Самые красные бусы

волчья ягода

Самые красные бусы

Осенние листья хрустели под подошвой, схваченные морозом. Всё как и положено – с первым днём месяца листопада улетели на юга большим клином журавли, обещая скорый приход холодов. Самое время достать тулуп потеплее – в овчинном кожухе уж очень зябко бывает, особенно поутру, особенно в лесу.

Кожуха Éлеш не имел, так что шёл в шерстяной рубахе и тёплой безрукавке мехом вовнутрь. И холодно ему не было – грело горячее сердце, которое есть у всякого, кто молод и влюблён, да любовь свою доказать стремится.

Шёл он в лес, поудобнее перехватив рогатину и крепкую небольшую корзинку для ягод. Шёл и был горд собой – встал раньше всех, да глубже всех в лес направился, к болотам с огоньками, что горят там всю ночь и уходят на покой с рассветом. Болота эти, ощетинившиеся обломанными берёзами и чахлыми елями, местные не любили и избегали, не ходили без острой нужды, ведь ягоды – клюкву и морошку, можно было собрать и в другом месте. Зачем идти туда, где ночью пляшут по кочкам бесы и болотники? Того и гляди встретишь какое лихо.

Нет уж, в других местах тоже ягоды растут и всем их хватит.

Кроме Елеша. Сегодня он шёл за самыми красивыми ягодами что в этом лесу водились. За ягодами для Зарянки. И других ему не надо было.

Пришёл он к Дурному болоту.

Дорогу, как и все мальчишки, знал с детства, но не ходил, боялся и только страшные и истории об этом месте слушал и другим рассказывал, сильно их приукрасив. Оттого казалось болото жутким до невозможного, чуть ли не людоедским. Хоть ночью, хоть днём.

Но сейчас, когда сквозь светлые осенние тучи пробивалось робкое утреннее солнце, в кочках не чудились изогнутые мохнатые спины болотников, а тёмная вода блестела совсем нестрашно, точно рыбья чешуя. Обступили это место осины, ели да берёзы.

То тут, то там расползлась по воде трясины хрупкая корка первого льда – малахит и золото листьев и трав серебрились робким морозом.

– Красота-то какая, – выдохнул Елеш и невольно залюбовался Дурным местом. Так ему захотелось это всё запомнить, что замер, во все глаза глядя на картину. Ведь как есть – картина.

Хоть бери да пиши, пока волшебство не развеялось. А ягоды… Это успеется, и никуда они не денутся, да? Некому зариться. Ведь кто ещё решится сюда пойти? Есть ли в их селе ещё один такой влюблённый? Или дурак?

—… дурак и есть! – как-то хохотала Заряна, глядя на распухшие пальцы Елеша. Тот пунцовел щеками и совал руки в выданный горшок с колодезной холодной водой. Сама же Заряна сидела рядом и вынимала из крынки тонким пальцем грубо сломанные пчелиные соты. Конечно, завсегда можно пойти к дядьке на пасеку и попросить у него лакомство, но мёд лесной и дикий был отдельной радостью. Тем более, когда его добывали рук своих не жалея. Заряне было чуточку совестно – уж лучше бы Елеша пчёлы за нос укусили и щеку, как других юношей на прошлой неделе. Вернулись они без добычи и с лицами, похожими на вылезшее из кадки тесто. Визгу было! Словно девки, в слюдяные окна глядели да у подруг зеркальца выпрашивали, чтоб узнать, так ли страшны стали. Сидели потом с примочками из тёртой картошки – их до сих пор только Драниками и звали.

Елеш же красотой никогда не славился: сероглазый, русоволосый, ни худой, ни толстый, ни низкий, ни высокий. Но с лица воды не пить. Так что быть покусанным не боялся. Но руки… руки ему беречь стоило. Таких ловких рук ни в их большом селе, ни в Белокаменном граде не было. Один он такой.

Оттого и злилась Зарянка, что Елеш себя не уберёг. Соты он ей добыл, конечно, и даже не просил угостить и поделиться, и на боль не жаловался – она сама всё поняла и вынесла колодезной воды и отвара лечебного. Но теперь пару дней ничего ему не сделать – ни проволоки в филигрань согнуть, ни бус из стекла выдуть или серьги латунные отчеканить. А Заряна так хотела в обновке с отцом в град поехать! Эх. Дурак.

Хотя бы мёд вкусный, на том и спасибо.

Ела она молча и хмуро, но предложила один кусок Елешу.

Тот согласился и жевал, любуясь Заряной. Глаза её были чуть темнее этих сот, а волосы точно пшеничное поле, и даже нахмуренные брови и мёд на носу никак не портили девичьей красоты.

А красоту он любил. Что девичью, что рукотворную из металла и каменьев. Но больше прочего – вот такую, как на болоте, природную. Когда даже паутинка на чахлой еловой лапе покрывается серебром и становится красивее самого дорого кружева с ярмарки. А уж блестит-то как.

Вот бы повторить это в филигранном ажурном узоре. Только бы не забыть.

Отложив рогатину, Елеш достал из корзины белёную тряпицу да тонкий-тонкий угольный кусочек – специально их с собой носил, на вот такие случаи.

Старался он сильно, аж язык от усердия высунул, срисовывая тонкие изгибы линий, завитки, сеточку и капли.

А что? Красиво вышло, легко и изящно. Не хватает только чего-то, чего-то такого… ягод!

Елеш завертел головой. Всяко по ягоды сюда пришёл. Так почему бы не собрать парочку, докончить узор и уже после этого приступить к главному делу?

Юноша пристроил свои рисунки у снятой безрукавки и аккуратно стал пробираться к кочкам. Прыг. Скок. Прыг!

Вот он уже и на болоте. Сидит, словно жаба. Разве что не квакает. Набрал в суму ягод и несколько листов морошки сорвал, уж очень красивые. Хорошо бы их тоже дорисовать.

– Ах ты ж про́пасть! – только теперь Елеш понял, что рогатина у ели осталась. И как же возвращаться? Также прыгать и сумой с ягодами размахивать? Ну что уж.

Мох и трава, покрывшись инеем, заскользили под его подошвой и, он словно курёнок, нелепо взмахнув руками в стороны, плюхнулся в трясину.

– Вот неладно! – ударил кулаками по грязной воде, засучил ногами и попытался сделать гребок. Но трясина не речка, из неё не уплыть.

Вот не зря же никогда по одному на болота не ходят. Тем более, на это!

Трясина обнимала его, липла к ногам и пеленала, словно холодная и мокрая простыня. Путала ноги и мерно, но верно тащила вниз.

Елеш завертелся, ища поблизости кочку, за которую мог бы уцепиться.

– Помогите! Спасите! Помог… эй!

Он больше не был один.

Возле его сложенных вещей сидела незнакомка. Не простая деревенская девка, а боярышня – не меньше. Страх мешал разглядеть детали, но медно-зелёный наряд её сиял, словно его расшили мельчайшими каменьями. Рыжая коса змеилась по груди и терялась в невысокой траве – боярышня присела у его нехитрой поклажи и глядела в его же рисунки.

И словно не слышала и не видела его, обернувшись лишь на повторный крик о помощи:

– Это твоя работа?

– Что? Это… помоги, прошу, помоги!

– Твоя или нет?

– Подай рогатину, прошу тебя!

– Твоя?

– Да!

Боярышня выпрямилась и сложила руки на груди:

– Помогу, коль ты тоже мне поможешь кое с чем. И ещё такое вот, – она встряхнула тряпицу с рисунком, – для меня выполнишь.

– Что хочешь – сделаю, только помоги!

– Договорились, – спасительница топнула ножкой, и трясина похолодела, затвердела.

Елеш почувствовал, как его пальцы кусает покрывший воду лёд, как он хватает рукава рубахи.