Летопись подвига

– Это что за герой такой, подхорунжий? – улыбнувшись, спросил капитан.

– Этот малец – племяш мой, Ваше высокородие, – играя желваками на лице, ответил Прохор, – ешо молоко на губах не обсохло, а уже на подвиги потянуло.

– Дядько, так всё равно нам отсюда живыми не выбраться. А я смогу прорваться. Я ж на Дону у нас в станице первый по джигитовке был. А?

Прохор только успел глубоко вздохнуть, чтобы отчитать племянника по новой, как капитан рукой дал знак ему помолчать и обратился к Фимке:

– И как же ты это сделаешь?

– Тут, Ваше высокородие, надо брешь у них найти и живым до их позиций доскакать. А там пущай стреляют, притворюсь убитым. Главное Ваше Высокородие до леса добраться, а там снова на коня и галопом до ущелья.

– А поверят, что подстрелили тебя?

– Ешо как поверят, Ваше высокородие, – снова улыбнувшись, уверенно ответил Фимка.

– Тебя как звать-то, казак, – поддавшись незаурядному оптимизму парнишки, улыбнулся капитан.

– Ефим Платов, рядовой донской казак, – вытянувшись ответил Фимка.

Капитан повернулся к Прохору.

– Подхорунжий, а может, попробуем? Я понимаю, что племянник, родная кровь. Но здесь у него шансов выжить ещё меньше будет. А так… Лихой казак, может и проскочит. Что скажешь, подхорунжий?

– Не знаю, Ваше высокородие, смерть – она на войне всегда рядом. Так-то он при мне. Ежели его убьют, а я жив останусь, что я его батьке скажу? Хотя, может Вы и правы, Ваше высокородие, тут хоть какой-то шанс.

Капитан вновь обратился к Фимке:

– Когда готов будешь?

– Так я уже готов, Ваше высокородие. Надо поспешать, пока бусурманы снова на штурм не пошли.

– А где прорываться будешь?

– Тамма, вон, – показал Фимка рукой на небольшую брешь между расположением турецких янычар и готовящейся к новой атаке группой татар.

– Мне главное – до них доскакать, пока они за оружие не схватились, а между ними проскочить уже легше будет. Не будут же они друг в друга стрелять?

– Умён ты не по годам, Ефим Платов. Когда поскачешь?

– Так сейчас коня возьму и поскачу, Ваше высокородие.

– Ну, тогда удачи тебе, донской казак Ефим Платов.

* * *

Капитан, подпоручик и подхорунжий подошли к участку укрепления напротив того места, которое указал им Фимка. Янычары и татары находились на расстояние, не дающим возможность сделать прицельный выстрел, и потому вели себя достаточно расслаблено. Вдруг за спиной наблюдавших раздался стук копыт. Они даже не успели развернуться, как через невысокое укрепление, буквально над их головами пролетел конь, на котором восседал Фимка, и галопом поскакал в расположение врага.

– Вот парень даёт! – восхищённо воскликнул подпоручик.

А Фимка на полном скаку, пригнувшись к самой шее своего коня, нёсся вперёд. Турки, как и татары, какое-то время прибывали в ступоре от неожиданности, глядя на сумасшедшего казака с шашкой «на голо», который в одиночку приближался к ним. Когда до них оставалось метров тридцать, они стали хватать лежавшие в стороне мушкеты и открыли беспорядочную стрельбу. Причём, второпях стреляли, не целясь.

Только раздались первые выстрелы, Фимка, пришпорив напоследок коня, повис на стременах сбоку у лошади, волоча руки по самой земле. Так и пролетел он на полном скаку между двух позиций под дикое улюлюканье неприятеля, посчитавшего его убитым.

– Неужели убили? – воскликнул подпоручик, настолько всё было правдоподобно.

– Нет, Ваше высокородие, шашка в руке, значит, жив, – осторожно проговорил Прохор, – вот сорванец. А ведь может и проскочить.

Только он сказал эту фразу, как Фимка, подтянувшись за седло, ловко запрыгнул на коня и, пришпорив его, помчался в ущелье. Татары и турки так и застыли в изумлении, но через некоторое время, выйдя из оцепенения, побежали к своим лошадям, чтобы броситься в погоню за наглецом.

– Лихой у тебя племянник, подхорунжий. Хорошую смену вырастил.

– Ешо какой лихой, Ваше Высокородие, – проговорил казак Михайло, стоявший за спиной Прохора и наблюдавший оттуда за всем происходящим, – главное, чтоб теперь только на засаду парень не нарвался.

– Покаркай мне! – зло бросил на него взгляд подхорунжий.

– Да ты што, Прохор я же за Фимку…, – обиженно проговорил Михайло, но на всякий случай все-таки перекрестился.

Примерно через час в стане противника произошло непонятное оживление. Но вскоре всё стало ясно. С моря дул порывистый ветер в сторону укреплений защитников Ялты. Турки притащили откуда-то пуки соломы и стали раскладывать их по периметру русских укреплений со стороны моря. Замысел был понятен. Они хотели поджечь жухлую от жары траву и сухой кустарник, а ветер, летящий с моря, должен был погнать огонь на русские позиции. Стены огня, конечно же, не было бы, но дым должен был выкурить солдат из укреплений.

Турки запалили солому. Стелящийся ковром по земле огонь и клубы дыма стали приближаться к укреплениям. Салтанов принял решение отходить, прикрываясь дымом, в единственно возможное место. За каменную ограду церкви. Она должна была стать последним форт – постом для защитников Ялты.

Именно в этот момент, когда до солдат довели приказ начальника Ялтинского поста об оставлении позиций, Прохор услышал страшный крик Михайло. Он обернулся на крик, как и все остальные солдаты и офицеры. Увидев в глазах Михайло ужас, Прохор проследил за его взглядом. Всё внутри его, прошедшего множество баталий и много повидавшего, замерло. Не было сил двинуться. Впервые в жизни у сурового казака на глаза накатили слёзы.

Пред клубами дыма на лошади гарцевал Зуфар, с диким в животной радости оскалом на губах. В руке он потрясал пикой, на которой была нанизана отрубленная голова Фимки. Голова его любимого племянника.

Зуфар, увидев слёзы на глазах своего кровного врага, поднял глаза к небу и рассмеялся во весь голос. В мозгу Прохора всё помутилось. Он, схватившись за рукоять шашки, бросился было в сторону ненавистного врага, но капитан успел крикнуть мушкетёрам, чтобы они остановили подхорунжего. Шестеро солдат еле справились, чтобы удержать его.

И тогда, глядя на Зуфара, Прохор заорал диким голосом, больше похожим на вой волка. Даже солдатам, державшим его, стало жутко. Солдатам, но не Зуфару. Он размахнулся и бросил пику с отрубленной головой в сторону русских. Взгляды Зуфара и Прохора на мгновение встретились. И столько в них было злости и ненависти, что казалось, ещё секунда, и между ними вспыхнет сверкающий разряд молнии, превратив одного из них в пепел.

– Я найду тебя, Зуфар! – в неистовстве закричал Прохор, – Я достану тебя! Хоть на этом свете, хоть на том!

Зуфар ничего не ответил. Он лишь привстал на стременах, плюнул в сторону подхорунжего и провёл большим пальцем по горлу. Затем развернул коня и скрылся в клубах дыма.

* * *

Когда дым над деревней рассеялся, турки попытались осуществить ещё один штурм последнего укрытия русских мушкетёров по горячим следам. Но попытка снова оказалась безуспешной, и они отступили. По-видимому, пытаясь избежать новых людских потерь в сражении с несгибаемыми русскими, которые и не думали сдаваться, турки и часть выступивших на их стороне татар пошли собирать по деревне всё, что могло гореть, параллельно грабя дома, которые уцелели от пожара. Цель была одна – запалить костры вокруг засевших за каменной оградой церкви защитников Ялты с подветренной стороны и попытаться «выкурить» их на открытое пространство.

Пока, используя временное затишье, оставшиеся в живых мушкетёры Брянского полка отдыхали за каменной оградой у церкви, Салтанов снова созвал всех офицеров на совещание.

– Господа, – обратился он к ним, – положение наше весьма печальное. Хотя потери и невелики, но кончились заряды для пушек, да и патронов практически не осталось. Я вижу два варианта развития событий. Мы можем встретить врага штыками и с честью умереть за Отечество в неравном рукопашном бою. Либо, когда они только запалят костры, построиться в каре и попытаться на штыках прорвать строй противника, чтобы вырваться из окружения. Главное – дойти до леса, а там надо пытаться прорываться отдельными группами через горы в сторону Бахчисарая, где находятся наши основные силы.

Премьер-майор посмотрел на сосредоточенные лица своих подчинённых, которые с должным вниманием выслушали слова своего начальника. Салтанов ещё немного помолчал, сосредоточенно продумывая варианты, и твёрдо сказал:

– Я, господа офицеры, выбрал второй вариант.

Слово взял капитан Михачевский:

– А как быть с мирными жителями деревни, которые спрятались в церкви? Турки с татарами их не пощадят.

– Думаю да, не пощадят, – в сердцах ответил Салтанов, – подпоручик Ачкасов, позовите настоятеля церкви, отца Спиридона. Надо с ним поговорить.

Через некоторое время подпоручик вернулся вместе со священником. Отец Спиридон был высокого роста и худощав, что ещё больше подчёркивало его чёрное одеяние. Лицо его, выражавшее полное спокойствие, несмотря на всё, что творилось вокруг, снизу обрамляла небольшая, но довольно пышная чёрная борода. А такие же чёрные, как смоль, длинные волосы развевались на ветру. Хотя священник был греком по национальности, он хорошо говорил по-русски.

– Вы меня звали, господин майор? – спросил он, подойдя к Салтанову.

– Да, отец Спиридон. У нас положение критическое, кончились патроны. Мы будем пытаться вырваться из окружения. Но, что делать с жителями деревни? Ведь османцы их всех убьют, когда нас не будет. Может, собрать их в наше построение и попытаться вырваться вместе? Хотя, если честно – шансы невелики.

– Нет, господин майор, – ни на секунду не задумываясь, спокойным голосом ответил священник. Спасибо, но моя паства мирные, а не военные люди. Рыбаки и земледельцы, их жёны и дети. Мы будем для вас только обузой. И нас не спасёте, и сами погибните. Мы лучше будем молить Господа о прощении грехов наших, и, если будет воля его на то, чтобы мы выжили, так и будет. Если нет, то значит так угодно воле божьей, и тогда мы будем молить его о том, чтобы он принял души наши грешные во царствие своем.

Сказав это, он продолжил громким голосом, так, чтобы услышали его все русские солдаты, отдыхавшие по периметру каменной ограды:

– Я хочу благословить вас, воинов русских, защитников веры православной, на подвиг сий ратный. Дабы не дрогнула рука ваша над иноверцами занесённыя, и да чтоб не закрался в душу вашу страх перед числом врагов на пути вашем стоящих. С Богом, братья мои.

Офицеры сняли головные уборы и приклонили головы, а солдаты, поднимаясь в полный рост, услышав речь священника, сделали тоже самое. Отец Спиридон, прикладывая по очереди ладонь к головам каждого офицера, произносил:

– Спаси и сохрани раба твоего божьего.

Затем переходил к другому офицеру. Такое же благословение он проделал и с солдатами, не пропустив ни одного. Ни здорового, ни хворого, ни раненого.

Когда священник закончил, он пошёл в сторону церкви, но, пройдя несколько шагов, остановился. Повернулся к оставшимся в живых защитникам Ялты и произнёс на прощание:

– И да пусть Господь прибудет в сердцах ваших, братья мои.

Что-то изменилось во взглядах усталых солдат. Хотя в них и так не было ни страха, ни смятения. Но засветилась в глазах их искра предвкушения смертельной битвы за правое дело.

Офицеры надели головные уборы. Салтанов обвёл всех взглядом. Лица сосредоточены. Ни страха, ни паники в глазах нет.

– Что, господа, – начал он, – надо готовиться к атаке. Они точно этого от нас не ожидают. Как только пойдёт дым, выходим за ограду и строимся в каре. Раненые пусть соберутся посередине. Я и капитан выступаем во главе отряда. Подпоручики Ачкасов и Берлизев идут во фланговых шеренгах. Остальные унтер офицеры располагаются в замыкающей шеренге.

– А где мне располагаться, господин премьер – майор? – спросил полковой лекарь Щульц, постоянно поправляя очки, сползающие на нос.

Салтанов посмотрел на нескладную фигуру лекаря. В любой другой ситуации он наверно не смог бы сдержать улыбки, но сейчас … Салтанов был предельно серьёзен.

– Вы, господин Шульц, пойдёте в середине каре вместе с ранеными. Там вы нужнее всего. Так, господа, теперь о наших действиях. Выстроившись в каре, стараемся быстро преодолеть полосу дыма. Идём молча, но в быстром темпе в направлении позиций татар, в сторону леса. Думаю, это станет для них неожиданностью, и потому несколько минут у нас есть. Когда они придут в себя и начнут стрелять, я подам команду. Мушкетёры, не теряя строй, сразу бросаются бегом в штыковую атаку на позицию врага.

Салтанов осмотрелся вокруг и нашёл глазами стоящего поодаль Прохора.

– Подхорунжий, у вас сколько казаков осталось?

– Вместе со мной – четверо.

– Тогда попридержитесь здесь за оградой. А как крики «ура» услышите, шашки наголо и по двое, обойдя нас с флангов, врезаетесь в ряды противника, помогая прорыву.

Салтанов снова оглядел внимательно вслушивающихся в его слова офицеров.

– А ежели до леса доберёмся, строй не держать – бесполезно. Стараемся небольшими отрядами прорываться через горы в сторону Балаклавы. Туда, где наши основные силы. Наверняка турки с татарами организуют погоню. Поэтому, как только углубимся в лес, солдаты, находящиеся в последней шеренге, во главе с унтер-офицерами разворачиваются и принимают бой, чтобы дать остальным хоть немного оторваться от противника. Задача ясна?

– Так точно! – практически одновременно выпалили офицеры.

– Тогда давайте, братцы, к солдатам. Разъясните им, что да как делать надобно.

* * *

Когда всё, что могло гореть, было разложено со стороны моря, откуда продолжал дуть ветер, турки, под дикие возгласы, запалили костры. Огонь разошёлся, и они стали бросать в него заранее заготовленные в большом количестве сосновые ветки. Плотные, гонимые ветром клубы дыма поползли в сторону ограды церкви, где засели оставшиеся в живых защитники Ялтинского поста.

Клубы дыма от зелёных сосновых веток плотным потоком, как огромная морская волна, неумолимо накатывали в сторону церкви. Салтанов отдал приказ к построению. Мушкетёры Брянского полка перебежали за каменную ограду церкви и построились в каре.

Лекарь Щульц и раненые расположились в его середине.

Начальник Ялтинского поста Самуил Салтанов и капитан Михачевский стояли во главе боевого порядка русских солдат. Премьер-майор вытащил из ножен саблю. Все офицеры последовали его примеру. Солдаты взяли на перевес мушкеты с примкнутыми штыками. Напряжение, читавшееся на их лицах, казалось, материализовалось в гнетущую тишину, встречавшую набегающие клубы дыма. Когда волна эта вплотную подошла к позиции русских, Салтанов развернулся к солдатам и, подняв высоко над головой саблю, крикнул:

– Братцы, не посрамим оружия русского.

Затем, он развернулся и шагнул в клубы дыма. Русские мушкетёры, не проронив ни единого слова и не нарушая строй, набрали полные лёгкие воздуха и последовали за премьер-майором.

* * *

Турки и татары, подбадривая себя громкими возгласами, неспешно шли в отдалении дымовой завесы в сторону, где засели русские. Они, конечно же, были готовы, что часть солдат, задыхаясь от дыма, может выскочить на них. Но то, что произошло дальше, всё-таки стало для них неожиданностью и чуть не привело к панике.

Из плотных клубов дыма вышли два русских офицера с поднятыми вверх саблями, а следом показались русские солдаты, выстроенные в безупречное каре, и молча, строевым шагом пошли в сторону онемевших татар, за которыми виднелись холмы, поросшие сосняком.

Но вскоре противник пришёл-таки в себя, и раздались выстрелы с его стороны. Турки выстроившись в линию пошли на Ялтинский отряд со стороны моря. Тогда Салтанов обернулся к солдатам и громко крикнул:

– Вперёд, братцы! Покажем османцам русский дух! Ура! – и бросился в самую гущу татар.

Раздалось громогласное «УРА», которое, казалось, заполнило собой всё окружающие пространство, и солдаты, выставив вперёд штыки, бросились на врага. Звон стали, глухие стоны раненых и умирающих раздавались над местом битвы, но никто не уступал. Несмотря на численный перевес противника, русские солдаты медленно продвигались в сторону леса. Уже в самые первые минуты схватки погиб, увлекая за собой мушкетёров в атаку, премьер – майор Самуил Салтанов, заколотый татарскою пикой. Уже стали редеть шеренги прорывавшихся русских солдат. Как вдруг, из клубов дыма показались казаки во главе с Прохором. С гиканьем и свистом, разделившись по двое, пронеслись они вдоль флангов сражающихся русских солдат, наводя ужас на врага. Казацкие шашки, сверкая в лучах палящего солнца, с неимоверной скоростью взлетали вверх и опускались на головы врагов. Татарские воины дрогнули, не выдержав натиска, и расступились.

Казаки и солдаты, под началом взявшего на себя командование капитаном Михачевским, бросились в образовавшуюся брешь, в сторону спасительного леса. За ними помчались в погоню и татары, и подоспевшие на подмогу турки. Но сразу углубиться в лес им не удалось. Как и приказал перед боем премьер – майор, замыкающая шеренга в каре русских мушкетёров развернулась на окраине леса и приняла неравный бой, прикрывая отход своих товарищей.

Силы были слишком не равны, и вскоре неприятель всё-таки прорвался вглубь леса. Особенно злобствовали янычары. В бессильной злобе, замутившей их рассудок ненавистью, они отрубали головы и разрубали на части своими ятаганами тела уже убитых русских солдат и офицеров.

Помимо бросившихся в погоню за строптивыми мушкетёрами врагов в лесу их поджидали новые, ещё большие опасности. Это были засады татар из окрестных горных деревень, перешедших на сторону сераксира Гали-Аджи-бея, которые прекрасно ориентировались в родной местности.

Уже солнце начало клониться к закату, а леса в горах наполнялись людскими криками, стонами и зловещим звоном стальных клинков.

Прохор, в очередной раз, смог одолеть двух турок, наскочивших на него в лесу, но при этом он отбился от своих казаков, которые пробивались в горы вместе с оставшимися в живых небольшими группами мушкетёров. Коня подхорунжего давно убили, и он шёл, держась рукой за левое плечо, откуда сочилась кровь. Рана была не опасная, но кровоточила. Пройдя ещё метров тридцать, он вышел на открытый склон скалы и осмотрелся.

Внизу вдали виднелась деревня Ялта или, вернее, то, что от неё осталось. Он увидел, как турецкие солдаты, сломавшие, наконец, ворота в церковь, выволакивали оттуда за волосы женщин, а мужчин и детей малых либо хватали и тащили в сторону своих кораблей, либо просто сбрасывали со скалы. Подхорунжий видел, как вывели из церкви отца Спиридона и, отрубив ему голову, сбросили его труп со скалы. Прохор смотрел на всё это, и запоминал. Запоминал, сжимая до хруста пальцев в ладони рукоять шашки.

Домов в Ялте практически не осталось. После разграбления турки сжигали их. Тащили всё, что имело хоть какую-либо ценность. Краем глаза подхорунжий заметил, как из дома, где ранее квартировался начальник Ялтинского поста премьер – майор Салтанов, состоявшие на службе у сераксира наёмники с радостными воплями вытащили бочонки с вином и, выбив из них пробки, с неистовым наслаждением, проливая часть жидкости на себя, пили его, передавая друг другу. Но не ведали убийцы и насильники, что вино, подаренное предателем Ханом Саиб Гиреем Самуилу Салтанову и предназначенное для русских солдат, было отравлено. Вкусное персиковое вино, разбавленное ядом, приятной теплотой растекалось по внутренностям их организмов, готовое неизбежной карой через небольшой промежуток времени разъесть их изнутри. Ведь ничто на земле не проходит безнаказанно. Но, Прохор не знал о яде, содержащимся в вине, и, потому, лишь со злостью сплюнул в их сторону.

Через мгновенье он почувствовал, что кто-то стоит сзади. Не было слышно ни шагов, ни хруста веток, ничего. Просто Прохор звериным чутьём почувствовал взгляд, направленный ему в спину. Подхорунжий резко развернулся, вытянув вперёд шашку.

Перед ним стоял Зуфар с ятаганом в руке. Рядом находился ещё один татарин, как две капли воды похожий на него. Это был родной брат Зуфара – Хасан. Он держал в одной руке пику, а другой придерживал рукоять сабли, засунутой за пояс. Взгляды Прохора и Зуфара встретились. Стало ясно, что на сей раз одному из них живым не уйти.

– Ну что, овца паршивый, – со злостью в голосе выдавил из себя Зуфар, – сегодня твой голова, как и родич малый на пике мой брата будет красоваться. Только твою, я за сын мой, собакам скормлю!

– Кто чьей головой обедать будет, мы ешо поглядим, – с той же долей злости в голосе, как и у Зуфара, ответил Прохор, сконцентрировав внимание на его руках.

Честного поединка один на один, зная его подлую сущность, он не ждал. И не зря. Справа, из-за близко расположенного куста, на него неожиданно выскочил ещё один из людей Зуфара и попытался нанести ему удар клинком. Подхорунжий успел среагировать, подавшись влево, но острый клинок всё же зацепил ему ногу чуть выше колена. От яркой вспышки боли Прохор присел на землю. Этого нельзя было делать. Человек Зуфара поднял высоко над головой клинок, чтобы обрушить его на неверного, но замер с искажённым от боли лицом. С левой стороны его шеи из перебитой артерии хлестала кровь. Он, захрипев, так и рухнул навзничь.

За его спиной стоял с ошарашенными глазами и с исцарапанным ветками лицом полковой лекарь Шульц. Очков у него не было, и он, прищурившись, с удивлением смотрел на поверженного врага. Удар, который он нанёс выскочившему из кустов татарину, был несильный, но оказался на удивление очень точным. Шульц, по-видимому, и сам не понимал, как это у него получилось.

Зуфар резким движением вырвал из рук брата пику и с силой бросил её в Щульца. Она прошила тело лекаря насквозь. Он даже не закричал, не успев понять, что произошло. И лишь всё с тем же удивлением на лице посмотрев на торчащее из груди древко, завалился на бок.

– Всё! Конэц тэбе, нэверный, – зло выкрикнул Зуфар и, проведя большим пальцем по горлу, продолжил: – Хасан, брат, давай кончать с ним.

Зуфар и Хасан стали приближаться к Прохору, пытаясь оттеснить его к краю обрыва. Но это не входило в планы подхорунжего. Он сделал выпад в левую сторону, где находился Хасан, и, переместившись вдоль обрыва, прижался спиной к невысокой сосне, одиноко пробивающейся из расщелины на самом краю скалы. Теперь стало меньше шансов оступиться во время схватки и упасть в пропасть.

Хасан бросился на Прохора первым. Сверкнула сталь. Но подхорунжий отбил его выпад. Тогда, Зуфар и его брат переглянулись и одновременно бросились на Прохора. Ему, несмотря на то, что противники атаковали его одновременно, удавалось отбиваться. Но, в очередной раз, отразив атаку Зуфара, он пропустил удар в левую руку от его брата. Прохор, взревев от боли, развернулся и резким ударом рассёк ему грудь. Хасан упал, как подкошенный.

Зуфар же, подобравшись в этот момент поближе, выбил из руки подхорунжего шашку.

– Вот и всё, – грозно промолвил Зуфар, и занёс над ним ятаган.

Но Прохор в последний момент чудом умудрился отклониться в сторону, перехватив руку кровного врага, сжимающую рукоять ятагана, дёрнул его на себя и со всей силы ударил головой о стоящее за спиной дерево. Зуфара развернуло, и он оказался на краю пропасти, махая руками в попытке поймать равновесие, чтобы не свалиться в неё. Подхорунжий наклонился за шашкой и, взяв её, повернулся лицом к пытающемуся поймать равновесие на краю скалы Зуфару.

Обращаясь к кому-то невидимому там, на небесах, Прохор произнёс:

– Я же говорил, ешо посмотрим, кому «секир башка» будет, – и взмахнул шашкой.

Обезглавленное тело Зуфара рухнуло в пропасть. Прохор вытер шашку от крови о кафтан распластанного на земле Хасана и, подойдя к Шульцу, преклонил колено. Он аккуратно прикрыл ему ладонью глаза и, сняв папаху, перекрестился. Затем, ещё раз взглянув на своего спасителя, Прохор поднял глаза к ночному небу, усеянному звёздами.

– Как всё-таки неисповедимы пути господни, – подумал он. Щуплый и несуразный, с вечно сползающими на нос очками с огромными круглыми линзами, полковой лекарь Шульц оказался на деле таким смелым человеком, настоящим воином.

Кто только ни подшучивал над его нелепым спасителем, и он в том числе.

К чувству горечи и жалости за гибель лекаря, добавилось разъедающее душу чувство сожаления и стыда за эти недостойные поступки. В одну минуту Прохор осознал: физическая сила это не главное. Главное, чтобы человек был силён духом.

* * *

Силуэты семнадцати израненных русских воинов в окровавленных мундирах, поддерживающих друг друга, освещали первые лучи утреннего солнца, пробивающиеся сквозь верхушки деревьев. Они смотрели в сторону холмов, за которыми находилась Балаклава. Это был последний остаток пути, который им необходимо было преодолеть. Смотрели с гордостью. С гордостью за себя и за погибших товарищей.

Семнадцать русских воинов, исполнивших приказ командира. Семнадцать оставшихся в живых из двухсот двадцати двух защитников Ялтинского поста.