Как стать фазаном

– Вот вам два гривенника. На мороженое.

Матвей и Нина вышли на улицу. Листья клёнов и берёз, росших во дворе, уже слегка потускнели, готовясь раскраситься в цвета осени.

– Что делать будем? – спросила Нина, подёргивая плечами и привыкая к своей новой одежде, – я думаю, надо ноги делать и искать наш дом, где мы жили. Может как-то попадём в своё время.

Матвей выразительно постучал пальцем по виску. Теперь их взгляды диаметрально поменялись. Ещё несколько дней назад Матвей сам предлагал ей бежать, но сейчас он многое понял.

– Ты в курсе сколько пилить от Ханабино до Подмосковья? Это во-первых. Во-вторых, наш дом – новостройка 2020-го года. Его сейчас просто нет. Ну а в-тетьих, я уже сказал, будем пока у деда Пахома. Тут хоть кормят, и Надежда вроде нормальная тётка.

Нина снова недовольно выпятила губу, но ничего не сказала.

– Идём-ка лучше к площади Ленина, – уже более мягко сказал брат, – нас наши друганы новые позвали.

– Куда позвали? Во «Вкусно и точка»? – съязвила Нина.

Они миновали арку, которая отделяла двор от улицы и очутились на проспекте, где изредка ездили автомобили да спешили по делам озабоченные прохожие.

Нина дёрнула брата за рукав.

– Вон мороженое продают, пошли!

На противоположной стороне проспекта стояла большая белая тележка, около которой сидела заспанная тётя в белом халате и колпаке. Но внимание Матвея привлекло другое. Это был стеклянный киоск, в одной части которого продавали газеты, а в другой рядами стояли коробки с папиросами и табаком.

– Далось тебе твоё мороженое, – сердито сказал Матвей, – нужно обстановку узнать. И вообще, экономить надо, война идёт.

Киоск походил на аквариум, а продавец-старичок в больших очках и в панамке – на какую-то экзотическую рыбу.

– Мне, пожалуйста, «Правду», – застенчиво сказал Матвей, кладя гривенник на блюдце.

Они сели с Ниной на скамеечку, и Матвей углубился в чтение. Нина какое-

то время тоже заглядывала в газеты, но вскоре устала читать и стала разглядывать, как несколько пионеров приклеивают на круглую большую тумбу какой-то плакат.

– Плохи дела, – серьёзно сказал Матвей, сворачивая газеты, – в Ленинграде формируют народное ополчение. Люди собирают деньги в фонд обороны. Немцы рвутся к Одессе.

– Так это же в Украине, – рассеяно отозвалась Нина, зевая, – блин, скучно без телефона.

– Тьфу! – сердито плюнул Матвей. – До тебя никак не доходит, что мы в сорок первый попали!

– Чё ты агриштся? – лениво отозвалась Нина. – Сюда немцы всё равно не дойдут и Союз победит. Вернёмся в Москву, найдём то место, где музей был и попадем обратно в своё время.

Матвей так рассердился, что легонько треснул сестру свёрнутой газетой по затылку.

– Так это в ТОМ прошлом Союз победил! Ты «Назад в будущее» смотрела? Там люди попали в прошлое и с этого момента начала развиваться другая история, параллельная той, которую они знали. Со своими приколами и отличиями! Так что не факт ещё что выиграем. Или выиграем, но не так.

Нина некоторое время молчала, обдумывая слова брата.

– Ладно, пошли к пустырю, – сжалился Матвей, – нас там Орех с Альбертом ждут и пекарь какой-то.

Они встали со скамейки и направились к площади. Около плаката, который наклеили пионеры, брат и сестра как по команде остановились. С плаката на них смотрела женщина, вся в красном, за спиной которой была целая россыпь штыков. Взгляд женщины был спокоен и суров, в руке она держала лист с надписью «Военная присяга», а над её головой алели буквы «Родина-мать зовёт!» Брат и сестра переглянулись. Да ведь это же тот самый плакат, который они видели в музее!

Нина поёжилась.

– Как смотрит. Будто и нас тоже зовёт.

– А ты как думала? – серьёзно спросил Матвей. – И нас тоже.

Они пересекли площадь Ленина, где посредине стоял памятник, такой знакомый и такой родной, что Нина всхлипнула.

– Посмотрела на него и будто домой попала ненадолго.

8

Пустырь удобно расположился сразу за площадью и представлял из себя двор трёх ветхих полуразвалившихся бараков, стоявших в виде буквы «П». В них уже никто не жил, и похоже предназначались они под снос. Между бараками росли яблони, ломавшиеся от плодов, и валялся хлам в виде старой полусгнившей мебели. То тут, то там в траве виднелись чёрные проплешины от костровищ. Здесь же виднелись каменные развалины не то арки, не то беседки. На площадке, где раньше видимо играли волейбол, сейчас шла другая игра, в которой участвовали их старые знакомые – Альберт и Женька Орех. Кроме них играли ещё трое мальчиков, а две девочки, усевшись на поваленный телеграфный столб, азартно болели за игроков.

Матвей и Нина подошли к играющим и, застенчиво сев на столб, стали наблюдать за странной игрой, которая заключалась в том, чтобы с разных расстояний сбить помятую консервную банку и успеть забрать биту, пока галящий бегает за сбитой банкой.

Наконец игра прекратилась, и все подошли к новеньким.

– Знакомьтесь: наши, тоже из эвакуированных, – отрекомендовал их Альберт, – это Феликс, это Миха, это Азмат.

Девочки тоже встали и первые протянули руки Нине и Матвею.

– Клавдия.

– Марлен.

Матвей вдруг подумал, что в той жизни не встречал ни одну девочку с такими странными именами – Клавдия и тем более Марлен.

Всем подросткам было примерно как и Матвею с Ниной – по четырнадцать-пятнадцать лет.

Мальчики прекратили игру и расселись на развалинах арки, нагретых за день солнцем.

– Геройские хлопцы, – продолжал Альберт, – наши, ленинградские, под бомбёжку попали, память отшибло, но не куксяться.

– Что со сводок слышно? – спросил Феликс.

Он был самый высокий из всей компании. Серые глаза его смотрели спокойно и сурово. Одет он был в короткие, защитного цвета шорты и белую майку со шнуровкой на груди.

– Левитан сказал, что Таллин наши оставили, – со вздохом сказала Марлен.

Её одеяние состояло из платьица в горошек и почти такого же, как у Нины, беретика. Марлен была худой, длинноногой и курносой. Позже Матвей и Нина узнали, что её прозвище Циркуль.

– Ничего, в 1812-м французы аж Москву взяли, а что потом было? Сгинули все! – уверено сказал Азмат.

Азмат был смугл, его узкие глаза немного раскрывались, когда он горячился. На затылке его каким-то чудом, будто приклеенная, держалась выцветшая тюбетейка.

– Хватанул, – засмеялся брат Альберта Миха, – да скоро подтянут армии из глубины страны и немцам так наваляют, что они до Берлина драпать будут.

Он, в отличии от высокого Феликса, был маленький, толстенький, но подвижный и увертливый.

– Ну а вы, что, совсем ничего не помните? – спросил их Феликс.

– Как отрезало, – развёл руками Матвей и показал на перевязанную голову сестры, – будто бомбили жестко, вот у на нас видимо на винечестере и переклинило что-то.

Все уставились на Матвея, у которого по спине, не смотря на август, пробежал неприятный морозный холод.

– Я говорю, бомбёжка сильная была, – промямлил он, – вот и контузило нас, что мы иногда какие-то слова непонятные говорим. Не обращайте внимания.

Единственная, кто почти не принимал участия в разговоре, была Клавдия. Она была занята баюканьем чего-то за пазухой.

Нина и Матвей сначала подумали, что это кукла, но когда Клава вытащила свёрток из-за пазухи, это оказался маленький облезлый, едва открывший глаза, котёнок. Он тыкался носом в её руку, но не пищал, а только хватал своими мелкими зубками палец девочки.

– Ну что, не нашли ваши документы и родителей? – спросил Орех.

– Нет, – потупился Матвей, – документы сгорели, а родители пропали.

Он чувствовал смущение перед этими ребятами. Они, хоть и были с ним одного возраста, но были другие: более серьёзные, более взрослые. Но вместе с тем играли в какие-то дурацкие игры в банки и палки. Оно и понятно. Ведь у них нет мобильных телефонов.

– Ну если ваша тётка вас к себе взяла, то и справки какие-то сделает, пока родителей у вас не отыщут, – успокоила Марлен, – не обратно же в Ленинград вас отправят. Значит и учится у нас будете.

– А ты давай в ФЗО к нам, – предложил Феликс, – там по ускоренному и за четыре месяца можно обучиться. На ремонтно-механическом уже новые цеха открыли по ремонту шахтного оборудования, народу потребуется уйма. А ещё новые производства будут открывать.

– Ну если Надежда Сергеевна разрешит, – отозвался Матвей, мучительно пытаясь расшифровать, что такое ФЗО.

Азмату надоело сидеть без дела, и он перебросил в руках биту – круглую палку, бывшую когда-то черенком от лопаты.

– Ну кто в пекаря ещё раз? – крикнул он. – Новенький, давай с нами!

– Я не помню, как играть, – уже привычно отозвался Матвей, поняв про какого пекаря говорили им. Но сейчас эта отговорка не прошла.

– Научим! – весло крикнул маленький толстый Миха. – Нужно же вам как-то всё вспоминать! Девчонок не берём, тем более сестра раненая у тебя. Держи биту!

Он протянул Матвею толстую суковатую ветку, видимо отломанную от спиленного неподалёку дерева:

– Кидаем спорный!

Он первым подошел к черте, поставил свою биту себе на носок и ловко зашвырнул вдаль. То же самое сделали и остальные участники игры. Матвей несколько раз потренировался перед броском, но его бита сорвалась и упала совсем рядом с чертой.

– Гали! – азартно крикнул толстый Миха.

Игра началась. Мальчики поочерёдно кидали с разного расстояния в банку свои палки, и пока банка летела, сбитая метким ударом Феликса или Ореха, они сноровисто схватывали свои биты и возвращались за черту, где их нельзя было достать. Матвей как угорелый бегал за банкой, ставя её на место. Он устал. Рубашка стало противно липнуть к мокрой спине, а глаза заливал пот.

– Загалим новенького, – услышал он злорадный шепот Азмата.

– Матвей, давай! – услышал он крик Нины.

Клава и Марлен тоже болели за него, сердито крича:

– Альберт, за черту переступил!

Матвей уже почти выбился из сил, когда наконец ему удалось задеть концом своей биты убегающего Азмата. Вскоре Феликс, самый меткий из всех, сбил банку двенадцать раз подряд и закончил игру в звании генерала.

Ребята с уважением смотрели на Матвея.

– А ты ничего, хоть и хлипкий на вид, – сказал Азмат, вытирая пот, – я думал расплачешься и уйдёшь.

Матвей хотел сказать что-то хвастливое, но почему-то передумал.

– Зато вспомнил, как играть, – засмеялся Миха. – Так по-тихоньку и вся память вернётся.

Ребята снова расселись на развалинах арки, и Женька Орех вытащил папиросы.

– Тебе не предлагаю? – ухмыляясь, спросил он Матвея.

Тот отрицательно мотнул головой. Хватит с него сегодня и одной победы, которая заключалась в том, что он показал местным, что он не размазня какой-то.

Стало темнеть, пустырь погружался во мрак, на траву выпала роса.

– Ну что, узнала у девчонок что-то новенькое? – спросил Матвей Нину, когда они возвращались домой.

– У обоих папы на фронте, а у Марлен ещё и старший брат. Учатся они в школе номер одиннадцать, в восьмом «Б». Любят книги и кино. Всё меня спрашивали, но я ничего не помню, – отозвалась Нина.

– Книги, – буркнул Матвей. – Ты какую книгу в последний раз читала?

– Не помню, – вздохнула Нина, – на этот раз по-честному не помню.

– Вот и я не помню, – вздохнул Матвей.

9

Мужчина-врач внимательно осмотрел шишку и ссадину на голове Нины, царапины Матвея, после чего поводил молоточком перед их глазами и заставил дотронуться пальцами до кончика носа.

– Вполне нормальные дети, – заявил он ласковым рокочущим басом, – амнезия, думаю, пройдёт со временем. Случится какое-то озарение, и они либо сразу всё вспомнят, либо частями. А повязку девочке уже можно снять.

– Спасибо, – обрадовалась Надежда Сергеевна.

Втроём они вышли из поликлиники. Надежда купила всем по мороженому и они, сев на скамеечку, принялись лакомиться. Матвей незаметно посмотрел на Нину, спрашивая, как ей вкус. Та дурашливо округлила глаза и показала большой палец. Да, пломбир и в самом деле очень отличался от того, к которому они привыкли у себя, в 2025-м году.

– Ну что, дети, – сказала Надежда Сергеевна. – Поскольку документы ваши пропали, уж разрешите мне вас на свою фамилию записать, чтобы метрики вам новые выдали. А после войны может что и отыщем, когда вспомните всё. Ну и на будущее. Завтра сходим к знакомому учителю, выясним, что из школьной программы вы помните. И в сентябре пойдёте в школу.

– А какая у вас фамилия? – спросила Нина.

– Самая редкая в СССР – Иванова, – рассмеялась Надежда Сергеевна.

Матвей набрался смелости и как можно небрежнее сказал:

– Надежда Сергеевна, можно мы не в школу, а в ФЗО пойдём – на завод?

Надежда задумалась, молча грызя мороженое.

– Мелковаты вы для фабрично-заводского обучения, – с сомнением сказала она, – трудно будет вам.

– Не будет! – горячо отозвался Матвей. – Нам мальчишки из эвакуированных говорили, что там всему научат! Ну Надежда Сергеевна, война же идёт!

У нас родители пропали! А вдруг они погибли? Мы отомстить должны!

Надежда с улыбкой смотрела на раскрасневшегося Матвея и спросила Нину

– А ты чего молчишь? Может в школу лучше? Ты же девочка!

Нина секунду колебалась. Ну как сказать Надежде, что она ни в какое-то неведомое ФЗО, ни тем более, в местную школу, не хочет. Но вот приходится выбирать.

– Я как брат, – потупившись, сказала она.

Они некоторое время сидели молча, доедая мороженное.

– Ладно, ребятушки, в ФЗО, так в ФЗО, – приняла решение Надежда. – До дома дойдёте одни? Дорогу помните? А то мне на завод нужно, тоже учиться буду там, видимо. Нужно новую специальность приобретать.

Надежда ушла, а Матвей и Нина побрели «домой». Нина опять стала всхлипывать.

– Я в душ хочу, я, блин, колу хочу настоящую, бургер и картошку фри. Дед Пахом опять нас этой гречкой долбаной будет кормить, я её терпеть не могу.

– Я вот что думаю, – не слушая нытьё сестры вслух размышлял Матвей, – Альберт говорил вчера, что из Питера, тьфу ты, из Ленинграда, скоро должны ещё эшелоны прийти. Если рассуждать логически, то если мы попали в этот эшелон, то возможно, Елисей или кто-то ещё из класса, попадут в следующий?

– И что будет? – с раздражением спросила Нина. – Кейс колы привезут нам?

– Да заколебала ты со своей колой, – разозлился Матвей. – Если их встретим, то может что придумаем.

Деда Пахома они встретили во дворе дома. Он сидел за грубо сколоченным и вырытым в землю столиком, дымил самокруткой и играл в шахматы с каким-то толстяком в белом мятом костюме.

– О, вот и детня подошла, – прогудел Соломин, – а где Надька-то у вас?

Он задумчиво взял пешку, внимательно рассмотрел её сквозь очки, словно убеждаясь, что это пока не ферзь, и поставил её на одну клетку вперёд.

– На завод ушла, – отозвался Матвей, наблюдая за игрой.

В шахматы Матвей не то чтобы любил играть, но умел, и многих своих знакомых делал в несколько ходов.

– Мат, – объявил наконец, противник деду Пахому и обидно рассмеявшись, скомандовал. – Подставляй, борода, свой лоб толоконный!

Пахом покорно снял кепку, склонил побеждённую седую голову, а победитель ловко приложив к ней растопыренную пятерню, оттянул на ней средний палец второй рукой и дал несчастному деду такого щелбана, что тот только крякнул.

– Тебе бы, Евсееич, только в подкидного играть, а шахматы – игра умная, не на всех рассчитана, – сквозь смех сказал он.

Он был тоже уже в возрасте, но моложе и крепче деда Пахома.

– Отыграюсь! – заявил Пахом. – Расставляй, Петрович, щас я тебе таких кренделей навешаю!

Они сыграли ещё раз, но Пахом Евсеевич снова проиграл и снова получил увесистый щелбан. Петрович потешался вовсю.

– А можно мне с вами сыграть? – храбро спросил Матвей.