Оседлай Элвиса! Часть 1

Алексей Дальновидов

Оседлай Элвиса! Часть 1

Глава 1. О благородном сердце, пустой башке и моей незавидной участи.

Первое, что вы должны понять: я не всегда был таким – великолепным, мускулистым созданием с гривой, струящейся по ветру, и умом, достаточно острым, чтобы распознать идиотизм за версту. Нет, раньше у меня были руки. И книги. И горячий кофе по утрам. А теперь у меня есть хвост, которым я отмахиваюсь от надоедливых мух, и сэр Годвин.

Это не честный обмен. Это результат того, что ты решил поспорить с магом о тонкостях телепортационной магии после третьего бокала вина. Мой совет: никогда так не делайте. Особенно если у мага плохое чувство юмора и под рукой оказалось заклинание неконтролируемой трансмутации. В общем, теперь я здесь. В теле коня. Моего бывшего лабораторного ослика, если быть точным. Ирония, я тебя презираю.

Второе, что вы должны понять: мой рыцарь, сэр Годвин Львиное Сердце (да, это настоящее имя, и да, он его абсолютно оправдывает, если говорить исключительно о волосатости), – это ходячее, или, точнее, скачущее, воплощение принципа Питера. Он поднялся до уровня своей максимальной некомпетентности и с гордостью там укрепился.

Вот он, красуется передо мной на заре, его латы начищены до ослепительного блеска, который днем непременно выдаст нас любому разбойнику или хищной твари в радиусе пяти миль.

– Чуешь, Элвис? – провозгласил он, вдыхая полной грудью воздух, пахнущий навозом и влажной соломой. – Чуешь ветер перемен? Сегодня начинаются наши великие подвиги!

Я фыркнул. Я чуял ветер, и он перемен не сулил. Он сулил дождь. И, возможно, приближающийся табун диких кабанов с подветренной стороны.

– Ты ржешь от нетерпения, верный друг! – истолковал он мой саркастичный вздох. – Я тоже! Королевство жаждет героя, и мы с тобой дадим им его!

«Королевство, – подумал я, – жаждет, в первую очередь, умелых ремесленников и чтоб налоги не повышали. А героя, который с налогами поможет, ему и даром не надо».

Годвин взгромоздился на меня – процесс, всегда напоминающий обрушение неудачно сложенной груды посуды, – и ткнул пятками в мои бока.

– Вперед, Элвис! К приключениям!

Я медленно, с чувством собственного достоинства, повернул голову и посмотрел ему в глаза. Мои большие, карие глаза, как я знал, выражали целую гамму эмоций: от «Ты идиот» до «Моя зарплата явно не соответствует выполняемой работе».

– Не бойся, конь! – ободрил он меня, похлопывая по шее. – Моя доблесть защитит нас обоих!

Вот именно этого я и боялся. Его доблесть. Потому что его доблесть – это то, что в прошлый раз заставило нас атаковать ветряную мельницу, которую он принял за «окаменевшего великана, плюющегося камнями». Я до сих пор хромаю.

Мы выехали за ворота его родового замка – или, как я это называю, «кучи камней с протекающей крышей». Солнце поднялось выше, и мои худшие опасения насчет блеска доспехов начали сбываться. Слепящий свет, отражающийся от моей натертой спины, наверняка был виден из соседнего королевства.

Мы проделали путь примерно в полмили, большую часть которого Годвин распевал боевые гимны, путая слова, а я планировал, как бы мне раздобыть бокал вина в своем новом теле, когда тропа свернула в лес.

И тут мы услышали его. Пронзительный, девичий крик о помощи.

Глаза Годвина загорелись священным огнем глупости.

– Не бойся, прекрасная дева! – заревел он, срываясь на хриплый фальцет от волнения. – Иду на помощь!

Он вонзил пятки мне в бока, и мне пришлось пуститься в галоп, если только я не хотел, чтобы он проделал это всю дорогу сам, гремя, как телега с пустыми бидонами.

Мы влетели на поляну. И там я его увидел. Тот самый «великий подвиг».

Это было… пушистое. Очень пушистое. С большими, грустными глазами и парой безобидных, похожих на лепестки, ушек. Оно сидело, прижавшись к дереву, и издавало тот самый душераздирающий крик.

Годвин замер, ошеломленный. Его мозг, не привыкший к такой нагрузке, заскрипел, как несмазанные шестеренки.

– Кошк… Котозай… Неведомая тварь! – выдавил он наконец. – Не бойся, девица! Я спасу тебя от этого… этого милого пушистого зверька!

Я внимательнее посмотрел на «зверька». Затем на длинный, гибкий, покрытый иглами хвост, который тот лениво обвил вокруг корней дерева. На три ряда мелких, острых, как бритва, зубов, мелькнувших в его безобидной зевке. На едва уловимый, знакомый мне по прошлой жизни запах серы и старой крови.

О, нет.

Я резко дернул головой, пытаясь стукнуть ею по ноге Годвина. Мой универсальный сигнал для: «Стой, идиот, это плохая идея!»

– Видишь, Элвис? – прошептал он. – Он напуган. Не переживай, я буду милосерден. Один быстрый удар…

Он поднял меч.

«Милосерден? – у меня чуть не случился инфаркт прямо на месте. – Он собирается быть «милосердным» к МАНТИКОРЕ! К детенышу мантикоры, что означает, где-то рядом, в пределах слышимости, находится мамаша. Большая, голодная и очень, ОЧЕНЬ злая мамаша!»

Я заржал. Не бодро и воинственно, а протяжно и отчаянно, пытаясь передать весь ужас ситуации.

– Да, я знаю, – кивнул Годвин, принимая мой предсмертный стон за боевой клич. – Вперед, во имя короля и справедливости!

И в тот момент, когда он занес меч для удара по «милому пушистому зверьку», из чащи донесся низкий, вибрирующий рык. От него замерла кровь в жилах. Даже в моих лошадиных. Земля задрожала.

Маленький «зверек» перестал плакать и хищно щелкнул зубами.

Годвин замер с поднятым мечом. На его лице впервые за сегодня промелькнула тень сомнения.

– Элвис, – неуверенно произнес он. – А это что?

Я глубоко вздохнул. Мне потребовался весь мой интеллект, вся моя былая мудрость и вся моя лошадиная выдержка, чтобы не развернуться и не сбросить его с седла прямо на подкрадывающуюся из леса тень размером с амбар.

Вместо этого я мысленно вздохнул, подобрал самое простое и доходчивое слово и громко, отчетливо…

…заржал. А потом развернулся и поскакал прочь, унося на себе ошалевшего от такой наглой самостоятельности рыцаря.

Гонка за собственную жизнь, как вы понимаете, только начиналась. И я уже знал, что это будет самым легким днем в моей новой, полной идиотизма, жизни.

Глава 2. В которой мы спасаем принцессу. Или это была дочь фермера? Элвис, замолчи!

Адреналин – штука замечательная. Он позволяет твоим ногам нести тебя с такой скоростью, о которой ты и не подозревал, пока в двадцати шагах за тобой не заурчала гигантская кошка-людоед с хвостом скорпиона и лицом, которое не смогло определиться, кем хочет быть, когда вырастет.

Я летел сквозь лес, как преследуемая грехом мысль. Ветви хлестали меня по бокам, но я едва их чувствовал. Единственное, что имело значение, – это ритмичный грохот лат на моей спине и тяжелое, свистящее дыхание Годвина, который, наконец, понял, что «милый зверек» был, возможно, не лучшей целью для демонстрации своей доблести.

– Влево, Элвис, влево! – орал он, дергая за поводья, как будто у меня не было собственных глаз и инстинкта самосохранения, в десятки раз превосходящего его жалкие познания в зоологии.

Я проигнорировал его и рванул вправо, между двумя узкими соснами, чтобы хоть как-то замедлить чудовище. Позади раздался яростный рев и треск ломающихся деревьев. Сработало. Ненадолго.

Мы вынеслись на опушку леса, и перед нами открылся вид на ухоженную ферму. Аккурачный домик, загон для овец, колодец и… девушка. Она сидела на заборе, болтая ногами, и что-то напевала. Рыжие косы, веснушки, простая холщовая одежда.

Глаза Годвина, еще секунду назад полые от страха, снова вспыхнули.

– Девица! – прохрипел он, запыхавшись. – Не бойся! Мы отвлекли на себя чудовище! Сейчас я… э-э-э… уведу его подальше!

Он снова ткнул меня пятками, и мы понеслись мимо фермы, оставляя за собой шлейф пыли и ошарашенную девушку. Я бросил на нее взгляд. Она не выглядела напуганной. Скорее озадаченной. И, возможно, слегка раздраженной.

За нами из леса, снося еще пару молодых берез, вылетела мантикора. Ее взгляд был прикован к нам, а точнее, к доспехам Годвина, сверкавшим на солнце как сигнальный маяк для всех, кто хочет тебя сожрать.

Мы промчались мимо загона с овцами. Овцы забеспокоились. Мантикора на секунду замедлилась, ее взгляд скользнул по жирным, барашкам. Сердце у меня екнуло. Может, она…

Но нет. Честь быть съеденными первыми, видимо, имели те, кто был верхом на идиоте в металлической банке. Она продолжила преследование.

Мы скакали еще минут десять, петляя по холмам, пока рев мантикоры не стал отдаляться. Видимо, мамаша решила, что игра не стоит свеч, и, вспомнив про ягненка, отступила. Я замедлил ход, потом перешел на шаг, и, наконец, просто остановился, дрожа всем телом, с боков с меня лились ручьи пота.

Годвин тяжело сполз с седла, прислонился к моему боку и снял шлем. Его лицо было багровым, волосы мокрыми от пота.

– Фух! – выдохнул он. – Вот это была битва! Почти что! Чуть не одолела нас тварь. Но мы показали ей!

Я просто смотрел на него. В моей голове крутилась лишь одна мысль: «Мы показали ей? Мы показали ей, как два трусоватых зайца удирают, подняв хвосты?»

– Но самое главное, – продолжил Годвин, и его лицо озарилось глупой, блаженной улыбкой, – мы спасли ту девицу! Ты видел ее, Элвис? Такие грустные глаза… Она была в ужасе!

Я фыркнул. Эти «грустные глаза» смотрели на нас так, как смотрят на муху, упавшую в суп. А ее «испуганная» песня звучала как раздражительная дразнилка про фермера, который потерял свою свинью.

– Она была так прекрасна, – помечтал Годвин, глядя в небо. – Настоящая принцесса в изгнании, я чувствую! Я обязательно должен вернуться и убедиться, что с ней все в порядке.

Мои уши прижались к голове. О, нет. Только не это. Возвращаться? Туда, где нас чуть не сделали фаршем для котлет?

Он взглянул на меня и, видимо, принял мой испуганный вид за одобрение.

– Я знал, что ты меня поддерживаешь, верный друг! – Он похлопал меня по шее. – Мы вернемся завтра, при всех регалиях! Может, она дарит своим спасителям поцелуй… или пирог!

Пирог. Вот единственная здравая мысль, которая прозвучала из его уст за весь день. Но даже пирог не стоил нового визита в пасть к мантикоре. Или, что более вероятно, встречи с отцом той «принцессы», вооруженным вилами и требующим компенсации за напуганных овец.

Годвин снова надел шлем, с грохотом захлопнув забрало.

– Но теперь, Элвис, нам нужно найти ночлег! И, возможно, пропустить по кружечке эля в честь нашего первого подвига!

Он попытался вставить ногу в стремя, промахнулся и чуть не упал. Я стоял неподвижно, чувствуя, как капля пота скатывается с моего носа. Подвиг. Да. Наш первый подвиг – побег от верной смерти, которую мы сами же и спровоцировали.

С чувством глубокой усталости и предчувствия, что завтра будет только хуже, я поволок своего «спасителя принцесс» в сторону далеких огней придорожной таверны. Главное, чтобы в ней не оказалось никого пушистого.

Глава 3. Перевод с Драконьего: «Беги, глупец!» против «Он предлагает вам чаю».

Придорожная таверна «Хрюкающий кабан» была тем самым местом, где запах старого пива, жареного лука и отчаяния въелся в деревянные стены настолько, что его можно было потрогать. Именно здесь мы и оказались, потому что вкус у Годвина, как и его стратегическое мышление, оставлял желать лучшего.

Я стоял привязанным к гнилому столбу у входа, взирая на мир через завесу из моих собственных ресниц. Мое ведро с водой по счастливой случайности (или по злому умыслу судьбы) оказалось поставленным рядом с вывеской, на которой местные остряки нарисовали стрелку, указывающую на меня, и подписали: «Осторожно! Кусается!». Ирония заключалась в том, что единственное, что я хотел укусить, был тот, кто придумал эту шутку.

Изнутри доносился громовой голос моего рыцаря. Он уже успел «подкрепиться» – что в его случае означало пропустить три кружки самого дешевого эля и закусить это луковицей, – и теперь его языковые центры были окончательно отключены в пользу центров бахвальства.

– …и тогда я кричу ему: «Берегись, мерзкая тварь!» – гремел Годвин, стуча кулаком по столу. – А этот… этот дракон, он такой, понимаешь, рычит что-то на своем, э-э-э, драконьем! Угрожает, конечно!

Я бессильно опустил голову. «Дракон». Это была та самая мантикора. И «рычал» он, судя по всему, «Гонюсь-за-едой-почему-вы-бежите?».

Внезапно дверь таверны распахнулась, и на пороге появился худой, нервный человечек в дорожном плаще. Он озирался, словно боялся, что из-за угла на него прыгнет его же собственная тень.

– Хозяин! – пискляво крикнул он. – Мне нужна помощь! Срочная и героическая!

Годвин вскочил так резко, что его стул с грохотом полетел на пол.

– Героическая помощь – это ко мне! – провозгласил он, ударив себя в латы кулаком, отчего раздался глухой, немножко пустой звон. – Сэр Годвин Львиное Сердце к вашим услугам! На чью голову нужно обрушить мой гнев?

Человечек, представившийся трактирным сказителем по имени Освальд, схватил Годвина за руку.

– Это… это не совсем «головы», добрый рыцарь! – зашептал он. – Я путешествую из дальних земель, и в Старой Пещере, что на холме, я нашел… НЕЧТО! Древний артефакт! Но стережет его ужасный змей! Он шипит, извергает дым… Я еле ноги унес!

Глаза Годвина засверкали знакомым мне фатальным блеском. «Змей». Для него это слово было синонимом «дракон». А «дракон» был синонимом «славы, золота и того, чтобы тебя наконец перестали считать бездельником».

– Веди меня к этой пещере, добрый человек! – рявкнул Годвин. – Я сражусь с этим змеем и верну тебе твой артефакт!

Освальд чуть не расплакался от счастья. Пять минут спустя я уже тащил на себе обоих – пьяного от эля и самовлюбленности рыцаря и трясущегося от страха сказителя – по направлению к Зловещему Холму.

Пещера и впрямь была старой. Пахло сыростью, грибами и… жареным мясом? Странно.

– Вот там! – указал дрожащим пальцем Освальд, предпочитая остаться снаружи. – Он там! Слышите? Шипит!

Годвин, с трудом вытащив меч из ножен, сделал несколько неуверенных шагов внутрь.

– Выходи, мерзкое чудовище! Я вызываю тебя на бой!

Из глубины пещеры донеслось низкое, гортанное шипение. Затем последовала череда звуков, скрежещущих и рычащих, от которых по спине побежали мурашки. Для любого нормального человека это прозвучало бы как: «Убирайся, двуногое недоразумение, пока я не решил, что ты – моя вечерняя закуска!»

Но для Годвина это было нечто иное.

– Что? Что он сказал? – прошептал он мне через плечо.

Я навострил уши. Звуки были примитивны, но структура… О, да. Это был один из низших диалектов Драконьего наречия. До боли знакомый по академическим спорам с тем самым магом. Я перевел про себя: «Пшёл вон, вонючий жестяной червь, моя еда остывает!»