Тайна старинного портрета

Ава Морденбрук

Тайна старинного портрета

Ночные поиски

Семь часов утра. Город еще дремал в предрассветной дымке.

Антур остановился на краю Тверского бульвара, запрокинув голову к небу. За спиной остались два часа беспорядочных блужданий – осколки ночи, которая началась в пятом часу утра, когда они покинули «Рай», один из самых модных клубов столицы. Из первоначальной компании в семь человек осталось двое: его верный друг Ферзь и новый знакомец Владимир, появившийся неизвестно откуда в районе трех часов ночи.

Голова еще кружилась от смеси музыки, спиртного и адреналина.

«Мне нужно что-то настоящее», – подумал Антур, и слова просто вырвались из него, как выстрел. – Давайте к художникам!

Ферзь фыркнул, но без привычной иронии. Он прекрасно знал, что в таком состоянии Антур непредсказуем – опасно непредсказуем.

– В семь утра? Серьезно? Они спят, мой друг. Нормальные люди спят.

Но Антур уже доставал из кармана пачку купюр – толстую, солидную, не потраченную за всю ночь. Деньги, которые для него были просто… деньгами. Наследник Дома не считает по мелочам.

Владимир, молчавший до сих пор, медленно повернул голову. В его глазах блеснуло что-то неопределенное – интерес? Расчет? Опасность?

– Я знаю одно место, – произнес он спокойно. – Но это не совсем обычная мастерская.

Ферзь нахмурился. Что-то в его голосе не понравилось ему.

– Что ты имеешь в виду?

Владимир улыбнулся, но улыбка эта не достигла глаз.

– Попробуем узнать?

Антур уже шагал вперед, всё еще сжимая деньги в руке. Ему казалось, что эта ночь еще не закончилась. Стоя на пороге утра он что-то предчувствовал. Что-то большое.

Ферзь поспешил за ним, про себя проклиная наследников и их прихоти.

Мастерская оказалась не мастерской в классическом понимании. Это был просто двор – серый, обшарпанный, где на покосившихся деревянных подставках и развешанных по стенам гвоздиках лежали и висели холсты, скульптуры, инсталляции. Работы отчаянных художников, которые верили: сегодня, может быть, именно сегодня кто-то остановится и скажет: «Вот это – искусство».

Ферзь медленно повертел головой, разглядывая беспорядок вокруг.

– Ищете что-то особенное, господа? – голос раздался откуда-то с левой стороны.

Фигура, из которой он исходил, была едва заметна среди собственных же творений. Мужчина, стоявший перед ними, выглядел так, словно сам являлся частью этого искусства – но никто не захотел бы его купить. Рваная рубаха, спутанные волосы, лицо, на котором не было видно кожи под слоями краски и грязи. Запах от него шел такой, что даже в холодном утреннем воздухе хватало, чтобы поморщиться.

Но глаза… глаза горели.

– У меня есть для вас бриллиант, – объявил он, и вдруг расхохотался так, что аж поперхнулся. – Настоящий бриллиант.

Антур перехватил взгляд Владимира. Тот стоял неподвижно, внимательно наблюдая за художником.

– Покажи, – сказал Антур с едва скрываемой усмешкой. – Но сначала – покажи.

– А вы сможете его оплатить? – художник сузил глаза, изучая их, словно кредитный калькулятор . Его перепачканные краской пальцы нервно дергались. – Вот в чем вопрос.

Ферзь открыл рот, но Антур его опередил, протянув пачку денег так, чтобы та была хорошо видна даже в полутьме двора.

– Сначала товар. Потом решим, твердо произнес Антур. – Никаких разговоров.

Художник уставился на деньги как гипнотизируемый кролик на змею. Потом медленно кивнул.

– Это моя реликвия, – зашептал он, и тон его изменился. Исчезла беспечность, осталось что-то древнее, тяжелое. – Мне нельзя все же ее продавать. Я слишком долго ее скрывал. Но деньги… мне нужны деньги.

Он повернулся и провел их в небольшое помещение – похоже, его личное прибежище. Комната пахла олифой, табаком и чем-то еще, что Антур не сразу узнал. Запах старины.

На полках, на стульях, на полу – везде лежали кисти, краски, обрывки холста. Но в центре комнаты, на самодельном постаменте из кирпичей, стоял…

Небольшой предмет, завернутый в черную ткань.

– Вот она, – прошептал художник, и его голос дрожал. – Вот мой бриллиант.

Владимир шагнул ближе. Его спокойствие куда-то исчезло – в его движениях появилась напряженность охотника, заметившего добычу.

Ферзь посмотрел на Антура. В его глазах отражалось беспокойство.

Что-то здесь было не так. Совсем не так.

– Открывай, – произнес Антур, и в его голосе послышался приказ.

Художник дрожащими руками развернул черную ткань.

Портрет.

Это было настоящее произведение искусства – в этом не было никаких сомнений. Девушка, писанная с такой тонкостью, такой нежностью, что казалось, вот-вот выпорхнет с портрета и рассмеется. Платье XIX века – богатое, с кружевом и жемчугом, в стиле романтизма. Волосы, каштановые, с серебристым отливом. И…

Глаза.

Антур почувствовал, как что-то произошло внутри. Холод пробежал по спине, волосы встали дыбом. Эти глаза – изумрудные, почти светящиеся даже на холсте – смотрели прямо в него, сквозь него, будто знали что-то, что он сам о себе не знал.

Он не мог оторваться.

Краем уха он слышал голос художника – что-то про наследство, про странности родственника. Слова текли мимо, как вода сквозь пальцы.

– …от дяди достался мне по наследству, – повторял художник, его голос дрожал от азарта. – Человек был закрытый. Очень странный. Помимо этого портрета у меня есть еще его вещи. Я готов вам уступить всё, что он оставил…

Ферзь фыркнул с такой силой, что даже Владимир обернулся.

– Держи карман шире, художник. Вот это наглость! Пойдем, Антур, – схватил друг его за рукав. – Меня кажется, нас здесь решили обмануть. Это подделка, видно же. Работа из интернета, размноженная на холсте…

Но Антур не двигался.

– Сколько? – спросил он неожиданно для себя самого.

Художник назвал сумму, которая повисла в воздухе, как шквал. Цифра была астрономической – та, что заставила бы любого нормального человека посмеяться и уйти.

Владимир присвистнул.

Но Антур уже считал деньги.

– Что ты делаешь? – прошипел Ферзь. – Антур! Это же безумие! Хочешь позлить родителей? Выкинуть деньги? Смотри же – это явная подделка!

Антур отсчитал последние купюры и протянул их художнику. Деньги тут же исчезли в перепачканых руках художника.

– Я беру её, – сказал Антур спокойно. – И всё, что досталось от дяди.

– Это истинный XIX век! Клянусь вам! – заговорил художник, пересчитывая наличные дрожащими руками. – Вы можете проверить! Холст, краски, техника – всё подлинное! Я не обманываю! Это не подделка!

Ферзь покачал головой в отчаянии.

– Истинный XIX век, – повторил он с горечью. – Конечно. И я – царица Савская.

Но Владимир молчал. Он смотрел на портрет девушки, на её изумрудные глаза, и на его лице была написана какая-то странная смесь удивления и страха.

– Эти вещи дяди, – спросил он неожиданно, обращаясь к художнику. – Где они?

Художник указал на старый деревянный ящик в углу комнаты.

И тут Антур понял: Владимир всё это время ждал именно этого момента.

Ждал, пока он купит портрет.

Владимир с грохотом открывал ящик, словно ящик лично его оскорбил. Вещи из него сыпались на пол – старые письма, потёртые кожаные переплёты, медные монеты, какие-то безделушки, покрытые патиной времени. Он искал что-то конкретное, это было ясно.

В этот момент художник внезапно наклонился к Антуру, так близко, что тот почувствовал его запах – смешанный, отвратительный, но почему-то пронизанный чем-то древним, архивным.

– У меня есть ещё кое-что ценное, – прошептал художник, и его голос стал совсем другим. Не беспечным, не торгашеским. Серьёзным. Испуганным. – Дядин дневник. Его я отдам за столько же, – он показал на пачку денег в руках Антура. – За такую же сумму.

Пальцы художника тремором дергались, пока он доставал из кармана маленькую записку, с такой спешкой, словно боялся, что Владимир заметит.

– Приходи, если надумаешь, – продолжал он тихо, заталкивая записку в карман Антура. – По этому адресу. Сегодня вечером. Один.

Антур хотел что-то спросить, но художник уже отстранился, вернув лицо маску равнодушия.

Тем временем Ферзь хохотал – настоящий, чистый громкий смех разливался по мастерской и звучал как насмешка над происходящим.

– Вот это да! Сокровища! – взывал он, поднимая очередную дырявую вещь. – Вот это находки! Тысячи лет истории!

Владимир резко повернулся от ящика, его лицо было багровым от раздражения. Он ничего не нашёл.

– Пойдём, Антур, – настаивал Ферзь, подходя ближе. – Забирай свою красавицу и пошли домой. Ты уже оставил здесь неприлично много денег. Этот тип получил больше, чем заработает за десять лет!

Но Антур медленно опустил руку в карман, ощущая записку. Адрес пульсировал там, как живой.

Дневник.

Портрет девушки с изумрудными глазами.

Вещи странного дяди.

И Владимир, который внезапно перестал быть просто новым знакомцем из ночного клуба.

Антур взглянул на портрет, и девушка будто бы встретила его взгляд. Её изумрудные глаза светились упрёком, мольбой, предупреждением.

– Идём, – произнес Антур, но его голос звучал как-то отвлечённо. – Да, идём.

Он взял портрет, осторожно прижав его к груди, и повернулся к двери. Ферзь, облегченно вздохнув, уже спешил наружу.

Только когда они вышли во двор, где первые лучи солнца начали пробиваться сквозь облака, Антур понял: Владимир так и остался внутри, склонившись над пустым ящиком, разговаривая с художником и говоря что-то быстрое и угрожающее.

Записка в кармане жгла, как уголь, но сжав портрет Антур отправился домой

Глава 2

Пять часов вечера.

Антур открыл глаза медленно, как если бы веки были свинцовыми. Голова больше не раскалывалась, но во рту была сухость пустыни, и язык прилипал к нёбу. Первым делом он потянулся к стакану воды – вчера он оставил его на ночном столике с расчётом именно на этот момент.

Вода была теплой и безвкусной, но спасительной.

Потом Антур посмотрел на беспорядок вокруг – свои вещи, валяющиеся по полу, одежду, разброшенную в углах комнаты. И портрет.

Портрет был на комоде, прислонён к стене, будто и не портрет вовсе, а живая женщина, которая ждёт, пока он проснётся.

Антур сел на кровати.

Воспоминания вернулись осколками: ночной клуб, Ферзь, этот странный Владимир, художник с дрожащими руками, пачка денег, которую он отсчитывал, как дилер в казино…

Столько денег.

Столько чёртовых денег на эту… на эту безделушку.

Что на него нашло? Он же не первый раз видит красивые картины. Москва кишит красотками с зелёными глазами, и все они живые, говорящие, могут ответить на сообщение в «Инстаграме». Зачем ему портрет? Зачем?

Антур встал, подошёл к комоду и впервые при ясном сознании рассмотрел портрет в деталях.

Техника была безупречной. Холст – и правда старинный, видно по цвету, по микротрещинам. Краски имели ту глубину, которую не повторить современными материалами. XIX век? Вполне возможно. И если это действительно подлинник…

Аукцион.

Мысль возникла неожиданно, но прижилась крепко. Если портрет подлинный, если он действительно работа какого-то забытого мастера, если история у него правильная… то это не беда. Это инвестиция.

Это способ доказать родителям, что он не просто транжира и бездарь. Что у него есть глаз. Вкус. Нюх на хорошее.

Антур достал телефон.

Контакты. Эксперты. Его отец знал половину московских антикваров, коллекционеров, аукционистов. И в контактах Антура были номера людей, которые оценивали картины, проверяли подлинность, разбирались в живописи как никто другой.

Он пролистал список, ища нужное имя.

Александр Морозов – эксперт аукционного дома «Сотбис». Когда-то отец приводил его на оценку какой-то коллекции. Морозов был жёсткий, бескомпромиссный, но честный. Если кто-то скажет правду о портрете, то это будет именно он.

Антур нажал на контакт.

Телефон гудел в пустоте.

– Александр Евгеньевич?

Голос на том конце провода был знаком – чуть хрипловатый, с московским акцентом, с интонацией человека, который слышал тысячи просьб и ни одной не забыл.

– Это Антур, сын Игоря. Да, спасибо, передам папе привет, – быстро добавил Антур, предчувствуя, что Морозов сейчас начнёт задавать вопросы. – Слушайте, у меня есть к вам просьба. Портрет, якобы XIX век. Полностью оригинальный, по крайней мере, выглядит так. Не могли бы вы его оценить?

Пауза. Морозов дышал в трубку, явно прикидывая, стоит ли ему этим заниматься.

– Где ты его взял?

Вопрос был лаконичный, но содержал в себе целую гору подозрений.

– На художественном дворе. Случайно.

– Случайно, – повторил Морозов, и в его голосе послышалась улыбка. – Игорь воспитал сына с хорошим вкусом. Ладно. Жди моего помощника. Завтра с утра. Адрес высылай.

И трубка отключилась.

Антур посмотрел на портрет, и улыбка расцвела на его лице – самодовольная, триумфальная.

– Посмотрим, сколько ты стоишь, красавица, – прошептал он, подходя ближе к комоду.

Портрет смотрел на него молча.

Антур потянулся, чтобы прикоснуться к холсту.

И только тогда заметил, что записка, которую художник засунул ему в карман, лежала на полу рядом с его курткой. Антур уже забыл о ней, про дневник, про адрес.

Про приказ художника прийти вечером. Одному.

Он поднял бумагу. Почерк был неровный, дрожащий, почти нечитаемый:

«Ул. Чехова, дом 47, квартира 12. Приходи в 21. – В.»

В.

Художник.

Или… кто-то ещё?

Антур переглянулся с портретом. Изумрудные глаза смотрели на него с той же интенсивностью, с какой смотрели утром, с какой смотрели в первый момент, когда он увидел её лицо на художественном дворе.

Дневник, подумал Антур.

Дневник странного дяди.

Антур повертел записку в руках, и расчёт вспыхнул в его голове, ярко и холодно, как электрический разряд. Если в дневнике действительно содержится информация об этой девушке – её имя, история, происхождение – то портрет становится не просто красивой картиной. Это становится нарративом. Легендой. Историей, которую можно рассказать на аукционе, которая увеличит стоимость в разы.

Портрет неизвестной красавицы? Интересно.

Портрет неизвестной красавицы с документированной историей? Это уже легенда.

Антур кивнул самому себе. Логика была безупречна.

Но дневник он возьмёт только если художник действительно покажет, что там написано. Платить за кота в мешке он не будет— даже Антур не настолько безумен.

Что касается визита вечером…

Один.

Антур посмотрел на свои руки – накачанные, сильные. Семь лет в спортзале, боксёрские перчатки, тренер, который заставлял его работать с грушей, пока не валился с ног. Годы, вложенные в мышцы, в рефлексы, в умение держать удар.

Что может случиться?

Художник – это бродяга, алкоголик, вероятно, со множеством своих проблем. Сам адрес – обычная квартира на Чехова, в самом центре Москвы, где рядом люди, свет, жизнь.

Какой риск?

Антур засунул записку обратно в карман и направился на кухню. До назначенной встречм было ещё несколько часов, и голод громко заявлял о своих правах. Вчера он ничего не ел, только пил, и теперь желудок требовал расплаты.

На кухне было светло и тепло. Антур открыл холодильник, и запах свежести хлынул ему в лицо. Салат, курица, хлеб, масло.

Он нарезал себе бутерброд, налил апельсинового сока в высокий стакан и сел за стол, глядя в окно на вечернюю Москву. Город оживал – огни включались по всему городу, машины медленно полнели на дорогах, люди возвращались домой с работы.