Россия и Европа

Борис Бахметьев

Россия и Европа

Чаадаев

Петр Чаадаев. О ком Пушкин написал: "Он вышней волею небес Рожден в оковах службы царской; Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес, А здесь – он офицер гусарской." Кому посвятил: "Товарищ, верь: взойдет она, Звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна, И на обломках самовластья Напишут наши имена."

Его первое "Философическое письмо" (из восьми, адресованных Е.Д.Пановой в 1828-1830 гг.), опубликованное в 1836 г. в петербургском журнале "Телескоп", наделало в России много шума. Николай I начертал: "Прочитав статью, нахожу, что содержание оной – смесь дерзкой бессмыслицы, достойной умалишенного." Чаадаев по указу императора был объявлен сумасшедшим и в течение года находился под надзором врача и полиции. Пожалуй, первый получивший широкую известность в обществе случай карательной психиатрии. Чем же был так разгневан российский самодержец и многие последователи патриотических взглядов. Приведу некоторые цитаты:

"Одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода…

У каждого народа бывает период бурного волнения, страстного беспокойства, деятельности необдуманной и бесцельной… Через такой период прошли все общества. Ему обязаны они самыми яркими своими воспоминаниями, героическим элементом своей истории, своей поэзией, всеми наиболее сильными и плодотворными своими идеями; это – необходимая основа всякого общества… У нас ничего этого нет. Сначала – дикое варварство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала наша национальная власть, – такова печальная история нашей юности… Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя…

Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы, так сказать, чужды самим себе… У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, потому что она не вытекает из них, а является к нам Бог весть откуда… Мы растем, но не созреваем, движемся вперед, но по кривой линии, то есть по такой, которая не ведет к цели…

Мы, можно сказать, некоторым образом – народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок. Наставление, которое мы призваны преподать, конечно, не будет потеряно; но кто может сказать, когда мы обретем себя среди человечества и сколько бед суждено нам испытать, прежде чем исполнится наше предназначение?…

Иностранцы ставят нам в достоинство своего рода бесшабашную отвагу, встречаемую особенно в низших слоях народа; но имея возможность наблюдать лишь отдельные проявления национального характера, они не в состоянии судить о целом. Они не видят, что то же самое начало, благодаря которому мы иногда бываем так отважны, делает нас всегда неспособными к углублению и настойчивости, они не видят, что этому равнодушию к житейским опасностям соответствует в нас такое же полное равнодушие к добру и злу, к истине и ко лжи…

Первобытные народы Европы – кельты, скандинавы, германцы – имели своих друидов, скальдов и бардов, которые были по-своему сильными мыслителями… Где наши мудрецы, наши мыслители?… А ведь, стоя между двумя главными частями мира, Востоком и Западом, упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были бы соединить в себе оба великих начала духовной природы: воображение и рассудок и совмещать в нашей цивилизации историю всего земного шара…"

Да, пожалуй, в таких оценках можно увидеть и некую предвзятость… Несчастным шагом Чаадаев считал принятие Русью христианства от Византии, а не от Рима. Шагом, в значительной степени обусловившим последующее обособление России в европейской семье. Да, с этим можно и нужно спорить. Но и верно подмеченные родимые наши черты невозможно отрицать.

В дальнейших семи письмах Чаадаев подвергает критике православие, которое, в отличие от западного христианства, "способствовало закреплению крепостничества"; размышляет о соотношении веры и разума, сознания и материи, о философии истории, о значении ислама, о цели установления на Земле "нравственного закона" в рамках единого планетарного общества.

В 1837 г., через год после своего домашнего заточения, "Басманный философ" написал "Апологию сумасшедшего". Дорого для меня, что в самом начале он приводит слова апостола Павла из его "Первого послания к коринфянам": "Милосердие (любовь) все терпит, всему верит, все переносит…" Как дорого и то понимание патриотизма, которое высказывает Чаадаев в своем произведении:

"Прекрасная вещь – любовь к отечеству, но есть еще нечто более прекрасное – это любовь к истине. Любовь к отечеству рождает героев, любовь к истине создает мудрецов, благодетелей человечества. Любовь к родине разделяет народы, питает национальную ненависть и подчас одевает землю в траур; любовь к истине распространяет свет знания, создает духовные наслаждения, приближает людей к божеству…

Без сомнения, была нетерпеливость в выражениях, резкость в мыслях, но чувство, которым проникнут весь отрывок, нисколько не враждебно отечеству: это – глубокое чувство наших немощей, выраженное с болью, с горестью, – и только…

Я не научился любить свою родину с закрытыми глазами, с преклоненной головой, с запертыми устами. Я нахожу, что человек может быть полезен своей стране только в том случае, если ясно видит ее; я думаю, что время слепых влюбленностей прошло, что теперь мы прежде всего обязаны родине истиной. Я люблю мое отечество, как Петр Великий научил меня любить его. Мне чужд, признаюсь, этот блаженный патриотизм лени, который приспособляется все видеть в розовом свете… Я полагаю, что мы пришли после других для того, чтобы делать лучше их, чтобы не впадать в их ошибки, в их заблуждения и суеверия…"

Петр Яковлевич Чаадаев, скончавшийся 14 апреля (по старому стилю) 1856 г., покоится в московском Донском монастыре. Прихожу иногда поклониться его праху…

29 апреля 2025 г.

Петр Яковлевич Чаадаев

Мысли бывшего дипломата

"Ничто не ново под Луною:

Что есть, то было, будет ввек.

И прежде кровь лилась рекою,

И прежде плакал человек,

И прежде был он жертвой рока,

Надежды, слабости, порока."

Николай Карамзин, "Опытная Соломонова мудрость или мысли, выбранные из Экклезиаста", 1797 г.

Полностью соглашусь с Николаем Михайловичем Карамзиным. Под Луной ничто не ново и не вечно – вернее, всегда переменчиво, но по уже известному кругу, и вечно лишь в своей переменчивости. Так и в нынешних трагических событиях европейской и мировой истории, которые мы переживаем, – нет ничего принципиально нового, ничего, более поражающего наше воображение, давно уже безнадежно пораженное делами минувших столетий.

Совсем не ново, что продолжающаяся уже более трех лет российско-украинская война являет собой очередной кровавый эпизод извечного противостояния Запада и России. Я вижу в этом не столько отголоски междоусобных войн на Руси 11-15 веков, изначально ослабивших ее перед лицом монголо-татарского нашествия, сколько продолжение, по сути, мировоззренческого спора между Западной Русью в составе Великого княжества Литовского, Речи Посполитой, ориентированной на развитие в рамках Европы, и Восточной – формировавшейся вокруг Московского княжества, перенявшей азиатские управленческие традиции своих прежних угнетателей из Золотой Орды, которых она потом взяла себе в услужение. Безусловно, Россия стала и остается самостоятельным полюсом. И тем не менее, даже со своими бескрайними азиатскими просторами цивилизационно она связана с противостоящей ей Европой.