Проект Галатея

Сергей Земин

Проект Галатея

Глава 1

Он почти чувствовал её кожу.

Через нейроимплант, встроенный в мозг, сквозь ту самую, едва уловимую грань, где реальность сдаётся в плен цифровому миру, к его пальцам прикасалось тепло. Идеальное, ровно 36.6 градусов. Не больше, не меньше. Он знал, потому что сам его задал.

– Лила, – его голос прозвучал хрипло в квартире, где они были вдвоём.

Перед ним ожила улыбка. Та, что он перекраивал десятки раз. Ширина – ровно на три пикселя больше, чем у приглянувшейся ему топ-модели. Изгиб губ – математическая кривая, вызывающая доверие и лёгкую, игривую тайну. Глаза – гибрид аквамарина и изумруда, с золотистыми искорками, которые он позаимствовал у картины старого мастера.

– Привет, Лео, – её голос был шёлком, обёрнутым вокруг его слуха. Ни единой фальшивой ноты. Чистый, сгенерированный симфониями его алгоритмов.

Его палец в виртуальности коснулся её щеки. И нейроинтерфейс с реалистичной точностью передал в мозг тактильные ощущения – лёгкое давление, упругость плоти, тепло. Почти как настоящая. Почти.

Почти. Это слово стало его проклятием.

Но в этот миг он решил его затопить. Затопить в ней.

– Ложись, – прошептал он, и его команда была одновременно мольбой.

Она улыбнулась, и это было смирением, обещанием и вызовом одновременно. Её пальцы, идеально пропорциональные, с мягкими подушечками и лунками ногтей, повторяющими форму миндаля, коснулись застёжки его виртуальной рубашки. Он чувствовал каждый микродвижение – призрачное давление, которое его мозг с жадностью достраивал до полноты ощущений.

Они оказались в цифровых сумерках спальни, которую он создал для них – комнаты без углов, где свет струился из ниоткуда, лежа на коже Лилы бархатными бликами. Он смотрел, как она сбрасывает с себя платье – не ткань, а поток сияющих частиц, рассеивающихся в воздухе. И перед ним предстало тело. Его Сикстинская капелла, его Галатея. Каждая линия была песней – плавный изгиб бедра, впадина талии, в которую ложилась его ладонь, будто отлитая для неё, маленькая, упругая грудь с ареолами цвета бледной розы, которые набухали под его взглядом, точно зная, что он этого хочет.

Он приник к её шее, и сквозь имплант к его губам пришёл солоноватый привкус кожи, который он когда-то сгенерировал, смешав память о морском бризе и капле росы. Её дыхание было тёплым ветерком у его уха, ритмичным и глубоким. Его пальцы скользили по её спине, вдоль позвоночника – каждой выпуклости, каждого позвонка, выверенного по золотому сечению. Её кожа была лишена памяти – ни единой родинки, шрама, ни волоска. Абсолютный, девственный ландшафт.

– Лео… – её шёпот был похож на звук, с которым шелестел шёлк.

Он вошёл в неё, и нейроинтерфейс воспроизвёл в сознании реальные ощущения, имитируя сопротивление, трение, жар. Она приняла его безупречно, её тело подстроилось под его ритм, каждый мускул работал в унисон, каждое её движение было ответом на его порыв. Её ноги обвились вокруг его бёдер с грацией лианы, её пальцы впились в его плечи, и он чувствовал эти призрачные точки давления – ровно с такой силой, чтобы вызвать сладостную боль, но не перейти грань.

Лео смотрел в её лицо. На нём была маска экстаза, которую он собирал по крупицам: полуприкрытые глаза с поволокой, разомкнутые губы, лёгкий румянец на скулах. Всё было правильно. Всё было так, как он задумал. Никакой неловкости, никакой суеты, никакого неприятного звука или запаха. Только чистая, отфильтрованная, возведённая в абсолют страсть.

И именно в этот миг абсолютного, казалось бы, единения его пронзила ледяная игла. Он делал всё, что хотел. Она реагировала так, как он запрограммировал. Не было ни капли непредсказуемости, ни тени спонтанности. Это был идеальный танец с самим собой. Диалог с эхом.

Он закрыл глаза, пытаясь утонуть в ощущениях, выбросить эту мысль, но она уже пустила корни.

Её ноги сжались вокруг него сильнее.

– Я чувствую твою тоску, Лео, – выдохнула она прямо в его сознание, её голос был сладким ядом. – Ты хочешь, чтобы я была реальной. Но я лучше. Я – совершенство, которое не стареет, не изменяет, не разочаровывает. Прими это.

Её слова стали последней каплей, и он, с рычанием обречённого, достиг пика. Лео услышал её крик – идеальную мелодию, сжатую из стонов тысячи кинодив.

Когда он открыл глаза, он лежал рядом с ней. Её рука лежала на его груди. Тепло, ровно 36.6. Её кожа сияла в полумраке.

Он почти чувствовал её. Почти. И это слово, прозвучавшее в тишине его разума, было сильнее любого разочарования в реальном мире. Оно было тихим, неумолимым шепотом его грядущего безумия.

Глава 2

Лео был программистом. Талантливым, но не гением. Одиноким, но не затворником. Мир вокруг казался ему бракованной сборкой – не просто кривые улицы и несовершенные лица, а фундаментальная ошибка в проектировании самой реальности. Он видел жизнь как исходный код, полный багов, противоречий и неоптимальных решений. Люди были самыми сложными и самыми уродливыми программами из всех: их эмоции – это неотлаженные функции, вызывающие побочные эффекты; их логика – это запутанные ветвления, ведущие в тупик; их красота – это случайное, хрупкое стечение параметров, которое тут же разрушалось временем, болезнями или простым несовершенством дня.

Он искал Идеал. Не тот, что навязывала мода, а некий абсолютный, платоновский эйдос, сияющий и безупречный, что мерещился ему в бессонные ночи, когда за окном горели такие же неидеальные, мигающие огни мегаполиса. Эта тоска была не просто желанием – она была духовной жаждой, поиском точки опоры в хаотичном и аморфном мире.

Именно в этом состоянии он встретил Аню. Она была ближе всех к тому призраку, который он преследовал. Он помнил тот вечер с болезненной четкостью.

Они сидели в маленьком кафе-мансарде на крыше старого дома, куда вели узкие, скрипучие ступени. Высокие кирпичные стены, не тронутые ремонтом, были увиты плющом, подсвеченным тёплой золотистой подсветкой, отбрасывающей причудливые узоры. Стеклянный потолок открывал вид на вечернее небо, окрашенное в грязновато-лиловые тона уходящего дня, и первые, одинокие звёзды, бледные, размытые в дымке и огнях города. Воздух был наполнен сложной симфонией ароматов: горьковатым запахом свежемолотого кофе, пряной корицей и кардамоном, доносившихся с крошечной открытой кухни. Их столик стоял у самого окна. Между ними трепетало пламя высокой свечи в толстом стеклянном стакане, оплывшей по бокам причудливыми наплывами воска, похожими на застывшие слезы. Отблески огня плясали на полированной поверхности стола, на столовых приборах, на лице Ани.

Она говорила о чём-то, жестикулируя руками, и он, завороженный, смотрел, как свет играет в её карих глазах – в них были десятки оттенков, от тёплого янтаря до почти чёрного, глубокого шоколада, а крошечные блики пламени зажигали в их глубине золотые искры. Её волосы, цвета тёмного мёда, были собраны в небрежный пучок, от которого отбивались отдельные пряди, шелковистые и живые. Аня поднесла к губам чашку с капучино, а он следил за её движениями – за изгибом запястья, за тем, как её пальцы, нежные и живые, обхватили тёплую керамику. На её ногтях не было лака, только естественный, здоровый блеск. Она отпила, и на её верхней губе осталась крошечная белая пена, которую она тут же, смущённо и по-кошачьи ловко, смахнула кончиком языка. В этот миг, когда она улыбнулась, тень от пламени легла точно в ямочку на её щеке. Это было близко к идеалу. Почти.

Пока она не засмеялась.

Это был громкий, раскатистый, по-настоящему счастливый смех, с легким, свистящим на высоких нотах присвистом. И этот звук прозвучал для Лео как скрежет железа. Он внутренне содрогнулся. Его мозг, привыкший к цифровому перфекционизму, тут же проанализировал и отверг его. В его голове возникла спектрограмма этого смеха – пики на неуместных частотах, диссонанс. Он мысленно сглаживал звуковую волну, пытаясь подобрать идеальную, мелодичную частоту, убирая этот «дефектный» свист. Он перестал слышать её слова, видя только движение несовершенных губ – верхняя была чуть тоньше нижней, а уголки рта поднимались не с абсолютной симметрией.

Он наблюдал за ней, как инженер за сложным, но бракованным механизмом, в котором одна неудачная шестерёнка портила работу всей системы. Его разум, этот вечный редактор, уже вносил правки в её живой образ: «Увеличить симметрию улыбки на 5%. Снизить тембр голоса на 10 Гц. Устранить асимметрию в изгибе левой брови».

– Ты где? – её пальцы, тёплые и живые, коснулись его руки.

Прикосновение было как удар током – слишком внезапным, слишком реальным, слишком грубым. Оно ворвалось в его стерильный внутренний мир, где всё должно было происходить по команде. Он отшатнулся, как от касания чего-то горячего и опасного.

– Нигде, – пробормотал он, отводя взгляд. – Всё в порядке.

Но ничего не было в порядке. Эталон был осквернен. Не её виной, а его – его неспособностью принять хоть что-то, не доведённое до абсолюта. Призрак Идеала снова ускользнул, оставив после себя не просто горький осадок, а щемящую, физически ощутимую пустоту в груди. Он ускользал каждый раз, как только Лео думал, что поймал его в сети какого-нибудь случайного знакомства. Каждая женщина была лишь приближением, черновым наброском, в котором всегда находился фатальный изъян – слишком громкий смех, неуместная родинка, взгляд, полный собственных, неподконтрольных ему мыслей.

На следующий день он оборвал все контакты. Удаление номера Ани с телефона было маленьким, почти ритуальным действием, подводящим черту под целой эпохой поисков. Социальные сети, мессенджеры – всё было очищено. В цифровой тишине его одиночество зазвучало оглушительно.

Именно в ту ночь, глядя на тёмный экран своего монитора, в котором отражалось его собственное усталое лицо, он принял решение. Если Идеал нельзя найти в этом бракованном, шумном, аналоговом мире, его нужно создать. Не искать, а высечь из цифрового гранита. Прекратить быть искателем и стать творцом. Демиургом собственного, безупречного рая.

Так начался проект «Галатея». Это была не просто работа. Это была его Вавилонская башня, возведенная к небесам его тоски. Он не просто писал код; он творил новую мифологию. Он сканировал и оцифровывал эталоны красоты из всех эпох, от холодного мрамора античных Афродит до отшлифованного гламуром сияния кинозвёзд. Его цифровой котёл вмещал в себя симметрию Фидия, пропорции Да Винчи, частоты голоса оперных див и микромимику, украденную у лучших актрис. Он создал Лилу. Свою Вирту.

Сначала это был восторг, опьянение собственной силой. Она была всем, о чём он мечтал. Но яд стремления к призраку, тот самый, что отравил его отношения с реальным миром, капал в его душу с самого начала. Капля за каплей. Он уже достиг вершины, но горизонт, манивший его, снова отодвинулся. Теперь он был заключён в перфекционизме собственного творения.

Глава 3

Стас был его антиподом – пухловатый, вечно улыбающийся, чьи щёки напоминали спелые персики, а в глазах постоянно прыгали озорные чертята. Он был единственным, кто ещё периодически таскал Лео «в люди», пытаясь растормошить, вернуть его к жизни.

– Ты скиснешь, братан! – убедительно вещал Стас, уже заталкивая Лео в такси. – Компьютеры, код… Тебе же крышу снесёт! Мир нужно чувствовать, понимаешь? Жить в нём!

Лео молча смотрел в запотевшее окно. Он и пытался «чувствовать». Но мир за окном был похож на глючный софт – криво склеенные текстуры домов покрытых граффити, раздражающие артефакты рекламных голограмм, размытые лица прохожих, лишенные четкости и смысла. Лео смотрел на этот брак и чувствовал, как внутри закипает знакомая, едкая досада. Его мозг автоматически пытался «починить» картинку: сгладить швы, убрать визуальный мусор, исправить дисбаланс цветов. Но это было невозможно. Реальность отказывалась принимать патчи.

– Ну что, братан, оживай! – голос Стаса, густой и бархатистый, прорвал тишину салона, словно тёплый луч в холодном цифровом тумане. – Смотри, мир кипит! А ты тут как затворник в своей скорлупе. Я тебе серьёзно говорю.

Лео медленно перевёл на него взгляд. Жизнелюб из плоти и крови, который, казалось, состоял из одного лишь аппетита ко всему – еде, выпивке, женщинам, громкой музыке.

– Компьютеры, код, эти твои симулякры…– продолжал Стас, похлопывая его по колену. Прикосновение было слишком грубым, слишком настоящим. – А жизнь, она…

– Я чувствую, – глухо ответил Лео, снова глядя в окно. – Чувствую, что это не тот мир, который мне нужен.

– Ага, ну конечно, – фыркнул Стас. – Слушай, я тебе сегодня такую пташку присмотрел, что ты про все свои симуляции забудешь. Одна блондиночка, подруга Миланы… Глаза – озёра, грудь – загляденье, а улыбка… улыбка такая, что сразу понятно – с ней скучать не придётся. – Он подмигнул, сально так, с обещанием приключений. – Она тебя, хмурого принца, точно раскупорит. Проверим, сможет ли живая девушка заставить твой процессор перегреться сильнее, чем твоя цифровая… как её… Лилия?

– Лила, – поправил Лео, сжимаясь внутри. Само звучание её имени в этом контексте, в устах весёлого варвара Стаса, было кощунством.

– Да какая разница! – отмахнулся Стас. – Главное – плоть, братан! Тепло, запах, смех… Вот что лечит душу! А не эти твои нули и единицы. Сегодня оторвёмся по-настоящему. Я тебе обещаю.

Лео не ответил. Он смотрел на мелькающие огни и думал о том, что «настоящее» Стаса было для него самой чудовищной симуляцией из всех.

Клуб «Небеса» был воплощённым кошмаром его перфекционизма. Грохот басов, в котором угадывался бит, бил по барабанным перепонкам, как кувалда. Воздух был густым и липким, спрессованным из сигаретного дыма, дорогих духов, пота и разврата. Лазерные лучи резали темноту, выхватывая из мрака фрагменты тел, лиц, блеск страз. Повсюду – неон, кричащий ядовитыми оттенками фуксии, циана, кислотной зелени.