Осенний дождь в Сантандере

Alexander Nikitenko

Осенний дождь в Сантандере

Осенний дождь в Сантандере

I.

Он увидел Анну, когда она делала свой доклад на второй день семинара в Сантандере. Она стояла к нему почти спиной. Её маленькой, точёной фигурке так шла короткая, зелёная юбка, чёрные колготки и ботинки-сапожки с коротенькими, красными ботфортами. На вид ей было не больше 25-и лет. Она говорила по-английски жесткой, испанской скороговоркой, которая только подчеркивала её волнение оттого, что её слушали такие корифеи по хиггсовской физике как Георг Вайгляйн, Михаэль Шпира и сам Ховард Хабер, автор знаменитой “Higgs Hunter’s Guide”. На следующий день он опять увидел её, одетую уже в легкие светло-серые брюки восточного стиля и чёрные, изящные туфли без каблука. Сидя в углу комнаты на стуле, он не мог удержаться, что бы не поглядывать на неё, любуясь милым, подвижным лицом и, радостно волнуясь оттого, что она ему нравится. За окном комнаты, где шёл семинар, было неуютно. Второй день с океана ветер нёс серые облака, шёл мелкий дождь и по утрам, когда они шли 30 минут от отеля "Чики" по набережной до института, сырая прохлада успевала забраться под лёгкую куртку, которую он взял с собой из Женевы на всякий случай. Он прилетел в Сантандер 10 октября, через день после того как вернулся из Сплита, и то, что было между ним и Ольгой там, в Сплите, который ещё два года назад он называл городом их любви и который, как оказалось, ещё хранил эту ауру, держало его в сомнабулистическом состоянии пробуждения после болезни, когда уже появилась какая-то надежда, но пока не ясно, как и когда произойдёт полное выздоровление…

Вечером был небольшой reception с "Риохой", пивом и бутербродами в соседней с семинаром комнате. Он уже выпил два бокала "Риохи", что бы прогнать напряжение и усталость от длинного, семинарского дня и болтал ни о чём с некрасивой, но милой Хеиди – девушкой-теоретиком из Фрайбурга и с Кетеви – здоровенным негром из ATLAS, когда Анна сама подошла к ним знакомится. Его давно никто не расспрашивал о нём самом, может быть потому, что его знали, но она видела его, да и большинство людей здесь впервые и его так тронуло, когда она спросила его откуда он, чем занимается и какая зима бывает в Москве. Не давая ему ответить, Кетеви заявил, что «Саша был знаменитым координатором Хиггсовской группы CMS». Она сделала восхищённое лицо и взмахнула руками. Это было так чудесно видеть её игру. Он сказал, что любит и Испанию, и фламенко, и болеро. Она вдруг, подняв руки полукольцом над головой, сделала шаг вперёд и обернулась на одной ноге, показывала, как танцуют болеро.

Потом они все шли в вечерних сумерках, мимо стадиона к огням на набережной, к отелю, где они жили и искали отмеченный на карте ресторан, что бы поужинать. Оказалось, что он закрыт, и они решили ни чего не искать больше, а поесть в отеле. Когда подходили к отелю, было уже совсем темно, ветрено, океан шумел рядом, и хотелось поскорее войти в тепло ярко освещённого ресторана. Они заняли впятером стол у стены – Анна, он, Кетеви, Себастиан Гредер, знакомый по CMS француз, и Алессандро Вичини, итальянец, с которым он познакомился в аэропорту в Мадриде, пересаживаясь на крохотный самолёт, летевший в Сантандер. Анна заказала на всех tapas – четыре или пять сортов испанских закусок от знаменитой ветчины до кальмаров и жареных, красных перцев. Он взял ещё "Риохи", которая нравилась ему своим мягким, приглушённо-дымным вкусом. Остальные пили испанское пиво. Присутствие за столом Анны, выбравшей для них еду, общавшейся с ними с очаровательной непосредственностью, которая делает вдруг беседу простой, лёгкой и весёлой, сблизило их всех и он испытывал то состояние раскованности, которое бывает в компании близких друзей.

Они уже заканчивали tapas и слегка охмелели. Себастиан, походивший скуластым лицом и стриженными, рыжими волосами на Ван Гога, постепенно впал в болтливость и обращаясь в основном к Анне без остановки нудил что-то о социальной несправедливости во Франции, о грядущем энергетическом кризисе и ещё о каких то ужасах. Никто не мог вставить ни слова в его непрекращающийся монолог и это было уже слишком для вечера, который так хорошо начался. Он тихо сказал Кетеви, что хорошо бы после выпить в баре "Кардинала Мендосу", испанское бренди, которое он давно знал и любил. Анну, наконец, утомила эта болтовня и, попрощавшись с ними, она пошла через зал к выходу. Он провожал её взглядом до двери, волнуясь от вдруг пришедшей мысли, что она будет ночевать в этом же отеле, что и он. Потом они расплатились и подошли к бару, и там, после некоторых поисков нашелся "Мендоса". Они сели на высокие стулья и им налили по-испански, необычно много для этого крепкого, сорока двух градусного бренди тёмно-янтарного цвета. Он держал свой бокал, узнавая знакомый запах, думая о том, что ему ещё надо просмотреть свой доклад на завтра, и решил, что он всё равно будет в форме даже после этого бокала. Себастиан затих на своём стуле, погрузившись в "Мендосу". Алессандро сидел у дальнего конца стойки и о чем-то говорил со знакомым, подошедшим немцем, кажется о физике, а он сидел рядом с Кетеви, который чем-то ему нравился. В Кетеви было что-то настоящее: несмотря на простоватую манеру поведения здоровенного, крепкого парня, он производил впечатление очень внимательного и умного человека. Они чокнулись бокалами и сделали по глотку. Тёмно-коричневое, дружелюбное лицо Кетеви расплылось в улыбке. "Мне нравится твой бренди, Саша" , – сказал он. Через минуту подошла Маргарита с Маркусом Шумахером и сели рядом. "Привет, Марго! – крикнул Кетеви. – Саша посоветовал нам отличное бренди. "Мендоса". Попробуй". Маргарита взяла бокал, понюхала, сказала: "Крепкая кока-кола!" и попросила у бармена два испанских пива. "Немцы…" – философски произнёс Кетеви. Через какое-то время подошёл толстый Георг, Свен и Тилман со знаменитым Холлигом, их бывшим профессором. Они тоже, как немцы, стали пить пиво. “Знаешь, Кетеви, – сказал он, заканчивая разговор, начатый ещё за столом. – Мне кажется, что ни социализм, ни, тем более, капитализм не являются оптимальными системами для человеческого сообщества. Нужно что-то ещё. “ – "Да, это правда, " – ответил умный Кетеви, а сидевший рядом Себастиан кивнул, не вынимая носа из "Мендосы". "Слушай Себ, – сказал он тогда, – я, скорее всего, через месяц буду в Париже на 2-3 дня с одной леди. Посоветуй куда лучше сходить. Я помню, ты говорил про какое-то фантастическое кафе, где играют на аккордеоне и поют старые, французские песни." – "Да, ты знаешь, я тоже там буду через месяц с одной девушкой… Я расстался со своей старой girl-friend; но теперь у меня в Париже есть девушка. Я у неё остановлюсь… Я тебе пошлю адрес по e-mail".

Он подумал, что это будет здорово сводить Лену в это кафе. Этим летом, когда всё под Москвой горело, и дым и жара стояли в городе почти месяц, он прилетевший, как всегда на неделю навестить отца и сына, встретился с ней снова через 13 лет после того, как они расстались из-за того, что у него появилась Ольга. Оказалось, что она ещё любила его, и она была так мучительно нужна ему этим летом, когда у него была сильнейшая депрессия после разрыва с Ольгой. Они провели целый день вместе, спасаясь от жары и дыма в прохладном номере гостиницы в двух остановках от её дома… Он не знал, что из этого получится, но он хотел попробовать, и они договорились поехать в Париж в ноябре, когда её муж уезжал в командировку в DESY. Она не любила своего мужа и в это лето их отношения были такими тяжелыми, что она решалась на развод.

…но он не думал сейчас ни о Лене, ни даже об Анне. Сейчас ему было так хорошо от теплоты этого бренди, от мягкого света у барной стойки, замкнувшего его и Кетеви, и Себа, и Маргариту с Маркусом, и бармена-испанца в уютный круг, отделявший их от ресторанного зала, где уже погасили свет. Он с удовольствием подумал о том, как пойдёт потом к себе в номер, который ему нравился, с окнами на набережную и на громадный, песчаный пляж, за которым через залив был виден маяк на мысу, выходившему из залива в океан. "Привет, Майк, – крикнул Кетеви, – иди выпить с нами. Саша нашёл хорошее бренди!". Он посмотрел на часы. Шел уже первый час ночи. "Нужно, по крайней мере, 30 минут, что бы посмотреть доклад, – рассчитывал он. – Пора идти". Остальные, судя по виду крепко уселись и не собирались уходить. "Думаю, я должен идти, – сказал он Кетеви и Маргарите, сидевшими ближе всех к нему. – Мне ещё надо взглянуть на доклад"."ОК, спокойной ночи, мы ещё посидим немного…"

Он поднялся к себе, включил лаптоп и, едва удерживаясь, чтобы не заснуть, сосредоточился и пробежал быстро 30 слайдов своего доклада, повторив про себя ключевые слова и логические переходы на двух, трёх сложных местах. Это его успокоило. "У меня хороший доклад", – сказал он себе, – завтра они все будут меня слушать". Судя по часам, шел второй час ночи. Он вымылся под душем и лег в постель. "Чёрт его знает, где я , – думал он, перед тем как провалится в сон, – а хорошо… И какая-то другая жизнь… Всё у тебя будет нормально, не волнуйся, парень…"

II.

Он тщательно готовился к этой поездке в Сантандер. Туда должны были приехать его друзья, теоретики, с которыми он сделал в прошлом несколько хороших работ и дружбой, с которыми он гордился. У него была одна фотография, с тех времён, кажется 2007 года: он, Михаэль, Свен, Роб Харлангер, Михаэль Крамер и кто-то ещё стоят на вершине горы, на которую они поднимались около трех часов и за ними, встаёт, кажется, совсем рядом громадный, белый, сверкающий на солнце, Монблан. Он стёр тогда в кровь ноги уже на подъеме новенькими, тесными горными ботинками, купленными накануне в Шамани, и они, поднявшись первыми, терпеливо ждали его, опоздавшего на 30 минут из-за последнего, самого трудного подъёма по снегу. Спуск был ещё тяжелее: два ногтя на больших пальцах ног сошли через день после этого. Потом, в 2008 году произошло то, о чем он старался не думать заранее, хотя уже за год до этого все координаторы групп CMS были предупреждены о том, что будет "ротация", то есть их заменят. Для него, пришедшего в CMS в 1995 году, и сделавшего максимально возможную, вернее почти невозможную для русского карьеру – он стал координатором самой большой группы по изучению бозона Хиггса – это было крушением всего, всех его амбициозных мечтаний о том, что именно он и его группа сделают открытие бозона Хиггса. Когда он перестал быть координатором своей группы, он с нетерпением ждал каждой субботы и воскресенья, чтобы одному уйти в горы на весь день, измучить себя там, смотреть на снег, водопады, заходящее за горы солнце, чтобы только не думать о том, кто он теперь и что делать дальше. В будни, вечером он не мог смотреть телевизор, читать, старался лечь пораньше спать и поскорее заснуть. Когда приехала Ольга, он не узнал её – это была уже чужая женщина, которая ничего не понимала в том, что с ним происходит, по-прежнему требовала внимания, развлечений, дальних поездок на машине в выходные. Тогда он ещё не знал, отчего это так, это было началом их расставания…

За эти два года он никуда не ездил, хотя его по-прежнему приглашали на конференции и сильно отстал от того, что делалось в теории по его предмету. Сейчас, готовясь к Сантандеру, он лихорадочно читал последние работы Михаэля, Крамера, Маргариты – они все должны было приехать, и он хотел быть опять в форме, как раньше.

Маленький самолёт, подпрыгивающий в воздухе, как машина на просёлочной дороге, за 40 минут долетел от Мадрида до Сантандера. Уже в самолёте, когда Вичини, перегнувшись через проход к его креслу, объяснял про ошибки, связанные с применением разных плотностей партонных функций, он почувствовал, что к нему опять приходит то возбуждённое состояние, ради которого он оставался, когда-то на работе до десяти вечера, зимой в своей церкви в ИТЭФ, и потом в ЦЕРНе, и делал всё, что он делал до того страшного для него лета 2008 года, когда все стало рушиться в его жизни…

Свен поселил их в отеле "Чики" на берегу залива, на окраине Сантандера. Зарегистрировавшись, они договорились встретиться через час, чтобы идти в старый город, где на какой-то площади, про которую знал Вичини, собирались все кто приехал, чтобы идти вместе в ресторан, где Свен уже заказал столик. Они шли в наступающих сумерках, сначала вдоль набережной, с зажжёнными уже фонарями, с застеклёнными павильонами-кафе, с рядом часто посаженных, зелёных деревьев, которые он никогда не видел до этого, и на которых, несмотря на октябрь, цвели, как весной, какие-то пышные бутоны бело-розового цвета и душно и резко пахли сладким запахом пудры. Потом, у ярко освещённого казино, похожего, как все казино, на бутафорский дворец, набережная с фонарями ушла с океаном влево, и они вошли в старый город. Жёлтый свет от фонарей, витрин ещё открытых магазинов, кафе, заполненных людьми, поднял к крышам домов тёплую темноту сумерек, обступавших их на набережной и высокое, ночное небо образовало вдруг огромный, театральный купол над ними. Через несколько минут они вышли на старую, булыжную площадь, спускавшуюся наклонно к большому, тёмному собору на противоположной стороне и там, слева, у открытой, освещённой двери таверны, он увидел своих, тех, кто приехал на этот семинар, стоящих кругом с бокалами вина и пива. Он сразу узнал Михаэля, Маргариту и, подойдя поближе, увидел Себа и Маркуса Шумахера. После первых возбуждённых приветствий, поцелуев с Маргаритой и рукопожатий, они с Вичини спустились в таверну, заставленную тёмными, огромными, деревянными бочками, взяли по бокалу какого-то крепкого красного вина и вышли ко всем наружу. Он сразу отпил половину, чтобы унять волнение, подошёл к Марго и Михаэлю, стоящим в сторонке и стал выпаливать им то, что он прочёл в их последних работах. Высокая, худая Маргарита смотрела на него серьёзными, круглыми глазами и морщила лоб, но, казалось, с трудом понимала, о чём он говорит. По-немецки добросовестный, Михаэль терпеливо слушал и отвечал на его вопросы. Наконец, он иссяк, вино ударило в голову, и он пошёл к Себу, который работал когда-то с ним в Imperial College, а потом ушёл на Теватрон, и с которым он чувствовал себя более в своей тарелке, как экспериментатор с экспериментатором. К тому же Себ в Imperial College работал, как бы под его началом.

Вичини и он были последними, кого ждали, и через 10 минут Свен повёл всех в ресторан неподалёку. За длинным, деревянным столом, заказанным для их компании на втором этаже старого ресторана, заставленного такими же огромными, деревянными бочками по углам, что и таверна, откуда они пришли, он сел рядом со Свеном и с Себом напротив, и был этому очень рад, так как хорошо знал их обоих. Маргарита и Михаэль сидели неподалёку, так что он мог с ними переговариваться. Принесли первые тарелки с tapas и зелёные, откупоренные бутылки с тёмным, красным вином. Свен встал и, постучав вилкой по стакану, требуя внимания, произнёс приветственную речь. Он всегда умел хорошо это делать, с юмором и шуткой в конце. Все оживились. Как сухой хворост, затрещал в разных концах стола разговор, смех, все набросились на закуски, да так, что испанские подавальщицы едва успевали подносить новые тарелки и бутылки с вином.

Свен быстро захмелел и оглушающе смеялся под ухом, периодически спрашивая его о чём-нибудь. Со Свеном было легко. Он был дружелюбный, спортивный (бегал марафон) и подтянутый немец из Баварии, получивший постоянный контракт в Сантандере несколько лет назад. Они сделали вместе с ним и с Георгом пару работ в 2008 году, где Свен и Георг пересчитали его экспериментальные кривые открытия бозона Хиггса в модели Суперсимметрии, более аккуратной, чем та, которую использовал он. Ему очень понравилась тогда та аккуратность и скрупулёзность, с которой они написали свою часть статьи. Он всегда это любил. Со Свеном он не чувствовал того стеснения, которое иногда испытывал при общении с теоретиками, казавшимися ему людьми из другого мира, в который никогда не хватало духу попасть по-настоящему, но в который всегда тянуло.

После ужина все вышли толпой на улицу и пошли через площадь к стоянке такси на набережной, чтобы ехать назад, в отель. Их ужин начался по-испански поздно, и сейчас было уже около 12. Ночное небо поднялось ещё выше над головой. За фонарями на набережной, за белой полосой песчаного пляжа начиналась бесконечная чернота океана. Было тепло, и они с Себом решили дойти до отеля пешком. Они вышли из старого города и через полчаса всё ещё шагали по абсолютно безлюдной набережной, рассчитывая, что она приведёт их к отелю. Они проходили мимо каких-то гаражей, пустых автомобильных стоянок рядом с пляжем. Один раз, чтобы срезать путь, спустились по ступенькам вниз и пошли по песку, совсем рядом с океаном, прижимаясь к высокому, чёрному берегу над ними и вновь поднялись через три крутых, лестничных марша на освещённую, пустынную набережную. Он не узнавал мест, по которым они шли, забыв, что по дороге к ресторану они срезали путь и не были на этой части набережной, где начиналась коса, выходившая далеко в океан, на конце которой стоял маяк. Их разговоры постепенно смолкли, и ему сделалось немного жутко при мысли о том, что они идут в другом направлении и неизвестно как долго им ещё придётся блуждать, пока они доберутся до своего отеля. Они не видели ни одной проходящей машины или такси за всё это время.