Роман с мотоциклистом и без. Записки выжившей. Диптих о любви

«Нет, – сказала она твёрдо, и голос её прозвучал, как удар жезла по мрамору. – Никакой продажи. Я буду бороться за свою долю. До конца».

И она нашла нового адвоката. Мужчину немолодого, с лицом бухгалтера и взглядом человека, видевшего все мыслимые виды человеческого коварства. Он не верил в сказки, не поддавался чарам и говорил исключительно статьями Гражданского и Уголовного кодексов. Он был подобен бесу Бегемоту, но переметнувшемуся на сторону света – такой же неуклюжий, упрямый и дотошный в своих юридических «проказах».

И вот с этим-то новым защитником они и явились на главный бал…

Антураж был подобран с изумительной точностью. Сам Мастер, Артём, явился не один, а с адвокатом – молчаливым, дорогим господином в костюме, похожем на гроб. А по левую руку, на экране ноутбука, восседала, как древнее злое божество, его мать – Валентина Ивановна. Телеприсутствие из другого города придавало её лицу зловещее, пиксельное искажение. Волосы бы всклочены.

И полилась речь, лживая, как увертюра к балу у Сатаны. Её голос, тихий и ядовитый, набирает силу с каждым словом.

«Ваша честь, я всегда была против этого брака. Она не смогла создать ему надёжный тыл! Она отдалила его от семьи! Она…» – голос матери Артёма дрожит от ненависти, и она изливает на судью поток обвинений в её адрес. Она рассказывает, как ненавидит её, как та никогда не была достойна её сына, блестящего офицера.

– Ваша честь! Сын мой давно не жил с этой… особой! – вещала пиксельная голова. – Она – плохая мать! Худшая жена!

И в этот момент она перевела взгляд на него. На Артёма. Он сидел, опустив глаза, и смотрел на стол перед собой. Он не смотрел на экран с лицом матери, не смотрел на судью. Он просто сидел, уставившись в одну точку, будто надеясь, что деревянная текстура стола поглотит его. А она смотрела на него. В упор. Ждала, когда же он поднимет глаза и встретится с ней взглядом. Хоть на секунду. Но он не поднял. Ни разу. Пока его мать поливала грязью женщину, с которой он прожил десять лет и, которая родила ему сына, он отсиживался, пряча взгляд.

Она смотрела на него, опустившего глаза, и вдруг всё встало на свои места. Перед ней был не демон и не романтичный герой. Перед ней был «Азмич» из легенды – дорожный дух, который является в образе лёгкой дороги, уводящей в сторону. Он забрал у него не жизнь, а его путь. Он всю жизнь бесцельно кружил, думая, что свободен. И поняла она, что смотрит не на мужчину, а на пустое место, на призрак, которому когда-то молилась.

…А за окном суда падал снег, такой же чистый и безразличный, как в день их первой встречи….

Она лгала. Лгала четко и убежденно, пытаясь представить сына жертвой, а её – монстром. Всё это было нужно для одной цели: лишить её доли в совместно нажитом имуществе. Чтобы та крепость, стены которой они строили десять лет, досталась только ему и его новой «дороге».

Но главное открытие ждало впереди. Когда зашла речь о разделе их берлоги, именуемой «совместно нажитым имуществом», адвокат Мастера попытался провести изящный фокус. Выяснилось, что Артём, движимый неведомым демоном алчности, подделал её подпись на налоговых документах, дабы присвоить вычет на их общую квартиру. Адвокат, верный как «Бегемот», мурлыкал что-то о «недоразумении». Но была вызвана факсимильная экспертиза – беспристрастный, как меч правосудия, прибор, который, в отличие от людей, лгать не умел. И экспертиза сия изрекла: «Подлог!».

Удар был мощным. Но на этот раз он пришелся не по маленькой испуганной девочке, а по брони, которую она сама, день за днем, и выковала за годы этого брака. Броне личного достоинства. Она не позволила себе разрыдаться в зале суда. Она дышала глубоко, как училась в йоге, чувствуя, как с каждой секундой её стержень, её воля, становятся только крепче. Он мог подделать её подпись на бумаге, но он был бессилен подделать её внутренний кодекс чести.

Это было не просто падение человека, это был крах самой идеи доверия. Храм её прошлого был не просто покинут – он был осквернён.

И тут же, как тени, возникли его «апостолы» – друзья-байкеры. Шумные, крикливые, перебирающие варианты «выгодных друзей». Те самые, чьи рты она кормила своими пирогами. Они были на его стороне, и в их глазах читалось тупое, стадное понимание братства. Один из них, пробормотал ей в коридоре: «Он же тебе плохо сделал, не нам». Словно оправдываясь за то, что прислуживают палачу.

И вот, под грузом улик, под тенью возможного уголовного дела, дух Мастера сломался. Бесстрашный байкер, певец свободы, затрепетал перед статьёй Уголовного кодекса. И дабы избежать кары, он, сгорбившись, подписал мировое соглашение, капитулировав на всех фронтах.

И когда всё закончилось, наша героиня поймала взгляд своего нового адвоката. Тот едва заметно подмигнул ей, и в этом подмигивании было всё: «Вот видите, а вы сомневались. Никакой мистики. Простая, черновая работа с документами. И никаких вам романтичных байкеров – только Уголовный кодекс, мадам».

Часть 6. Покой, который снился

Суд удалился. Пиксельная голова на экране погасла с выражением немой ярости. Мастер с адвокатом, не прощаясь, вышли, словно нечисть, растворяющаяся с первыми петухами.

И вот, когда всё было кончено, она, наконец, позволила себе ту мысль, что все эти месяцы гнала прочь. Что того человека, в которого когда-то влюбилась, которого защищала от всех, и от самой себя, на которого надеялась, – его не было.

Он умер. Прямо здесь, на этом судебном балу.

Не в переносном смысле. Буквально. Последние остатки, того человека – того офицера с розами, того мечтателя о свободе – испустили дух здесь, под безжалостными люминесцентными лампами, в удушающей атмосфере лжи и судебных протоколов.

Она наблюдала, как он умирал по частям. Сначала умер рыцарь, когда он опустил глаза, не в силах встретиться с её взглядом. Потом умер романтик, когда факсимильная экспертиза изобличила его в подлоге. Наконец, умер последний проблеск чести, когда он, сгорбившись, подписывал мировое соглашение, спасая свою шкуру от уголовной статьи.

Тот бал, зимний, сияющий, был его рождением. Этот бал, судебный, убогий, стал его смертью. И между этими двумя балами пролегла не жизнь, а медленный, мучительный распад.

Она все эти годы хоронила его по частям, сама того не понимая. А сегодня состоялись похороны. Без цветов, без речей. Только постановление суда вместо отпевания.

И сейчас, в гробовой тишине судебного коридора, она наконец-то позволила ему уйти. Не с ненавистью, а с прощальным взглядом на опустевший сосуд. Потому что бороться можно с живым. А как бороться с тем, что уже стало тенью?

Она поняла, что её война была не с ним. Её война была за право признать, что он мёртв. И она её выиграла. Получив своё по суду, она отвоевала у прошлого право похоронить свою любовь и поставить на её месте не памятник из горьких воспоминаний, а чистую, пустующую площадку для новой жизни.

Теперь можно было идти домой. Настоящему. Где ждал тот, кто только начинал жить – их сын.

Она вышла в коридор. Там, на зелёной скамейке, под стать больничной, сидел её сын, Елисей. Мальчик, в чьих глазах отражалась не искажённая гримасами реальность, а чистая, незамутнённая правда.

– Мам, мы поедем домой? – спросил он.

И она, обняв его, ответила:

– Да, сынок. Мы поедем домой.

Они шли по длинному коридору суда. Её шаги были твёрдыми. Она больше не была «женой байкера». Она была женщиной, которая в одиночку выстояла против лжи, цинизма. Она отстояла своё право на правду и на долю в их общем прошлом.

Вернувшись в их настоящий, отвоеванный дом, она уложила сына спать. Но Елисей попросил сказку. Не обычную, а ту, про Духа Степи.

Она открыла книгу, и тихий голос её зазвучал в уютной комнате, заполняя пространство.

– …И говорят, – читала она, – что если Дух Степи Айгыр обретает своего всадника, они становятся одним целым. И больше ничто не может сбить их с пути. Ни злой колдун, ни даже…

Она перевернула страницу и продолжила, глядя на засыпающие глаза сына:

– …ни даже коварный Азмич – дорожный дух. Он является путникам не в страшном облике, а в образе лёгкой дороги, уводящей в сторону. Он шепчет: «Поезжай скорее, впереди свобода!» И человек сворачивает с главного пути – и начинает бродить кругами. Всю жизнь. Думая, что он в пути, он на самом деле бесцельно кружится на одном месте. Азмич забирает у человека не жизнь, а его путь. Он делает его вечным странником без цели.

«…Но однажды появилась девушка, которая не испугалась ржавого металла. Она услышала, как в глубине стали стонет ветер. Она прикоснулась к нему, и её тепло растопило лёд…»

Елисей тихо вздохнул, уже почти во сне. Она закрыла книгу с легендой «Стальной Конь Степи» и поняла, что читала не только ему.

Тот, чьё имя больше не произносилось в этом доме, тот, кто так и остался стоять в пустом коридоре суда, – он был пленником Азмича. Он всю жизнь сверкал фарами, ревел мотором и мнил себя свободным, а на самом деле лишь бесцельно кружил по обочине, обманутый лёгким путем.

И, глядя на спящего Елисея, она понимала: её дорога продолжается. Она больше не пассажир на чужом мотоцикле. Она сама села за руль своей жизни. И эта дорога вела её в будущее.

Не такое громкое, не такое быстрое. Зато – её. Честно отвоеванное.

И ради этого вида из окна, в котором был виден счастливый сын, она была готова проехать любые километры. И он, наконец, был рядом.

Ей снился покой.

Эпилог. О сплетне, которая гуляла сама по себе

А что же Мастер? О, Мастер не канул в Лету. Нет. Он обрёл новую обитель – в паутине, что зовётся иными байкерскими форумами и затхлыми чатами, где тени былых «апостолов» перешёптываются, сложив свои кожаные крылья.

И ходит там, бродит призрачная, удивительная история. История о Коварной Бывшей. О фурии с ледяным сердцем, которая вероломно отжала у бедного, бесконечно обманутого мальчика всё, что он нажил своим горбом, потом и кровью. О том, как он, рыцарь дороги, дважды кавалер Железного Коня, был повержен коварством и судейскими кознями.

В этой истории нет ни поддельных подписей, ни экспертиз – есть лишь туманный намёк на «бумажную волокиту», в коей несчастный Мастер, человек действия, разумеется, не смог разобраться. Нет там и двух «Харлеев» для новой возлюбленной – есть лишь романтичная душа, искавшая родственную на просторах шоссе. А его затравленный взгляд, опущенный в суде, трактуется не как признание вины, а как великая скорбь благородного сердца, раздавленного несправедливостью.

И собираются его новые и старые «апостолы» в клубах сигаретного дыма, качают головами и чокаются кружками с пивом:

– Ну, Артём, брат… Тебе просто не повезло. Попалась стерва.