Координаты безусловной бесконечности

Анастасия Аргунова

Координаты безусловной бесконечности

Глава 1. В тени шестерёнок

Начало начал

1802 год. Лондон.

Томас Рейт был мастером старой закалки – одним из тех лондонских часовщиков, чьё имя знали все ценители такого тонкого и ювелирного ремесла. Его мастерская располагалась в невысоком доме в центре Лондона, на тихой улочке в районе Кларкенуэлл – всегда славящемся искусными ремесленниками.

Смерть жены стала для Томаса глубокой раной. Хелен скончалась во время родов, оставив в память о себе крохотное чудо. Элизабет.

Томас не знал как быть отцом маленькой девочке – он умел чинить часы, а не убаюкивать младенцев. Но Томас смотрел на эту малышку и прекрасно понимал, что должен сделать для неё всё и даже больше, ведь это не просто его дочь, но и единственная память о Хелен – любви всей его жизни.

К Элизабет Томас относился с трепетной осторожностью. Научился быть тем самым отцом, с которым не страшны любые невзгоды. Элизабет всегда ждали и подогретое молоко, и самые убаюкивающие колыбельные, которые отец придумывал на ходу. Томас качал колыбель с новорожденной Лизи так, чтобы ритм напоминал тиканье надежного механизма.

Когда дочь подросла, он показал как держать отвёртку, как слушать бой часов, как различать разные пружины по звуку. Иногда, глядя, как дочь с любопытством разглядывает разобранный механизм, он замечал в её чертах что-то от жены – изгиб брови, манеру наклонять голову. Тогда сердце сжималось, но он тут же отвлекался на дело. Показывал как слушать часы: по звуку тиканья можно было определить, всё ли в порядке с механизмом.

Однажды, когда Элизабет – ещё девочка лет десяти – с любопытством разглядывала разобранный механизм старинных напольных часов, Томас, не отрываясь от полировки маленькой шестеренки, произнес:

– Видишь, Лизи, часы – это не просто стрелки и колёса. Это упорядоченное движение времени. Каждая деталь знает своё место и свой ритм. Без малейшего зубчика весь механизм даст сбой.

Элизабет осторожно коснулась хрустальной линзы, отражающей утренний свет:

– Но время идёт само по себе, папа. Зачем его “упорядочивать”?

Томас отложил инструмент, выпрямился и посмотрел на дочь с тёплой улыбкой:

– Потому что время – как река. Оно течёт, несёт нас, но мы не можем повернуть назад. Часы же… – провёл он пальцем по гравировке на латунной пластине, – часы дают нам точку опоры. Они позволяют измерить, разделить, даже предсказать движение времени. Но знаешь, что самое удивительное?

Он сделал паузу, словно взвешивая слова и сомневаясь, что такое юное создание поймёт смысл его слов:

– Если бы мы смогли понять как именно время “сцепляется” с материей – как зубчики этих колёс, – возможно, мы научились бы не просто измерять время…Возможно…мы смогли бы…настроить его. Как настраивают ход часов.

Лизи замерла. В её воображении возник образ: механизм, где вместо стрелок – сами эпохи, вместо шестерёнок – события, а человек, как мастер, поворачивает рычаг и выбирает, куда направить поток времени.

– Ты думаешь…это возможно? – прошептала она.

Томас мягко закрыл крышку корпуса часов, посмотрел на дочь с мягкой улыбкой:

– Наука – это вопрос “как?”, а не “можно ли?”. Если время подчиняется законам, как любой механизм, значит эти законы можно изучить. А изучив – использовать.

Слова отца засели в сознании Лизи глубже, чем любые учебники.

Первые успехи

В возрасте 16 лет Элизабет официально стала подмастерьем отца – не по бумагам (девицам в Лондоне редко выдавали подобные бумаги), а по сути: Томас доверил ей настоящие заказы и позволил работать с механизмами без постороннего надзора.

Первым серьёзным заданием для неё стали карманные часы с поврежденной пружиной. Томас положил перед дочерью разобранный механизм и сказал:

– Ты знаешь как выглядит здоровая спираль. Найди дефект и исправь. Если сомневаешься – спрашивай. Но попробуй сначала сама.

Элизабет провела почти час, разглядывая детали под лупой. Она заметила микроскопическую трещину, подобрала аналог из запасников, аккуратно установила – и с волнением завела механизм. Тиканье было ровным. Отец, наблюдавший со стороны, улыбнулся, положив руку Элизабет на плечо, давая ей знать, что она всё сделала верно.

Через полгода Элизабет самостоятельно восстановила старинные настенные часы с лунным календарём. Механизм был сложным: три цепи, пять шестерёнчатых передач, индикатор фаз. Она потратила три недели, сверяясь с чертежами отца. В итоге часы заработали с точностью до секунды.

Томас, проверив результат, молча поставил на полку её именной набор инструментов – миниатюрные отвёртки с гравировкой “E.R.”, лупу на гибкой стойке и шкатулку для мелких деталей. Это было негласным признанием: теперь она – не ученица, а полноценный помощник.

Тайные эксперименты и увлечения

В свободные часы Элизабет начала применять знания иначе. Наблюдая как механизмы преобразуют энергию (пружина-колёса-стрелки), она задумывалась: можно ли создать систему, где движение будет “замыкаться” во времени? Она вела отдельный блокнот, где эскизы часов соседствовали с набросками гипотетической машины – с кольцами из кварца, медными катушками и загадочными “регуляторами фаз”.

Отец, замечая эти записи, не мешал. Однажды он лишь пробормотал:

– Часы измеряют время. А ты хочешь им управлять. Будь осторожна, Лизи. Время не любит, когда его дёргают за усы.

Но в его глазах светилась гордость.

Элизабет прекрасно понимала, что чтобы “дёрнуть время за усы” недостаточно быть просто дочерью часовщика. её тянуло к знаниям, которые были ей не доступны. Доступ в университет для девушек был практически закрыт. Но Элизабет рейт не собиралась сдаваться – её жажда знаний и отцовское воспитание (“Если механизм не работает, ищи обходные пути”) подсказали ей нестандартное решение.

Она начала с малого:

-раздобыла мужской костюм – поношенный сюртук, широкие брюки и фетровую шляпу с опущенными полями;

-выучила “мужские” манеры: сдержанную походку, привычку держать руки в карманах, короткий кивок вместо поклона;

– выбрала открытие лекции по физике и математике, куда пускали всех желающих за небольшую плату.

Садилась в последних рядах, записывала тезисы мелким почерком в блокнот, спрятанный под полой сюртука. Однажды, профессор Кембриджского колледжа, заметив её усердие, даже похвалил:

– Молодой человек, вижу, вы всерьёз увлечены теорией волн. Не думали о научной карьере?

Элизабет лишь молча пожала плечами, боясь раскрыть голос.

Прорыв через случайность

На лекции по электростатике Элизабет задержалась, чтобы рассмотреть демонстрационный прибор – электрофорную машину. Она интуитивно поправила контакт, и механизм заработал ровнее. Это заметил профессор Уильям Уотсон, руководитель лаборатории при Королевском институте.

– Вы разбираетесь в контактах? – спросил он.

– Немного, – ответила Элизабет, стараясь говорить ниже. – В часах есть похожие соединения.

Уотсон, любивший пытливые умы, предложил ей помочь с настройкой оборудования. Так она впервые переступила порог лаборатории – всё ещё в мужском облике, но уже с правом касаться приборов.

Через месяц тайных визитов Элизабет решилась на откровенность. Однажды после работы она сняла шляпу и сказала:

– Прошу прощения, профессор. Я не тот, кем кажусь. Моё имя – Элизабет Рейт. Я дочь часовщика, и мне отчаянно нужны знания, которых нигде не получить открыто.

Уотсон помолчал, затем усмехнулся:

– Значит, это вы чинили мой электрофор? Что ж, если ваши руки так же точны, как ваш ум, мне нет дела до вашего пола. Но условия таковы: 1.В лаборатории вы – “мистер Эрл Рейт”; 2.Никаких разговоров о вашем присутствии с другими ассистентами; 3.Вы ведёте двойную документацию: официальную – для отчётов, личную – для ваших записей и экспериментов.

Элизабет молча кивнула, с трудом удерживая волнение, которое её накрыло с ног до головы.

Через год обучения Элизабет самостоятельно собрала гальваническую батарею, которая давала стабильное напряжение дольше аналогов. Уотсон, проверив результаты, сказал:

– Мистер Эрл Рейт, или как вас там…Вы только что опровергли теорию о рассеивании заряда в длинных цепях. Если это опубликуют, вы станете знамениты.

Элизабет промолчала. Слава ей была не нужна. Ей нужно было время…и знания, чтобы его покорить.

У всего есть преграда

Беда пришла оттуда, откуда Элизабет её не ждала… Томас слёг с тяжёлой лихорадкой. Жизнь Элизабет раскололась на две реальности. Днём – университет и лаборатория, где она под именем “Мистера Э.Р.” погружалась в мир формул и опытов. Вечером – дом, где она становилась дочерью сиделкой: меняла компрессы, варила бульоны, читала отцу вслух, чтобы отвлечь его от боли.

Когда отец засыпал, Элизабет спускалась в мастерскую. Там при свете керосиновой лампы, она превращала университетские знания в прототип машины времени.

В ночь, когда Томас впервые за неделю уснул спокойно, Элизабет решилась. Она собрала установку.

Дрожащими руками она повернула рычаг. Установка засияла красным свечением, катушки загудели. Стрелки часов начали двигаться рывками – то ускоряясь, то застывая. В воздухе появился запах озона и… чего-то ещё – как будто пахло скошенной травой и машинным маслом.

На секунду ей показалось, что в установке мелькнул силуэт – будто она увидела себя, но старше на 10 лет. Она дёрнулась. Отключила питание. Воцарилась тишина.

Утром, проверяя отца, она нашла в кармане клочок бумаги с её же почерком: “Не бойся, ты почти у цели”. Но Элизабет не писала эту записку…и уж тем более не клала её сама себе в карман. Сердце ушло в пятки…

Элизабет спрятала листок в свой блокнот. Теперь она знала: машина работает. Осталось понять – как.

После первого пробного запуска Элизабет не спала несколько дней. Тот миг, когда стрелки часов дрогнули, а в устройстве мелькнул неясный силуэт, убедил её: машина работает – но хаотично, неуправляемо. Теперь ей предстояло превратить случайный всплеск в осознанный процесс.

Время шло, а её отцу лучше не становилось. Работы по машине были приостановлены. Элизабет проводила у кровати отца большую часть свободного от учёбы времени. Она понимала, что его конец близок. Поэтому она всё больше хотела наверстать упущенное и не дать отцу одному покинуть этот мир.

Томас интересовался всеми подробностями её работой над машиной времени. Элизабет рассказывала ему о том, как она устроена, какие аномалии в её работе она наблюдала. Томас с удовольствием слушал как дочь с восхищением рассказывает ему о своём “детище”. Он понимал, что это работа всей её жизни и что как только дочь завершит работу над ней – её ждёт очень интересная и многогранная жизнь. Единственное от чего ему было грустно, так это от того, что он не сможет быть рядом с дочерью.

В комнате стояло пронзительное безмолвие – такое густое, что казалось, что его можно потрогать. Лишь тиканье отцовских карманных часов на тумбочке разбивало эту тишину на ровные, безжалостно отмеренные отрезки.

Элизабет сидела на краю кровати, сжимая руку отца. Его ладонь, когда-то сильная и загрубевшая, теперь была холодной и невесомой. Она помнила, как в детстве эти руки поднимали её к потолку, как будто к звёздам, а теперь она сама нуждалась в опоре.

Он открыл глаза – выцветшие, но всё ещё ясные. Уголок рта дрогнул в улыбке, которую она знала наизусть. Томас крепче сжал её руку, посмотрел в глаза и произнёс:

– Лизи, прошлое – не склад забытых вещей. Это фундамент, на котором стоит настоящее. Не пытайся переложить камни: дом рухнет. Никогда не возвращайся в своё прошлое. Всегда двигайся только вперёд.

Отец закрыл глаза. Его дыхание замедлилось, стало почти незаметным. Элизабет прижала его руку к своей щеке, чувствуя, как уходит тепло. Она хотела что-то сказать о любви, о благодарности, о страхе, – но слова застряли внутри.

Последний вздох был тихим как падение листа. Пальцы в её ладони расслабились. Часы на тумбочке также прекратили свой бой.

Она осталась сидеть, не отпуская его руку. Горячие слёзы полились на руку отца. Комната наполнилась сумерками, но Элизабет не замечала темноты. В голове звучали его последние слова.

И тогда она поняла: он не просто с ней прощался. Он давал ей ключ – не к прошлому, а к тому, как жить дальше.

За окном зажглась первая звезда. Элизабет медленно положила его руку на одеяло, накрыла своей, закрыла глаза и сделала глубокий вдох. В этот момент машина времени, стоявшая в соседней комнате, тихо загудела и озарила помещение красным свечением – будто откликнулась на перемену в мире. Но Элизабет этого даже не заметила. Сейчас её путешествие только начиналось – не сквозь годы, а сквозь собственную боль, к тому будущему, которое он хотел для неё увидеть.

Последние штрихи

После смерти отца Элизабет заперлась в мастерской – той самой, где с детства впитывала запах дерева, металлической стружки, масел. Первые дни она лишь бездумно перебирала инструменты, но постепенное горе сменилось решимостью: настало время довести до ума её главный проект.

Элизабет начала с тщательной диагностики. Она составила список проблем, выявленных во время единственного пробного запуска.

Месяцы ушли на устранение возникших проблем, Элизабет даже пришлось прибегнуть к консультации своего профессора – Уильяма Уотсона. Тот был бескрайне удивлен порывам Элизабет, но видя, как она горит этим делом, не смог отказать ей в помощи. Ночами они совместно снова и снова занимались то переработкой энергосистемы машины, то калибровкой временного вектора. Ночи за таким увлекательным занятием проходила очень быстро. Но все эти труды твоего стоили.

И вот, в очередной понедельник, Элизабет проснулась с полным ощущением и осознанием близости завершения её трудов. Она зашла в мастерскую и словно в последний раз осмотрела верстак отца, пересмотрела его последние работы. Она знала, что он хотел, чтобы она завершила работу до конца и отправилась исследовать неизведанный для неё мир. И душу грело то, что она как никогда близка к его желанию.

Завершив последнюю проверку машины, Элизабет встала рядом с ней, повернула последний рычаг. Машина загудела, озарила комнату ярким красным свечением, и пространство вокруг неё начало искривляться.