Кольцо купеческой дочери

Скоро на ней осталась одна сорочка, а распущенные волосы стояли вверх столбом, пока она уходила вниз.

Когда ноги ее ударились о дно, а волосы разлетелись по плечам, она огляделась, и вокруг нее парили девушки в белом.

– Теперь ты с нами, сестрица, – сказали они, и Софья вспомнила свое имя.

××××

С хохотом и свистом девушки в белых сорочках и с распущенными волосами взяли ее за руки и потащили за собой сквозь гущу воды. Они плавали так ловко, будто им это ничего не стоило, а их пятки только и делали, что сверкали, когда они заплывали вперед. То и дело Софье тыкали на длинноносых щук, на вылезающих из своих хаток бобров, на стайки рыб и дремучие водоросли, пока одна русалка громко не захлопала в ладоши, не остановила всех и не предложила показать их чертоги. Все наперебой одобрили и повели новую сестрицу в другую сторону от затонувшей лодки, которую до этого восхваляли. Софья могла только смотреть, куда указывали, но понимать их не понимала. Ей было очень тяжело, спина болела, щеки горели как в жгучий мороз, и она с радостью отдала себя в руки других, не задаваясь вопросами.

– Только взгляни на наши чертоги! – говорила одна девица в искреннем восторге. – Мы их сами построили, все приносили что могли: раковину или камень какой.

– И из других рек, и с берега приносили. Даже у живых отбирали, если у них было что брать, – добавила другая, уже спокойнее.

– Берег? – спросила Софья хрипло, вспоминая что-то. Свое отражение в воде, в испуге сдвинутые брови, движение сзади и всплеск, холод, темноту.

– Мы и на берег ходим и куда нам вздумается, – фыркнула девица, невольно привлекающая внимание черноволосой гривой и длинной сорочкой, расшитой золотой ниткой. Она заплыла вперед остальных и даже не обернулась на Софью, отвечая ей.

– Но зачем суша, когда тут так красиво! – воскликнула первая, радостная русалка, и перед ним выступил огромный, вырастающий из низины шалаш, сложенный из стволов деревьев, увитый водорослями, спаянный глиной, изукрашенный то тут, то там блестящими камнями. Софья обомлела, глядя на это дикое сооружение.

Ее потащили внутрь. Почти сразу, не услышав от нее надлежащий восторгов, русалки потеряли к ней всякий интерес и расплылись кто куда. Софья осталась перед грудой камней, одни из которых были простой галькой, а другие ценнее многих из тех, что ее отец привозил из заморья.

– Нравится? – подплыла к ней та, что нагло отвечала снаружи. – Ты лучше глянь наверх. Вот там камень так камень! Я принесла. Из дворца морского царя Буна. Нет такого камня ни в какой реке, кроме как в Тешне, ибо я одна посмела заплыть в море.

Это грубое имя пробудило ее от морока, который нашел на нее под водой.

– Ты знаешь владыку Буна?

– О нем всякий наслышан. И чем больше знают, тем меньше хотят его встретить.

– Так он страшен?

– Для тех, кто пуглив, – высокомерно ответила девица. – Тебя бы я с собой не взяла.

– Это почему же?

– Да ты бы видела, как ты побледнела! Хочешь, расскажу, какой он вблизи?

– Скажи.

– Старый и плешивый, – с увлечением начала девица, – и с огромным животом. Он никогда не покидает своего дворца, поэтому так толст, мы же плаваем повсюду, поэтому так стройны. Голос его что труба гремит. И со всего синего моря со дворца к нему сплываются фараонки, чтобы ублажить и послушать владыку. Его дворец – это дворец, наш с ним рядом поставить – грязь, чего уж тут. За отрадное право жить там и быть ему прислужницей, фараонки приплывают со всех концов его моря. Ведь надо-то немногое – бороду причесывать, ступни гладить… ну и всякое. Ты, моя дорогая, не волнуйся – справишься.

Софья дала ей пощечину со всей мочи. Голова девицы отлетела в сторону, она дико взглянула на Софью круглыми яростными глазами, которые, однако, хитро сузились, и русалка рассмеялась.

– А ты резвая! Люблю таких. Ты на меня обиду не таи, я обидеть не хотела. Проверить только хотела, какая ты по характеру. Меня Акулиной зовут.

– Софья.

– А тебя, Софья, по лицу били не ладонью, а чем-то посерьезнее.

– О чем ты?

– Порезы твои. Странные они, кривые. Ведьмины пакости, это и я вижу. Пойдем. Я покажу тебя той, кто в этом разбирается.

××××

Русальи хоромы состояли из десятков полукруглых пещер, вход в которые прикрывали широкие занавески, связанные из водорослей. В одну из таких красавица Акулина и завела Софью, объясняя, что там живет ее добрая подруга Ульяна, бывшая при жизни дочерью ученого мужа и знахаря. Она с детства была научена, что будет с теми, кто с ведьмой свяжется или в омут прыгнет. И все равно прыгнула.

Ее комната была уютно обустроена под стать тем, что остались на земле, и она сразу предложила Софье присесть на моток соломы, собранный в углу, из которого получилось на удивление мягкое и удобное сидение. Сама она устроилась рядом, а Акулина – не любительница тихих посиделок, как заключила Софья, – осталась парить перед ними да вокруг вещей Ульяны: трав, склянок, кухонной утвари, прицепленных за тонкие листья водорослей к стенам.

У худой и низкорослой Ульяны были тонкие черты лица, почти прозрачные руки и ноги. Прямые каштановые волосы спадали на ее узкие плечи. Казалось, в толпе ее могли и не заметить, но взгляд Ульяны был внимательным, а движение решительными.

– Я прошу прощения, что не встретила тебя, – ласково начала хозяйка. – Надеюсь, наши девушки не были слишком грубы к тебе, когда ты только пришла к нам.

– Они были очень милы.

– И все объяснили?

– Они решили, что ты разбираешься в этом лучше других.

– О, – сказала Ульяна, с неодобрением глянув на пожавшую плечами Акулину. – Неужели? И правда мило с их стороны. Но ведь ты… – она обеспокоенно наклонилась к Софье, – поняла, где мы находимся?

– На речном дне. И вы русалки, утопленницы.

– Вы! – хохотнула Акулина. – Тебе придется многое ей объяснить, Уля.

– Молчи! – прикрикнула Ульяна на Акулину и повернулась к Софье: – Ты права… Но я не спросила, как тебя зовут?

Обе представились.

– Русалки – такие, как мы, – начала Ульяна, и Софья поняла, что не в первый раз она ведет подобные речи, – родятся из тех, кто принял насильственную смерть в воде или у воды. Кто себя погубил или кого погубили другие. Мы обитаем под водой, но можем и на сушу выйти, это не возбраняется. Ты еще при жизни своей слышала, наверное, о русалках и о том, как человек их встречал?

Софья слышала, что такие встречи много горя приносили живым. Ульяна поняла ее мысль и со вздохом кивнула.

– Всякие среди нас бывают. Некоторые злобу затаивают на живых. Но и живые к нам не добры, поэтому будь настороже.

– А фараонки – кто это?

– Фараоны – так правильно. Русалки, что живут на дне морском. У них нет ног, как у нас, а хвосты рыбьи.

– И служат они владыке Буну?

– Многие из них служат… – признала Ульяна. – Но есть и другие.

– Ты не спросила ее о порезах, – заметила Акулина, стоявшая в стороне.

– Она сама спросит, когда захочет, – резко ответила Ульяна.

– Нет, я хочу знать, – сказала Софья и сжала ее руку. – Что со мной случилось?

Ульяна, взглядом попросив разрешение, дотронулась до порезов. Ее пальцы решительно поворачивали голову Софьи, чтобы осмотреть рану.

– Ведьма собрала твою кровь ритуальным ножом. Если она решила сделать порезы на лице, а не на руке, где сподручнее, то цель у нее была одна: украсть твое лицо, то есть принять твой облик, Софья.

– Вот значит как! – воскликнула Софья, все поняв до конца. В ней поднялась такая злоба, которая заполнила до пределов и ее плечи, и глаза, и скривившиеся гримасой губы, и пальцы, сжавшиеся в кулаки, и каждую частицу ее тела. Она вся вспыхнула этой новой силой.

– Ты такая важная особа? – спокойно поинтересовалась Акулина, когда Ульяна взглядом попросила ее вмешаться.

– Царь выбрал меня себе в жены.

– Аааа… – протянула Акулина, как будто это было обычное дело. Софья оскорбленно на нее посмотрела, и Акулина подняла руки, как бы сдаваясь. – Тогда это мог быть кто угодно.

– Нет, – возразила Софья с твердостью. – Я знаю, кто это сделал. Моя служанка, девица Варвара.

Варвара

5 глава

Варвара откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Карета торопливо скакала по ухабам, и ее подбрасывало вместе с ней.

Изящные белые руки, которые она выставляла перед собой, принадлежали Софье Дмитриевне. На грудь ее падала золотая коса Софьи Дмитриевны. И страх Софьи Дмитриевны сделался ее страхом.

Забрав хозяйкино лицо, она забрала и ее слабовольную душу, боящуюся взять то, о чем другие мечтали. Теперь и некогда невозмутимой Варваре было невмоготу сидеть на шелковых подушках и думать, как бояре примут ее. Вдруг они разгадают ее тайну? Вдруг царь поймет? Ведь он знает ту, влюблен в ту – что же будет? Ведьм сжигают, топят и к конскому хвосту привязывают прежде, чем пустить в поле. Что с ней будет?..

Вопросы эти летали вокруг нее, как мошкара, и она сама же подначивала их, чувствуя, что чем больше она думает о грядущей опасности, тем меньше в ее голове места для мыслей об оставшемся в воде теле. Так было даже лучше. Те мысли сжались в комок и как будто исчезли под пластом того, с чем ей предстояло столкнуться. Главное было впереди, а не сзади. Она нырнула вперед со всей старательностью, на какую была способна.

Сразу же решимость подсказала ей, что о той другой царь ничего такого знать не мог, видел он ее всего раза три-четыре – он в красоту влюбился, а дальше-то он и не заглядывал. К любому характеру он теперь может привыкнуть, какой она ни представит, – даже в Варвариным собственный…

Да и Софья не больше нее знала. Несмотря на все свою ученость, Софья в Старгороде была лишь однажды и то на торговой улице, а уж о крепости и думать нечего. Нет, тут они были в равном положении. Для царей они все одно.

“Ничем не выдавать себя”, – решила она, перебирая в голове все моменты, в которые наблюдала Софью с ее царственным гостем. Было ли что-то эдакое в ее поведении? Вроде как нет, но все-таки некоторые жесты, слова она для себя приметила.

Варвара сама удивлялась своему хладнокровию.

Они въехали в шум и суету большого города, и ее, непривычную к таким размахам еще и под вечер, сперва ошеломило, но, едва оправившись от удивления, она приникла к окну и воровато из-за шторки стала наблюдать за бурной жизнью постоянно перемещающихся толп. Это был круговорот красок, о котором она и помыслить не могла в своем Батагове, где единственными цветами был коричневый от изб, зеленый от лугов и голубой от неба. Здесь же повсюду ходили женщины в пышных юбках и расшитых сарафанах, торговля, спешка, всадники, орудующие кнутом, чтобы кого-то угомонить, а дома какие, не избы совсем, а дома – каменные, двухэтажные, белоснежные! Варвара чувствовала, как губы сами собой расплывались в восторженной улыбке. Куда было ее мечтам до этого города!

Ворота Старгородского Кремля открыли специально для них. Варвара трепетала. Она въезжала не гостей, а победительницей, и все равно ей было не по себе. Что будет? Раньше она так не боялась, не было чего бояться в ее простом и унылом существовании, жизнь перетекала из дня в день, как будто бы и не меняясь, а теперь все круто повернулось и жить стало красиво и опасно.