Ладога не дремлет

Иван Король

Ладога не дремлет

Глава первая

Зима в Приладожском вжала посёлок в землю. Снега по самые крыши домов, мороз такой, что дышать больно. Улицы пустые, только позёмка перегоняет сугробы с места на место. Небо серое, низкое, как потолок в подвале.

Избы стоят почерневшие от времени, дым из труб стелется над крышами ленивой дымкой. Главное место – площадь с облезшим Памятником и магазин «Красное белое», где народ греется и треплется. От Ладоги дует такой ветер, что кости стынут.

В этом замёрзшем мире своя жизнь течёт. Со своими правилами, своими пацанами и своими тёмными делами. Ладога спит с одним открытым глазом.

От магазина "Красное Белое" через сугробы тянулась утоптанная тропа – местная артерия. По ней, кутаясь в куртку, шёл Артём Кузьма. Высокий, светловолосый, он шаркал ботинками по снегу, лицо скрыто воротником. Из кармана дымилась сигарета.

– Э, Тёма! – окликнул его из-за угла магазина Матвей. Толстый парень в пуховике, похожем на спальный мешок, улыбался во всё лицо. – Че молчишь, как партизан?

Артём достал изо рта сигарету, сплюнул в снег.

– Замёрз уже, блин. Дует, сука, с озера, будто ледяными иглами колет.

Матвей подошёл ближе, потирая руки в перчатках.

– Я к Степану собирался. Он там дров нарубил, говорит, чайку попьём. Пошли?

– А чё, Тяпа будет? – хмуро поинтересовался Артём.

– Будет, конечно. Он уже там, у Степана, на кухне греется.

В этот момент дверь магазина распахнулась с лязгом колокольчика. На крыльцо вышел Тимур Гроза. Худой, как щепка, в косухе нараспашку, несмотря на мороз. Длинные чёрные волосы лезли ему в глаза.

– А, пидоры замерзшие! – хрипло бросил он в сторону Артема и Матвея. – Топчитесь тут, как шлюхи на перроне.

Матвей только вздохнул, а Артём мотнул головой:

– Иди отсюда, Гроза. Не до тебя.

Тимур сплюнул между ними и пошёл своей дорогой, бормоча под нос что-то невнятное про "лохов". От него разило дешёвым портвешком и чем-то едким, химическим.

– Ну его нахуй, – буркнул Артём. – Идём к Степану. А то ща реально околеешь тут.

Они пошли по тропе, оставляя на снегу чёткие следы. За их спинами ветер с Ладоги завывал всё громче. Посёлок жил своей тихой, морозной жизнью. Но все чувствовали – эта тишина обманчива. Как тонкий лёд на озере.

За посёлком, за последними покосившимися заборами, открывалась Ладога. Настоящая, необъятная. Озеро сковало броней прозрачного льда, уходящего в белую мглу. Где-то у горизонта тёмной полосой виднелся противоположный берег – незримая граница их мира. Ветер гулял по ледяным просторам, взметая снежную пыль в призрачные вихри.

В стёклах отражалось бледное зимнее солнце. У подъездов копошились тёмные фигурки людей – кто-то тащил сумки из магазина, кто-то выгуливал собаку, кто-то просто стоял, куря в защищённом от ветра уголке.

На автобусной остановке, занесённой снегом, толпились несколько старшеклассников. В их пёстрой, яркой одежде было что-то неуместное в этом монохромном пейзаже. Они громко смеялись, их голоса разносились по хрустящему морозному воздуху.

Чуть поодаль, за рыночной площадью, высилась трёхэтажная кирпичная школа – самое большое здание в посёлке. Её высокие окна смотрели на озеро с невозмутимым видом, будто говорили: "Я здесь всё вижу. Я всё помню".

Артём и Матвей, пробираясь к дому Степана, прошли мимо этой остановки. Артём мотнул головой в сторону школьников:

– Смотри, щеглы развеселились. Ещё не поняли, что жизнь нехуй собачий.

Матвей улыбнулся:

– Ну, пусть порадуются. Надолго ли?

Они свернули за угол пятиэтажки, и ветер с озера ударил им в лица с новой силой. Ладога напоминала о себе – величественная, холодная, равнодушная к их маленьким делам.

Подъезд пах сыростью, табачной пылью и чем-то кислым. На стенах – похабные надписи, слоистые, как геологические пласты. Лифт, как всегда, не работал. Пошли пешком на третий этаж, поднимаясь по лестнице, где на площадках стояли выброшенные старые матрасы и пустые бутылки.

На втором этаже, из-за двери с выщербленным номером «35», доносился приглушённый, хриплый голос. Дверь приоткрылась, и на площадку вывалился Тимур Гроза. Он был бледный, глаза мутные. Увидев их, усмехнулся криво.

– О, братва подтянулась… – его речь была заплетающейся. – Идите к своему боксёру… семьянину правильному… А я по своим делам.

Он покачнулся, проходя между ними, и Артём брезгливо отодвинулся.

– Обдолбанный, блин, – пробормотал он, когда Тимур начал спускаться вниз, цепляясь за перила.

Дверь в квартиру Степана была не заперта. В прихожей пахло жареной картошкой и лавандой. Из кухни доносились голоса.

Степан, «Древесина», сидел за столом, наливая чай в толстые кружки. Рядом, развалившись на стуле, сидел Кирилл-Тяпа, постукивая пальцами по столу. Лицо Степана было спокойным, но в глазах – усталая тяжесть.

– Ну что, припёрлись, – кивнул он вошедшим. – Садитесь, чай горячий.

Тяпа хмыкнул:

– Грозу видели? Только что отсюда вынесло. Несёт как на скотобойне.

Артём скинул куртку, сел, закурил, спросил прямо:

– Степан, вот вы с Тяпой о чём толковали?

Степан тяжко вздохнул, отодвинул кружку.

– О жизни, Артём. О том, что денег нет. Зарплаты на заводе – хрен да маленько. Семью кормить надо. А тут… – он многозначительно посмотрел на собравшихся, – …Тимур этот… Гроза… Он, конечно, мразь конченная, но бабло у него водится. Сбыт налажен.

Тяпа оживился, привстал:

– Я к чему веду? Есть у меня каналы. Не такие уёбищные, как у Грозы. Колеса, трава. Место свободное – район школы, там молодняк гуляет, деньги у щеглов есть. Если взяться серьёзно, без понтов…

Он посмотрел на Артёма, потом на Степана. В кухне повисло тяжёлое молчание, слышно было только, как за окном завывает ветер с Ладоги.

Степан медленно покачал головой, глядя на свои рабочие руки.

– Ты понимаешь, на что нас зовешь, Кирилл? Это ж не хухры-мухры. Посадка. Или того хуже.

– А на заводе что? – голос Тяпы стал жёстче. – Медленная смерть. С голодухи подыхать? Бабки нужны, Степан. Сейчас все на этом. Или ешь, или тебя съедят.

Артём слушал, выпуская дым колечками. В его глуповатом, но презирающем всё лице шла борьба. С одной стороны – страх и сомнения. С другой – лояльность к своим и понимание: другого выхода в этом замёрзшем болоте просто не было.

– Я – за, – тихо, но чётко сказал Матвей. Все посмотрели на него. Его нежное лицо было серьёзным. – Надо выживать, пацаны. И семье Степана помогать.

Решение висело в воздухе, густое, как чад от артёмовой сигареты. Ладога за окном, казалось, затаила дыхание, ожидая их выбора.

Артём резко стряхнул пепел в блюдце. Его обычно глуповатые глаза сузились, в них вспыхнул тот самый огонь презрения – к обстоятельствам, к этой жизни, к самому себе.

– Тяпа по делу гово́рит, – его голос прозвучал неожиданно твёрдо. – На что мы тут, блять, надеемся? Что Иван-король нам премию выпишет? Или на заводе зарплату поднимут? – Он с силой затушил окурок. – Мы тут все, как эти тараканы на кухне, по углам шмонаем. Пора уже, блять, из щелей выползать. Деньги сами в карман не приплывут.

Его слова, грубые и бескомпромиссные, будто разбили последние сомнения. Молчание стало согласием. Даже Степан, тяжко вздохнув, кивнул. Его молчаливый кив значил больше сотни громких клятв.

В этот момент дверь в кухню скрипнула. На пороге стояла Ольга, мать Степана, в стёганом халате. В её усталых, добрых глазах читалась тревога.

– Степаш, ты чего это народ ночью собрал? Чайку хотите, я поставлю?

– Не надо, мам, – Степан поднялся, и его массивная фигура сразу заполнила пространство. – Мы уже расходимся.

Суета сборов была недолгой. Быстрые, понимающие взгляды, сдержанные кивки – всё было решено. Через пару минут они уже стояли в темноте подъезда, затягиваясь сигаретами, пока Степан запирал дверь.

– Ладно, – Тяпа сплюнул в угол. – Значит, порешали. Завтра, после шести, двинем в «Витязь». Там свои пацаны торчат. Надо глянуть, кто на что готов. Разговор по душам провести.

Матвей, кутаясь в куртку, одобрительно хмыкнул:

– Там Никита-кочегар обычно. Он в теме. С ним можно по-толковому.

Артём, уже надевая капюшон, бросил через плечо:

– Только без лишнего палева. Не как Гроза, который на каждом углу орёт.

Они вышли на улицу. Ветер стих, но мороз стал крепчать. Ладога лежала в кромешной тьме, лишь у самого берега тускло светили фонари, отражаясь в ледяной глади. Трое парней разошлись по разным направлениям, их тени скользили по заснеженной улице.

План был запущен. Тихий посёлок ничего не заметил. Но где-то в подпольном зале «Витязь» уже ждал свой черёд. Завтра начнётся другая игра.

Глава вторая

Утро в Ладоге было хрустальным и обманчиво-чистым. Солнце слепило глаза, отражаясь от снежной целины, но мороз по-прежнему сковал землю стальной хваткой. Артём, Матвей и Тяпа шли по протоптанной тропе к зданию старого Дома Культуры, где ютился подпольный зал «Витязь». Из трубы здания валил густой дым – топили буржуйку.

Внутри пахло потом и металлом. В полумраке, под кривыми взглядами самодельных стропил, несколько парней работали со железом. Лязг блинов и тяжёлое дыхание были единственной музыкой.

У штанги, красный от натуги, стоял Никита Кочегар. Светловолосый, с обветренным лицом, он между подходами скручивал цигарку и матерился, обращаясь к своему напарнику:

– Коля, блять, не гони волну! Жми, а то щас сам тебя в жим лягу, сука, засуну!

Увидев вошедших, Никита бросил штангу с грохотом и широко ухмыльнулся:

– О, братва залетела! Ну чё, пидоры, как жизнь, не жмётся?

Его гейская шутка повисла в воздухе без смеха. Тяпа только брезгливо поморщился:

– Кочегар, твой юмор говно, выброси его на хуй.

Но внимание троицы сразу привлёк другой человек. В углу зала, возле раскалённой буржуйки, сидел коренастый парень и чинил гантель. Он был не столь мускулист, как остальные, но в его спокойных, внимательных глазах читалась особая уверенность. Это был Никита по кличке «Шишка».

– Шиша, это тебе клиенты, – крикнул Кочегар, закуривая свою самокрутку.

Шишка медленно поднял голову. Его лицо было незлобивым, даже добрым, но с какой-то странной, отстранённой глубиной. Он кивнул вошедшим, жестом приглашая подойти.

– Слышал, вы вчера у Степана совещание проводили, – тихо сказал Шишка, так, что слышно было только им. – Думаете, как бабла поднять.

Тяпа насторожился:

– Откуда знаешь?

Шишка усмехнулся одними глазами:

– Я тут всех знаю. И всех наркоманов, и всех, кому можно сбыть что угодно. От гвоздя до… – он многозначительно посмотрел на них, – …чего покрепче.

Он отложил гантель и вытер руки об тряпку.

– Вы не первые, кто хочет под крылом у Грозы бегать. Но он – шлюха ненадёжная. С ним до первой же провалки.

Артём шагнул вперёд:

– А ты что предлагаешь?

– Я предлагаю думать, – странно улыбнулся Шишка. – А то вы все такие… прямолинейные. Лбом стену прошибить хотите. Можно и по-умному.

В зале было душно и жарко. А за стенами лежала замёрзшая Ладога, и казалось, что этот подпольный зал – единственное живое место в целом мире.

Шишка пододвинулся ближе, его голос стал тихим и деловым.

– Гроза – барахольщик. Он мечется по всему посёлку, как угорелый. А кого менты первыми валят? Того, кто на виду. – Он оглядел парней. – А вы будете тихими.

План был гениален своей простотой:

Легенда. Открываем молодёжный клуб «Парус» в заброшенном здании у причала. Степан – официальный руководитель, он уважаем в посёлке.

Доставка. Товар (колеса и трава) храним не здесь. Используем старые рыбацкие схроны вдоль берега. Только по ночам, на лодке.

Продажи. Никаких встреч на улице. Все «клиенты» приходят в клуб якобы на настолки или чай. Товар получают через тайник в старом пианино.

Связь. Одноразовые телефоны. Общаемся только через зашифрованные каналы в онлайн-играх.

– Менты будут искать барыг, а не молодёжный клуб, – усмехнулся Шишка. – А Король… он слишком правильный, чтобы подозревать Степана.

В этот момент дверь зала скрипнула. На пороге, затянутый в длинное официальное пальто, стоял Иван-король. Его кудрявые волосы были присыпаны снегом, а доброе лицо внимательно изучало обстановку.

В зале замерли. Кочегар невольно выбросил самокрутку. Тяпа сжал кулаки. Но Шишка спокойно поднялся и пошёл навстречу.

– Иван Евгеньевич! Какими судьбами? – его голос звучал искренне радушно.

Прокурор улыбнулся, его взгляд скользнул по знакомым лицам.

– Никита, привет. Да вот, прогуливаюсь перед работой. Слышал, у вас тут молодёжь собирается. – Его взгляд остановился на Артёме. – Артём, как жена? Поправляется?

Артём, бледнея, кивнул.

– Да… спасибо, Иван Евгеньевич.

Иван обвёл зал спокойным взглядом.

– Хорошее дело – спорт. Лучше, чем по подворотням шляться. – Он похлопал Шишку по плечу. – Молодцы, парни. Так держать.

Когда дверь закрылась за прокурором, в зале выдохнули. Кочегар нервно засмеялся:

– Бля, обосраться можно… А он, гад, знает всех по именам.

Шишка же смотрел на закрытую дверь с странной улыбкой.

– Видите? Он ищет бандитов, а мы… мы просто молодёжный клуб. – Он повернулся к парням. – Значит, работаем?

План был запущен. Под бдительным взглядом Ладоги и не подозревающего прокурора начиналась их игра.

Трое вышли из душного зала на морозный воздух. План Шишки висел в головах, но главный вопрос оставался: где взнять товар? Гроза был ненадёжен, как прогнивший лёд на Ладоге.

– Надо искать Патоцкого, – хмуро бросил Тяпа, закуривая. – Андрей Патоцкий. Говорят, он в Питере всем заправляет, но его никто не видел. Тень.

– Из Питера-то он как сюда товар гонять будет? – вздохнул Матвей. – И как его найти-то? Призрак, блин.

Артём шёл молча, уставившись под ноги. Мысли о том, как выйти на невидимого питерского главаря, казались нереальными.

Они двигались к магазину «Красное Белое». У входа их ждала картина, от которой кровь стыла в жилах.

У стены, на окровавленном снегу, сидел Тимур Гроза. Лицо было превращено в кровавое месиво, одна рука неестественно вывернута. Он хрипел, пытаясь прижать к груди рваную куртку. Рядом валялась разбитая бутылка и несколько сигарет, рассыпанных по снегу.

– Бля… – выдохнул Артём.

Тяпа первым пришёл в себя, подскочил к Тимуру:

– Гроза! Кто? Фофаны ?

Тимур, с трудом фокусируя взгляд, кивнул. Из разбитой губы брызнула кровь.

– Пятеро… с арматурами… – он захрипел. – Говорили… чтоб не лез… на их территорию… Алкомены…

Матвей уже доставал телефон:

– Скорую вызываю!

– Подожди, – резко остановил его Тяпа. Он наклонился ближе к Тимуру. – Слушай, тварь… Как выйти на Патоцкого? Говори, мы тебе помочь можем.

Тимур слабо усмехнулся, показывая красные от крови зубы.

– Идите… к чёрту… все…

Но потом, увидев в глазах Тяпы нешуточную решимость, прохрипел:

– Через… питерских… «Алкоменов»… Серафим Комаров… Ищите…

Его голова откинулась на стену. Издалека уже слышался звук сирены.

Трое стояли над избитым телом Грозы. Ветер с Ладоги приносил запах крови и предательства. Теперь у них была зацепка – питерская связь через "Алкоменов". Но цена информации оказалась слишком кровавой.

Сирена скорой затихла в морозной дали, увозя избитое тело Тимура. Снег у «Красного Белого» был утоптан, испачкан кровью и следами множества ног. Трое стояли молча, глядя на пустое место.

– Ну что, пацаны? – Тяпа раздавил сапогом окровавленный снег. Его лицо было каменным. – Щас или никогда.

Они двинулись обратно к «Витязю», но уже с другим настроем. В зале царила прежняя атмосфера пота и металла, но теперь воздух казался гуще от напряжения.

– Все свободные – построились! – Тяпа не кричал, но его голос резал пространство. – Грозу наши же опустили. Фофаны. Через ихних питерских «Алкоменов».

Никита Кочегар бросил гриф на пол с оглушительным лязгом.

– Блядь! Ну эти пидоры доигрались!

Шишка медленно подошёл, вытирая руки об ветошь.

– Вы понимаете, на что лезете? Серафим Комаров – это не местные балбесы. У него связи до самого Патоцкого.

– А у нас выбора нет? – Артём впервые за день говорил так уверенно. – Если сейчас струсим – завтра нас по одиночке переловят, как щенков.

Решение созрело быстро. Из тайника за открученной стеной достали два обреза и несколько ножей. Оружие пахло ржавчиной и страхом.

– Ищем Серафима, – Тяпа проверял затвор. – Узнаём, как выйти на Патоцкого. И за Грозу отвечаем. Он говно, но наше говно.

Они вышли во двор – уже не трое, а восемь человек. Сумерки сгущались над Приладожским, окрашивая снег в синеву. Ладога дышала ледяным ветром, будто предупреждая об опасности. Но назад пути не было.

Ладога не дремлет.

Глава Третья

Ночь над Приладожским была чёрной и беззвёздной. Только тусклые фонари отбрасывали жёлтые пятна на снег, да из окон пятиэтажек струился сонный свет. Группа из восьми человек двигалась тенью через пустынные дворы.

Двор питерских оказался замкнутым пространством между пятиэтажками. Заснеженная детская площадка, покосившиеся качели, тёмные подъезды. Из одного из них доносились приглушённые голоса и запах дешёвого портвейна.

– Они там, – Тяпа сжал обрез. – Заходим резко. Я – за Серафимом.

Они ворвались как ледяной шквал. Первые секунды стояла оглушительная тишина, пока питерские осознавали, что происходит. Потом всё смешалось.

– Вы чё, уроды! – кто-то крикнул из темноты.

Первая пуля пробила оконное стекло в подъезде. Началась перепалка, которая быстро переросла в перестрелку. Вспышки выстрелов озаряли искажённые лица. Крики, мат, хруст снега под ногами.

Тяпа, прижимаясь к стене, палил в сторону, откуда шли ответные выстрелы. Артём и Матвей прикрывали его. Кочегар, раненный в плечо, отстреливался из-за железной горки.

Шишка действовал тихо – его нож находил цели в темноте. Но питерские не сдавались. Один за другим падали на снег люди с обеих сторон.

Тяпа увидел Серафима – тот пытался скрыться через чёрный ход. Выстрел. Комаров вскрикнул и рухнул на колени, хватаясь за бедро.

– Живым брать! – крикнул Тяпа.

Бой стих так же внезапно, как и начался. Двор был усеян телами. «Алкомены» потеряли больше половины людей. Из наших в живых осталось пятеро: Тяпа с окровавленной рукой, Артём с осколком стекла в щеке, Матвей с простреленным ухом, тяжело раненный Кочегар и почти невредимый Шишка.

Тяпа подошёл к корчащемуся от боли Серафиму.

– Где Патоцкий? – его голос был спокоен и страшен.

Комаров, бледный от потери крови, прошипел:

– Идите к чёрту… он вас… всех…

Но в его глазах уже читался страх. Ключ к Патоцкому был почти у них в руках.

Ветер с Ладоги разносил запах пороха и смерти. Цена мести оказалась высока. Но игра только начиналась.

В это же время Степан:

Степан вышел с завода, сгорбленный под тяжестью двенадцатичасовой смены. Руки гудели от монотонного труда, в лёгких осела металлическая пыль. Он шёл по тёмной улице, мечтая только о тёплой печке и чашке чая.

Подойдя к своему подъезду, он с недоумением увидел приоткрытую дверь. Войдя внутрь, он замер: на полу валялась сумка с продуктами, а из кухни доносились приглушённые всхлипывания.

– Мам? – Степан бросился вперёд.

Ольга сидела за кухонным столом, бледная, трясущимися руками пытаясь налить воду в стакан. Рядом валялись рассыпанные таблетки.

– Сынок… – её голос был слабым, прерывистым. – Сердце… схватило… Час назад… Не могла до тебя дозвониться…

Степан сгреб мать на руки, уложил на диван, начал суетливо собирать таблетки. Руки дрожали.

– Сейчас скорую вызову… – он набрал номер, голос срывался. Пока говорил с диспетчером, второй рукой лихорадочно пытался дозвониться до Тяпы, потом до Артёма. «Абонент временно недоступен» – механический голос звучал зловеще в тишине квартиры.

Он сидел между матерью, которая пыталась ровно дышать, и телефоном, который молчал. В голове стучало: «Где они? Что случилось?» Предательская мысль: а если это плата за те разговоры, что были вчера на кухне?

Скорая забрала Ольгу. Степан остался один в пустой квартире, сжимая в руке телефон. Ладога за окном была тёмной и безразличной. Впервые за долгие годы он почувствовал себя по-настоящему одиноким и испуганным.

Степан остался в пустой квартире. Тишина давила на уши, прерываемая лишь тиканьем часов на кухне. Он прошёл в свою комнату, движения механические, будто на автопилоте.

Не раздеваясь, рухнул на кровать. Заводская грязь на одежде медленно впитывалась в одеяло, но ему было всё равно. Глаза закрывались сами, но сон не шёл. Перед сноведениями мелькали обрывки: бледное лицо матери, молчащий телефон, серьёзные лица пацанов за кухонным столом.

Он судорожно перевернулся на другой бок, вжав голову в подушку. Снаружи завывал ветер с Ладоги – тот самый ветер, что принёс сегодня столько бед. Тело требовало отдыха, но мозг отказывался отключаться. «Всё рушится… Всё идёт под откос…»

Последнее, что он почувствовал перед тем, как провалиться в тяжёлый, беспокойный сон, – это вкус соли на губах. Слёзы или пот? Он уже не понимал.

Глава четвертая

В просторном кабинете прокуратуры, Иван Евгеньевич просматривал очередное дело. На диване дремал его напарник, Сергей Давыдов, опытный оперативник с мешками под глазами и вечной пятидневной щетиной.

Раздался резкий звонок. Иван поднял трубку, и его доброе лицо постепенно окаменело.

– Когда?.. Где?.. Трупы?.. Ясно. Выезжаем.

Сергей уже стоял у вешалки, на ходу надевая кожаное пальто.

– Что там, Иван?

– Стрельба. Во дворе на Ворошиловском. Говорят, поле боя, – прокурор сжал кулаки. – И трупы.

Их уазик пробивался через ночную тьму, фары выхватывая из мрака заснеженные улицы. Когда подъехали к месту, было тихо. Слишком тихо.

Двор на Ворошиловском был похож на зону боевых действий. Снег утоптан, кое-где тёмные пятна крови. Стекло из разбитых окон подъезда хрустело под ногами. В углу у детской площадки лежало тело, ещё одно – у качелей.

Сергей, щёлкая фонарём, осматривал периметр.

– Стреляли много. И из разного ствола. Вот гильзы от обреза… а это уже что-то посерьёзнее.

Иван стоял посреди двора, его высокую худощавую фигуру обдувал ледяной ветер. Он смотрел на тёмные окна спящих пятиэтажек. Кто-то за этими стёклами всё видел. Но никто не вышел. Никто не позвонил.

– Ни свидетелей, ни подранков, – констатировал Сергей, подходя. – Прибрались. Чисто. Работали профессионалы.

– Или очень отчаянные, – тихо добавил Иван. Он подошёл к одному из тел, молча разглядывая лицо. – Знакомые всё лица… Питерские. «Алкомены».

– Значит, разборка между своими, – предположил Сергей.

– Или кто-то начал войну, – поправил его Иван. Его взгляд упал на цепочку кровавых пятен, ведущую к чёрному ходу. – Кто-то ушёл отсюда раненый. И унёс с собой ответы.

Ладога в эту ночь видела слишком много. И Иван-король чувствовал – тихое время для Приладожского заканчивается. Начиналась война, и ему предстояло понять, кто против кого.

В оперативной лаборатории пахло холодным металлом и химикатами. На столе лежали вещественные доказательства с Ворошиловского: гильзы, окровавленные перчатки, фотографии тел. Иван Евгеньевич, сняв пиджак, изучал улики при ярком свете лампы. Его кудрявые волосы были всклокочены.

– Смотри, Сергей, – Иван пинцетом поднял гильзу. – Два разных ствола. Самоделы и заводской. Стреляли и те, и другие.

Сергей Давыдов, куря у окна, кивнул:

– Питерские обычно с заводским оружием. Значит, наши местные с обрезами.

Иван перешёл к фотографиям. Его взгляд задержался на снимке с цепочкой кровавых следов.

– Раненый ушёл через чёрный ход. Но его никто не нашёл. Значит, были машины, которые ждали.

Он разложил на столе карту Приладожского, отмечая места последних событий.

– Двор на Ворошиловском… Магазин «Красное Белое»… Зал «Витязь»… – Он провёл линии между точками. – Всё связано. Начиналось с мелких разборок, а теперь – война.

Сергей подошёл к столу:

– Кто, по-твоему, стоит за этим?

Иван откинулся на спинку стула, его лицо было серьёзным.