запертый шкаф, за стеклянными дверцами которого виднелись аккуратно расставленные папки. В камине не убранная почти белая зола, очевидно оставшаяся от сожжённых документов.

Уорвик подошёл к столу, включил настольную лампу и положил перед Лестрейдом принесённую с собой папку.

– Господин секретарь, – начал Лестрейд, не обращая внимания на папку. – Вы заходили сегодня утром в галерею?

– Да, инспектор.

– И что вы можете сказать по поводу полов?

– Уборка безупречная.

– Настолько безупречно, что сопоставимо с катастрофой, – довольно резко парировал Лестрейд. – Уборщики добросовестно уничтожили всевозможные следы. А злоумышленнику, чтобы вырезать картину, нужна была лестница или стремянка. Она не могла не оставить следов на мастичном покрытии после предыдущей уборки. Кто этим утром убирался в Восточной галерее?

– Как всегда, бригада миссис Гейбл, – быстро ответил Уорвик. – Они приступают к работе в пять утра и заканчивают к шести.

– В пять… Пропажу обнаружили около шести. Попрошу вас уточнить, находилась ли картина на месте, а если нет, почему уборщики не сообщили о её исчезновении?

– Думаю, инспектор, они и не заметили пропажу. Их задача – уборка пола, но не стен. Они смотрят исключительно себе под ноги. Таковы требования. А если бы они уведомили об исчезновении портрета, это бы свидетельствовало о нарушении ими правил.