Шлюз времени. Пролив Бугенвиль

– Но тот же был – старик! – парировал третий.

Это случилось вчера ближе к полудню на их вахте.

Третий помощник уже готовился сделать очередное объявление и пригласить экипаж на обед, когда матрос – впередсмотрящий – доложил, что видит плавающее дерево по курсу.

Дерево было огромным, с корнями и кроной. На кроне кое-где еще сохранилась пожухлая листва. Такое огромное дерево третий видел впервые. Немного изменив курс, они прошли совсем рядом с деревом.

– Иван Михайлович! Смотрите! Там человек! – закричал матрос.

Третий вызвал на мостик капитана. И уже по его командам на самом малом ходу вплотную подошли к дереву.

Чернокожий (туземец, папуас или маори? В экипаже не нашлось знатока, который смог бы это определить), абсолютно голый, изможденный, он был привязан лицом к стволу, к нижним толстым веткам кроны. Боцман и два опытных матроса в марлевых повязках и резиновых перчатках по команде капитана по штормтрапу спустились на дерево.

– Если мертвый, сразу назад! – по громкой связи скомандовал капитан.

– Похоже, живой! Стонет! – отозвались моряки с дерева и стали резать лианы, коими несчастный был накрепко привязан к дереву.

Это был рослый и широкоплечий старик с копной седых курчавых волос а-ля Анжела Дэвис.

Все тело туземца было испещрено мелкой насечкой, создававшей замысловатый рисунок татуировки. Когда с борта на грузовой стреле подали носилки и моряки перевернули его на спину, возглас ужаса вырвался у моряков. У несчастного туземца с фигурой сильно исхудавшего геркулеса, суровой самодельной ниткой были зашиты веки и губы…

– Сергей Митрофанович! В изолятор его! Боже упаси, если какая инфекция! Поэтому доступ только вам и только в защитном комплекте! – отдал распоряжение капитан судовому доктору.

Капитан ни секунды не пожалел, что принял на борт умирающего старика. Он, как никто другой, осознавал, чем это может грозить судну и экипажу. Карантин в порту прибытия, убытки и прочее.

– Судовладельцу и копию в «Дальрыбу», – подал он листок с радиограммой начальнику радиостанции.

– Странно! Двадцатый век на дворе, а тут ритуальная казнь? Чем так провинился этот старик, что его приговорили к такой мучительной смерти? – рассуждал помполит за ужином.

– Кстати, Сергей Митрофанович! Как он? Не пришел в себя?

– Нет пока. Но швы с век и губ я снял. Даю воду через трубочку. И знаете, на что я обратил внимание, Арсений Юрьевич? Странная вещь! У него подпилены передние зубы! – обратился он к капитану.

Сказанное доктором не добавило комсоставу аппетита. В кают-компании воцарилась тишина.

– Как это – подпилены? – спросил капитан.

– На манер акульих! Думаю, для устрашения противников! Я читал, что папуасы непрерывно враждуют с соседями, – с видом знатока ответил доктор.

Слабый стон, раздавшийся из угла радиорубки, вернул третьего помощника к действительности.

– Я думал, они – мертвые! – заерзал матрос.

– А ну посвети еще раз! – шепотом попросил третий.

Они лежали один на другом. Снизу лицом вверх и раскинув руки, насколько это позволяли размеры радиорубки, лежал матрос Поповских. Сверху лицом вниз и поперек в одних трусах и носках, неестественно вывернув руки, лежало тело старпома.

– Кажется, это стонет Поповских? Давай попробуем стащить или перевернуть Чифа! – пересиливая страх, предложил матрос.

Они были почти ровесники с Поповских и дружили семьями. Не без труда им удалось перевернуть старпома на спину и освободить приходящего в себя матроса. Полив ему на лицо и голову водой из кофеварки, они помогли ему подняться и усадили в кресло радиста.

Пересиливая страх, третий помощник приник ухом к волосатой груди старпома, пытаясь услышать биение сердца. В таком положении он провел не меньше минуты, пока не расслышал еле различимые удары.

Старпом выглядел как-то неестественно. Он как будто похудел и постарел лет на 30. Третий моментально вспомнил, где он видел это лицо! Секундное наваждение сегодня днем. В какой-то момент ему показалось, что он сходит с ума…

– Живой! Надо бы голову повыше, – луч аварийного фонаря заметался по радиорубке в поисках подходящего предмета. За иллюминатором метнулась в сторону от луча света темная фигура, и в тот же момент послышался шорох за стойкой радиопередатчика.

Да! Порой страх делает наше воображение абсолютно неподдающимся разуму, страх застилает глаза, и то, что мы себе придумали или домыслили, вдруг материализуется! И только здравый рассудок может победить этот страх!

Как эти двое молодых парней, почти ровесников, не потеряли рассудок в этот момент – остается загадкой!

– Это я! Радист! – трясясь и заикаясь, выбрался он на четвереньках из-за стойки, занимающей треть стены рубки.

– Фу ты, черт! Мы чуть в штаны не наложили! Как ты там поместился? – опуская руку с занесенным для удара тяжелым фонарем, процедил сквозь зубы третий помощник.

Как ни странно, он успокоился, дрожь в руках и ногах прошла. Грудь почти не болела. Страх, мешавший мыслить и логически осознавать происходящее, прошел. Молодой организм, насытившись адреналином, был готов защищать свою жизнь.

– Выбросьте из головы и забудьте то, что не можете себе объяснить в этой ситуации! Мгла не продлится вечно! – закрывая шторки на иллюминаторе, громко произнес он.

– Эта ТВАРЬ боится света! Нам необходимо вытеснить его с мостика, тем более что сейчас он на крыле и пытается наблюдать за нами через иллюминатор! На мостике есть связь с каютой капитана и машинным отделением! И, наконец, на мостике есть ратьер (ручной сигнальный прожектор) и мощная батарея к нему! – уверенным голосом, не повышая тона, произнес третий.

Глухой короткий звук заставил их вздрогнуть. Еще и еще – и уже десятки ударов в барабаны выводили какой-то таинственный ритм. Казалось, весь корпус судна вторит этому ритму.

Странно, но моряки не почувствовали страха. Наоборот! Этот ритм вызвал у них прилив сил и уже давно забытых в суете повседневной жизни эмоций! Этот ритм звал в бой! Даже лежащий без чувств старпом приподнял голову и попросил поднять его на ноги!

Третий вспомнил! Похожие эмоции вызывали у него слова и музыка Алексанрова – «Вставай, страна огромная!».

– На мостик, быстро! – освещая себе дорогу фонарями и придерживая старпома, моряки перебрались на мостик.

– На клинья! Двери на крыльях мостика, на клинья закройте! – прохрипел старпом почти без акцента. (Деревянные клинья используются для задраивания водонепроницаемых дверей изнутри как защита от несанкционированного доступа внутрь надстройки.)

Темп барабанов нарастал. И в какой-то момент отблески огня разорвали мглу. Все кинулись к лобовым иллюминаторам мостика.

На палубе с левого борта в окружении двух десятков факельщиков-папуасов, одетых в набедренные повязки с красным поясом, с выкрашенными белой краской лицами стояли еще три крепких старца и девушка с венком на голове и ожерельем из тропических цветов на шее.

Плащи из звериных шкур и головные уборы, сплетенные из тростника и украшенные мелкими перьями, дополняли туалет старцев. На девушке набедренная повязка из вороха разноцветной соломы и красно-черный пояс. Руки и голая грудь были разрисованы сложным орнаментом.

С двух бортов к судну были ошвартованы четыре большие лодки с противовесами. В лодках, в окружении вооруженных копьями факельщиков полуголые папуасы в каком-то неистовом трансе выводили этот захватывающий ритм на барабанах.

Как по мановению палочки невидимого дирижера, барабаны смолкли.

– А ведь это – делегация! И они представители четырех племен! – только сейчас моряки, насколько позволял свет от факелов, разглядели различия в раскраске лиц, украшениях и устройстве лодок. Группа воинов на одной из лодок была гораздо выше и светлее кожей, чем остальные.

Моряки были уверены, что они хотят говорить с ними! Они ждут! Но на каком языке с ними общаться?

– Дайте мне фонарь, постараюсь проскочить к ним через надстройку и подсоедините ратьер к батарее. Это ваше оружие, – как-то обыденно попросил третий помощник.

Он перепрыгивал через три ступеньки и молил про себя, чтобы не подвернулась нога. В несколько секунд преодолев три палубы и выскочив на шкафут левого борта, третий задраил за собой тяжелую водонепроницаемую дверь и огляделся. Отблески от факелов разрывали мглу. В какой-то момент волна предательского страха сжала сердце. И, словно прочитав его мысли, зазвучали барабаны. Страх отступил.

Успокоившись и выключив бесполезный фонарь, третий медленно двинулся в сторону старцев и девушки. Они стояли полукругом. Подойдя на расстояние вытянутой руки, он со смущением осознал, что неотрывно смотрит на голую грудь полинезийки. Она сильно отличалась от остальных более светлой кожей.

В ней не было тех негроидных черт, так свойственных папуасам. Она была похожа на филипипинку. Поймав его взгляд, девушка нисколько не смутилась. Она сделала шаг навстречу, сняла с себя цветочное ожерелье и надела ему на шею. Затем грациозно поклонилась, сложив ладони под подбородком. Барабаны смолкли.

– Чимбу, Энга, Гимбу, – показывала девушка поочередно на старцев. И те по-европейски пожали ему руку. Были ли это имена туземцев или названия их племени, осталось для третьего помощника тайной за семью печатями.

– Манихики! – с белоснежной улыбкой похлопала ладонью себя по груди девушка.

– Ivan! Third mate! – заучено произнес третий.

Девушка на очень мягком, почти без присутствия резких звуков языке, стала что-то объяснять старцам. Те слушали и с достоинством глядели прямо ей в глаза, изредка вставляя короткое слово.

Третий ничего не понимал из этого диалога. Наконец девушка повернулась к нему и с выражением ужаса на лице, показывая рукой в сторону надстройки, произнесла: «ОНИМ!»

– Оним! Оним! Оним! – вторили хором старцы и факельщики!

В ответ откуда-то сверху надстройки раздался жуткий, зловещий хохот, и тут же ударили барабаны. Хохот прекратился. Не было сомнения, что за происходящим следят из темноты.

– Я ничего не понимаю! I don’t understand! – пролепетал испуганно Иван.

Девушка внимательно посмотрела ему в глаза, привстала на цыпочки и положила свою ладонь ему на лоб. Через секунду он уже стоял на коленях перед туземкой, а она говорила, говорила…

– Ну вот и конец! Совсем не больно! – мелькнуло у него в ускользающем сознании.

И в ту же секунду в его мозгу стали всплывать одно за другим странные видения. Как в калейдоскопе…

Жертвоприношения молодых людей и детей злому колдуну Ониму, державшему в страхе многие племена на побережье островов, продолжались около двух столетий…

Дети и молодежь, побывавшие в лапах Онима, в считанные недели превращались в стариков и умирали.

Оним никогда не выходил на дневной свет, но в темноте видел как днем. Он никогда не старел. На те племена, которые осмеливались отказать Ониму в выбранной жертве, он насылал проклятия и порчи… Гиб урожай и скот, люди начинали умирать от неизвестных болезней.

Но настало время, и терпение людей лопнуло… Шаман, лечивший людей на северных островах, где давно процветала любовь и гармония, научил их бить в барабаны волшебный ритм, который на время лишал Онима его злой силы.

Однажды днем старейшины и воины трех папуасских племен Чимбу, Энга и Гимбу, а также пришедшего им на помощь полинезийского племени Манихики окружили пещеру, где прятался от дневного света Оним. С помощью волшебного ритма барабанов они временно лишили Онима его злых чар и пленили его. Глаза и губы Онима были зашиты, чтобы он не мог произносить проклятья и гипнотизировать своим взглядом без зрачков.

Оним был привязан к ритуальному дереву на берегу большой реки, где в полночь в присутствии представителей всех четырех племен должна была состояться казнь. Для этой цели с земель, лежащих за океаном далеко на востоке (Бразилия), представителями племени Манихики были доставлены живые цветы. Самая красивая девушка племени сплела из этих цветов венок…

По преданию, венок из этих цветов, возложенный на голову одержимого злом колдуна, должен убить злой дух. Но намеченная казнь не состоялась…

Непостижимым образом после захода солнца колдуну удалось вызвать сильный ливень! Река вздулась и вышла из берегов. Бурные воды реки подмыли корни ритуального дерева. Оно рухнуло в реку и было унесено в океан.

Ливень продолжался три дня и три ночи… Вот уже больше месяца представители четырех племен выходят в океан на своих лодках в поисках унесенного дерева, чтобы закончить ритуал. И все это время самая красивая девушка племени Манихики носит этот неувядающий венок на своей голове…

Сегодня вечером тьма, окутавшая все небо, и мелькнувшая невдалеке молния указали им, что колдун свободен…

В полной темноте и соблюдая тишину их лодки подошли и ошвартовались к судну. Когда раздался дикий, полный сил рев колдуна, им стало ясно, что он напитался сил у кого-то из экипажа… И тогда – ударили барабаны…

Последними картинами калейдоскопа были жуткие кадры, как немощный с виду старик гипнотическим взглядом усыпляет пожилого доктора и матросов. И, приникнув губами к губам потерявших сознание моряков, делает глубокие вдохи… Затем крадется по темным коридорам и трапам надстройки наверх, в штурманскую рубку, где обездвиживает моряка и впивается губами в губы старпома, затем перетаскивает и бросает их в соседнем помещении радиорубки. Стаскивает одежду со старпома, напяливает на себя, возвращается в штурманскую и садится на диван… Все встало на свои места…

– Очнись! – чей-то нежный голос привел его в чувство…

Девушка помогла ему встать с колен и надела венок ему на голову.

– Запомни! Ты должен надеть этот венок на голову Ониму! – не открывая рта, произнесла девушка.

– С этого момента ты будешь понимать язык моего племени! Когда ты выполнишь возложенную на тебя миссию, через много лет ты посетишь остров, где живет мой народ!

А теперь… Спи…

Последнее, что успел услышать третий помощник, был звук барабанов и назойливый дребезжащий звук… Бам-бам… Бам-бам-бам…

Сознание медленно, как бы нехотя возвращалось к нему…

Открыв глаза, он с удивлением и облегчением увидел окрашенный белой краской подволок своей каюты и знакомые шторки по периметру шконки (кровати). Яркий солнечный свет проникал через открытый настежь иллюминатор. Ударами в барабаны оказались громкие удары в его дверь, а назойливый дребезжащий звук исходил от телефона…

– Это надо же! Какой реальный кошмарный сон! Тьфу-тьфу-тьфу! Куда ночь – туда и сон! – заученно произнес он и, резко поднявшись, потянулся к телефону. Резкая боль в ребрах и в районе солнечного сплетения заставила его вскрикнуть!

– Тре-тий! Иван Михайлович! Проснитесь! Уже половина восьмо-го! Вахту проспи-те! – доносился из коридора, требовательный голос матроса Борисова!

– Да встал я уже! Встал! – ответил он в телефон на дежурную фразу о гардемаринах.

Наскоро побрившись и почистив зубы, но ни на секунду не забывая кошмар, приснившийся этой ночью, третий помощник открыл рундук (шкаф для одежды) и отпрянул, как будто там сидела гремучая змея!

На одной из полок лежал венок из свежих пурпурно-фиолетовых цветов…

– Иван, ты никак приболел? – от судового доктора не укрылось странное состояние третьего помощника за завтраком. Круги под глазами и какой-то отрешенный, направленный в самого себя взгляд.

– Нет! Не заболел! Спасибо за заботу! А какое сегодня число? – третий проспал подъем и не слышал объявление, сделанное старпомом по трансляции. И теперь с ужасом ожидал ответа.

– 11 февраля! Уж тебе-то стыдно не помнить! Ты ведь хранитель судового времени! – пользуясь отсутствием капитана, съязвил доктор.

И как бы ни был готов третий помощник услышать прозвучавший ответ, от присутствующих ему не удалось скрыть весь ужас происходящего…

Лицо его еще больше побледнело, уголок левого глаза задергался. Чашка с чаем выбивала дробь о зубы…

А ужас состоял в том, что он помнил: 11 февраля уже наступило два дня назад. И в тот день экипаж поднял с плавающего дерева еле живого туземца.

– А как там туземец? – еще надеясь на что-то, спросил он.

– Какой туземец? – доктор уже не скрывал беспокойства за психическое здоровье молодого человека.

– Да это я так… Книга хорошая попалась! До четырех утра читал! Майн Рид! Про индейцев, туземцев! – нашел в себе силы вывернуться третий помощник и быстро ретировался в свою каюту.

– Это что же получается? Меня отбросило на двое суток назад? И подобрать туземца предстоит сегодня? Или я с ума схожу? – его бил озноб.

– Надо успокоиться! И пора на мостик! Принимать вахту! – подумал он, разглядывая в зеркало малиновый кровоподтек в районе солнечного сплетения.

– Хорошо, что док не видел! А ведь болит! Японский городовой! – незлобно выругался третий и, заправив рубашку, пошагал по трапу на мостик.

Galeocerdo cuvier (Тигровая акула)

Огромная старая самка тигровой акулы бесшумно рассекала воду на глубине ста метров, слегка взмахивая серповидным хвостом. Ее пасть, усеянная острыми, зазубренными зубами, была приоткрыта. Потоки воды свободно проходили сквозь жабры. Она не ела уже две недели, и голод, инстинкт и многолетний опыт гнали ее к побережью.

Еле уловимый запах разлагающейся органики и трупов животных, погибших и унесенных рекою в океан во время ливня, безошибочно направлял ее к устью реки. Глубоко в дебрях морских глубин голодный хищник, наряд которого весьма непримечателен, искал новую жертву. Это могла быть черепаха, зазевавшаяся морская чайка или даже человек. В отличие от других акул, прожорливая тигровая акула с огромными челюстями не брезговала ничем. Будь то трупы животных, раненый тунец или зазевавшаяся чайка.

Невзрачные, похожие на тигриные, полоски обеспечивали акуле маскировку, благодаря которой она и получила свое название.

Акула прожила долгую жизнь. Она уже давно была слепа на правый глаз по причине встречи с рыбаками.

Однажды, позарившись на наживку для тунца, она попалась на крючок. Один рыбак всадил тогда багор ей в глаз, а второй был готов добить ее дубинкой.

Но жажда жизни и невероятная живучесть заставили ее, еще молодую, полную сил рыбу, рвануться так, что рыбак, державший ее багром, вылетел за борт. Вторым рывком она оборвала стальной проводник крючка и, пересилив страх и желание немедленно уплыть на глубину, сделала круг возле рыбацкой шхунешки.

В последний момент ухватила рыбака, уже почти забравшегося на борт, за ноги и, не откусывая, утащила его на глубину.

Она съела его всего. Не торопясь! Она проглатывала большие куски плоти, оторванные острыми, как бритвы, зубами, а другие, более мелкие акулы, привлеченные запахом крови, даже не помышляли приблизиться к ней.

Так впервые она попробовала на вкус человека. Та легкость, с какой она расправилась с рыбаком, научила ее: человек – легкая добыча, если он находится в воде, и опасен, если он в лодке. На память о той встрече, кроме вытекшего правого глаза, остался крючок с обрывком стального проводника, впившийся в ее нижнюю губу.

И сейчас развитое обоняние акулы уловило скопление рыбы в одном месте ближе к поверхности. Из ее опыта это означало только одно. На поверхности океана дрейфует большой предмет. И под этим предметом образовалась пищевая пирамида.

Самка акулы приподняла один плавник и, слегка накренившись, изменила траекторию парения в бездне, стала медленно всплывать, направляясь к источнику предстоящей охоты.

Третий помощник с чувством страха и одновременно с нетерпением ожидал окончания вахты. Он даже не стал переписывать с лоции краткий очерк для объявления во время обеда, а просто зачитал его по памяти.

Одного матроса он отправил будить следующую вахту и замерять воду в льялах.

Выйдя на крыло, он пристально вглядывался в горизонт. Слева с кормы их догонял огромный контейнеровоз. И когда нагруженное контейнерами судно поравнялось с его небольшим рефрижератором, он увидел слева по носу торчащие из воды ветви дерева. Контейнеровоз шел прямо на плавающее дерево.

Слившись с биноклем, он непрерывно наблюдал, как штевень контейнеровоза по касательной задел огромные, торчащие во все стороны корни дерева. Спутная волна, толкаемая огромной массой судна, приподняла дерево. Оно качнулось раз, другой, замерло в точке неустойчивого равновесия. Но следующая волна от кормовой части судна завершила дело. Дерево перевернулось. Теперь на поверхности воды торчали ствол и ветви, обросшие морской травой.

– Руль, лево десять! – крикнул он рулевому, пытаясь вывести судно на кильватерный след контейнеровоза, чтобы пройти рядом с деревом.

– Теперь на прежний курс – 180 градусов! – отдал он команду, когда судно оказалось точно по корме быстро удаляющегося контейнеровоза.

– Что там увидели? – капитан достал из ящичка, закрепленного на переборке, свой персональный бинокль и вышел на крыло.

– Дерево огромное! Пытаюсь обрулить! Контейнеровоз, прямо по нему прошел! – слукавил третий.

Рефрижератор прошел метрах в десяти от кроны.

– Если и был этот Оним, то сейчас он под водой! Судьба распорядилась так, что теперь мне не надо красться ночью в лазарет и надевать венок на голову полумертвому старику! – с облегчением подумал третий помощник.

– Сдадите вахту! Карту! Карту на пролив Бугенвиль разыщите! – уже строго сказал капитан.

Третьему не удалось обмануть капитана. Выдал собственный кильватерный след.

– Не объезжал он это дерево! А наоборот! Сделал все, чтобы пройти как можно ближе! Любопытный мне третий помощник достался! – с удовлетворением подумал он, но замечания ему не сделал…

Акулу насторожили звуки двух винтов. Один из них, издававший особенно громкие звуки, быстро удалялся. Она прекратила всплытие и стала медленно приближаться под то место, где совсем недавно кипела жизнь.

Но контейнеровоз, не только перевернул дерево, но и распугал всю мелкую и среднюю рыбешку, нашедшую пристанище и кров в его ветвях. И теперь рыбешки сбегались под защиту кроны вновь.

Акула, еще ничего не видела, но уже почувствовала, знакомый запах тунца и почти забытый запах человека.

Небольшое стадо тунцов, уже давно облюбовало это дерево и держалось на глубине, изредка всплывая, чтобы полакомиться макрелью, которая, в свою очередь питалась мелочью, прятавшейся в кроне дерева.

Как всегда, испытывая чувство голода, одноглазая самка анализировала все поступающие сигналы – вибрационные, звуковые и электрические, – чтобы распознать пищу. Ее глаз перламутрового цвета остро реагировал на любое движение на близком и среднем расстоянии. Но он не играл большой роли, она им пользовалась лишь эпизодически на среднем расстоянии в дневное время, когда сближалась с жертвой.

Ее другие органы восприятия, преданно ей служившие как днем, так и ночью, сейчас под влиянием голода были настроены на повышенную чувствительность. Вдоль головы были расположены крошечные пузырьки бесцветной жидкости, способные принимать электромагнитные волны от жертвы небольших размеров.

У акулы был превосходный слух. Звук на низких частотах, который не улавливают люди, был прекрасно различим для нее, потому что она его чувствовала всем своим телом.

Она ощущала двигающиеся предметы на расстоянии более трех километров.

Но все ее органы чувств не шли ни в какое сравнение с чувством обоняния. Львиную долю ее мозга занимала способность анализировать запахи. Она моментально реагировала на мельчайшее содержание жира или крови. Небольшую ранку акула чувствовала на расстоянии до километра.

Не отвлекаясь на быстрых тунцов, старая самка стала медленно всплывать, делая все сужающиеся концентрические круги вокруг дерева. Теперь она отчетливо различала биение человеческого сердца. Интуитивно она почувствовала какое-то несоответствие с ее предыдущим опытом встреч с человеком. Этот человек не испускал волн страха. Наоборот. Редкие, но насыщенные удары его сердца несли неосознанную угрозу.

– Тем лучше! Она стара и не цепляется за жизнь! Ей будет приятно сразиться с этим странным существом, испускающим человеческий запах, но не кричащим от страха. Смутные воспоминания о съеденном ей рыбаке придали ей силы. Акула устремилась прямо на биение его сердца…

Внезапно Онима пробрала дрожь. Откуда-то из самой глубины пришло чувство ужаса…

Оним

Он давно не был так близко к гибели, как сейчас.

– Сколько же прошло времени с той катастрофы? 100? А может, 120 миллионов лет? – он никогда не задавался целью посчитать это…

Он был родом совсем из другой галактики, где гуманные законы запрещали лишать жизни даже таких мерзких преступников, как он.

Несмотря на то, что наука в их древней и развитой цивилизации шагнула далеко за пределы их галактики и продолжительность жизни была свыше 500 лет, нашлись желающие продлить свою жизнь до бесконечности преступным путем и за счет других.