Тени в лесу

Елизавета Леманн

Тени в лесу

Лес знает о тебе ольше, чем ты о нём. И прежде чем войти в его тень – спроси себя: готов ли ты услышать то, о чём лес молчит веками?

Глава 1: Старая

карта

Пыль пахнет временем. Не свежим, как в библиотеке, а затхлым и горьковатым, как в склепе. Именно так пахнет забытая правда. Я разбирал архив деда, ящик за ящиком, и эта пыль въедалась в легкие, в кожу, в самые мысли.

Дед, знаменитый Арсений Гордеев, этнограф и путешественник, человек, прошедший полстраны и видевший то, о чем я могу только читать в его дневниках. А дневников этих – десятки. И все они были для меня белым пятном. После его скоропостижной смерти прошло уже полгода, и только сейчас у меня, Артёма Гордеева, биолога по профессии и скептика по натуре, хватило духу прикоснуться к его наследию.

Большую часть составляли сухие полевые отчеты, заметки о обрядах, расшифровки диалектов. Но в самом низу старого дубового ящика, обитого потертой кожей, лежала папка без описи. В ней не было ни отчетов, ни научных статей. Только одна-единственная, пожелтевшая от времени карта, нарисованная рукой деда.

Я развернул ее на столе, прижав края пресс-папье. Это был подробный план местности вокруг какой-то деревни с названием «Черноборье». Название звучало мрачно и по-сказочному. Лес вокруг был заштрихован с такой тщательностью, что казалось, будто дед пытался перенести на бумагу каждую тропинку, каждую извилину ручья. Но не это привлекло мое внимание.

Поля карты были испещрены заметками. Не научными пометками, а сбивчивыми, почти истеричными карандашными набросками. «Не слушают…», «Тени длиннее, чем должны быть…», «Оно дышит. Я это слышал».

«Оно». Что это? Местный медведь-шатун? Заблудший путник? Но почерк выдавал не бытовой страх, а нечто большее – ужас, доходящий до суеверия. Мой дед, человек, не верящий в пустые сказки, писал это. И в самом центре леса, в месте, куда не вела ни одна тропа, он вывел жирный, почти продавивший бумагу символ. Неправильный круг, перечеркнутый зигзагом, похожим на молнию или на корни дерева. Этот знак я видел впервые, но он вызвал у меня странное, ледяное чувство узнавания, будто кто-то провел сосулькой по спине.

Я откинулся на спинку стула, пытаясь отделаться от этого ощущения. Глупости. Усталость, нервное напряжение от разбора вещей… Дед, вероятно, просто записывал местные легенды, слишком глубоко вживаясь в роль. Так часто бывает у этнографов.

Но что-то не отпускало. Эта карта, эти записи – они были криком. Немым, запечатленным на бумаге. Он что-то там нашел. Что-то, что заставило его, ученого до мозга костей, делать пометки о «тенях» и о чем-то «дышащем».

Я посмотрел в окно, на серый городской пейзаж, на спешащих по своим делам людей. И представил себе ту тишину. Тот лес. Те тени.

Решение пришло внезапно и оформилось со всей ясностью. Мне нужно ехать. Не ради призраков или сказок – черт с ними. Ради него. Чтобы понять, что же так напугало моего непоколебимого деда в глухом лесу. Чтобы разгадать его последнюю загадку.

Я аккуратно сложил карту и положил ее в свой походный планшет. Пахнущее временом путешествие только начиналось.

Глава 2: Дорога в никуда

Если пыль архива пахла временем, то этот автобус явно пах немытой смертью. Запах бензина, пота и остывшего сигаретного дыма въелся в обивку сидений, в занавески, в самый воздух, которым приходилось дышать. Я сидел у окна, прижав лоб к холодному стеклу, и наблюдал, как городской пейзаж медленно, но верно сдает позиции. Сначала редкие многоэтажки сменились частным сектором, потом потянулись бесконечные серые поля, изредка прерываемые островками чахлого леса. Небо, которое в городе казалось хоть и блеклым, но живым, здесь нависло сплошной свинцовой плитой.

Автобус был полупустой. Кроме меня и водителя, в салоне маячили еще три силуэта: две старухи с авоськами, неподвижные, как изваяния, и мужик в телогрейке, который проспал всю дорогу, похрапывая на всю катушку. Я снова развернул дедову карту на коленях. Сквозь потрескавшуюся ламинацию «Черноборье» смотрело на меня как черная дыра, воронка, затягивающая в неизвестность. Мои пальцы сами потянулись к тому странному знаку в центре леса. Корень? Молния? Что он означал?

Мы тряслись по разбитой дороге уже четвертый час, когда автобус, наконец, свернул на еще более узкую и размытую колею. Лес по обочинам стал гуще, темнее. Сосны и ели стояли плотной стеной, словно не пуская чужаков в свои владения. Казалось, даже свет сюда проникал с неохотой, становясь тусклым и сизым.

Внезапно автобус резко затормозил, едва не швырнув меня с сиденья. Мужик в телогрейке ругнулся сквозь сон.

– Черноборье! – крикнул водитель, не оборачиваясь. – Кому выходить?

Я поднялся, сгребая свой рюкзак. Проходя к выходу, я встретился взглядом с водителем.

Тот коренастый мужчина с обветренным лицом смотрел на меня с нескрываемым любопытством, смешанным с жалостью.

– Ты, парень, туда? – кивнул он в сторону единственной видимой улицы с покосившимися избами.

– Я, – коротко ответил я, чувствуя, как настороженность окружающих буквально висит в воздухе.

– Дело твое, – водитель хмыкнул и сунул в рот новую сигарету. – Смотри, не заблудись. Наш лес… он чужих не любит. Слухай его, а то…

Он не договорил, лишь многозначительно выпустил струйку дыма. Фраза звучала как отрепетированная годами шутка, но в его глазах не было и тени веселья. Была усталая уверенность, словно он говорил о погоде или о том, что ночью темно.

– А то что? – не удержался я.

Водитель снова хмыкнул.

–А то останешься тут. Навсегда.

Дверь с шипением закрылась за моей спиной, и автобус, рыча мотором, пополз дальше, оставляя меня стоять одного на краю грязной дороги. Воздух ударил в лицо – холодный, влажный, пахнущий прелой листвой, хвоей и чем-то еще… чем-то диким и незнакомым.

Я огляделся. Черноборье оказалось еще более унылым и заброшенным, чем я представлял. Деревня цеплялась за жизнь, как старый больной. Покосившиеся избы с заколоченными окнами, редкие дымки из труб, давящая тишина, нарушаемая лишь карканьем вороны где-то на крыше. Ни детей, ни собак, ни признаков обычной деревенской жизни.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это была не просто географическая точка на карте. Это было место, которое, казалось, затаило дыхание и смотрело на меня из-за каждой щели, из-за каждого темного окна.

Водитель был прав. Лес здесь действительно был особенным. Он не просто стоял вокруг деревни. Он обнимал ее, душил в своих холодных объятиях. И в этой тишине мне вдруг показалось, что я и правда могу услышать его дыхание. Тихое, размеренное, полное скрытой силы.

Я крепче сжал ремень рюкзака и сделал первый шаг по той самой дороге, что вела в самое сердце этой тишины. В самое сердце дедовой тайны.

Глава 3: Стена молчания

Первое, что я попытался сделать – найти место, где можно было бы переночевать. Это оказалось не так-то просто. Деревня встретила меня не просто настороженно, а глухой, каменной стеной молчания. На мой стук в первую же калитку дверь избы приоткрылась на сантиметр, и в щели блеснул испуганный глаз старухи.

– Нету ничего! – просипел голос, и дверь захлопнулась, словно от сильного ветра.

Вторая попытка закончилась тем, что меня просто проигнорировали, хотя я отчетливо видел, как за занавеской шевельнулась тень. Я стоял посью грязной улицы, чувствуя себя полным идиотом. Холодный ветер пробирался под куртку, и начинало смеркаться. Атмосфера из мистического триллера начинала стремительно превращаться в бытовую драму о том, как городской чудак замерзает в глухой деревне.

Именно в этот момент я заметил его. Из-за угла крайнего дома вышел мужчина в промасленной телогрейке и с ружьем за плечом. Егерь. По крайней мере, так он выглядел. Коренастый, с обветренным, неподвижным лицом, он курил самокрутку, и дым медленно таял в сыром воздухе.

Он смотрел на меня не со страхом или злостью, а с усталым, почти профессиональным интересом, как на диковинного зверя.

– Ищешь кого? – голос у него был хриплый, прокуренный.

– Место, чтобы переночевать, – ответил я, стараясь звучать максимально нейтрально. – Я биолог. Приехал лес поизучать.

Он медленно, преувеличенно обвел взглядом окрестности, словно показывая всю абсурдность моего намерения «поизучать» это уныние.

– Биолог, – повторил он без интонации. – Ну что ж… С жильем тут туго. У Матрёны, пожалуй, только. Бабка она… своеобразная. Но крыша есть.

Он коротко кивнул в сторону крайней избы, почти скрытой в тени двух огромных, потемневших от времени елей. Та самая, где мне уже захлопнули дверь перед носом.

– Спасибо, – я кивнул. – Меня Артём зовут.

– Сергей, – отозвался егерь и сделал последнюю затяжку. – Так что, правда, изучать? – в его голосе прозвучало сомнение.

– Поведение животных, аномалии, – я решил не распространяться о карте и деде. – Говорят, тут что-то странное творится.

Сергей фыркнул, раздавил окурок о подошву сапога.

– Странное? Да полно его. Медведи с фосфорными глазами, зайцы на двух лапах бегают, – он говорил с убийственной иронией. – Сказки все это. Мужики после третьей видят то, чего нет. А лес… он как лес. Обычный. Только… – он запнулся, и его взгляд на секунду стал отсутствующим.

– Только что? – не удержался я.

– Только чужих не любит, – повторил он, как эхо, слова водителя. – И совет я тебе дам, биолог: не совай нос куда не следует. Особенно в чащу. Там нечего изучать. Там только… заблудиться можно.

Он повернулся и пошел прочь, не попрощавшись, его фигура быстро растворилась в сгущающихся сумерках.

С его уходом стало еще тише. Я глубоко вздохнул и направился к избе Матрёны. На этот раз, когда я постучал, дверь открылась почти сразу, будто меня ждали. На пороге стояла та самая старуха, худая, как жердь, с лицом, испещренным морщинами. Она молча смотрела на меня черными, не по-старчески живыми глазами.

– Мне сказали, что можно снять комнату, – начал я, чувствуя себя школьником на экзамене.

Она не ответила. Ее взгляд скользнул по мне, по моему рюкзаку, задержался на планшете с картой, и в ее глазах мелькнуло что-то… знакомое. Не страх. Скорее, понимание. Будто она ждала того, кто придет с этой картой.

Молча она отступила вглубь сеней, давая мне войти. Запах внутри был густой, тяжелый – травы, сушеных грибов и пыли. Она указала костлявым пальцем на узкую дверь.

– Там. Утром – уходи.

Комната оказалась крошечной, с одним зарешеченным окном, выходящим прямиком в стену леса. Я бросил рюкзак на кровать с провалившимися пружинами и сел, прислушиваясь. Тишина за стенами была абсолютной, гнетущей. Ни телевизора, ни разговоров, ни шагов. Только собственное дыхание да редкий скрип половиц под ногами старухи.

Я подошел к окну. Лес стоял вплотную, его темные силуэты сливались в одну сплошную черную массу. Он был здесь. Совсем рядом. Он дышал этой тишиной. И слова Сергея эхом отдавались в голове: «Не совай нос… Там только заблудиться можно».

Но я уже был здесь. И дедовы тени звали меня из этой темноты. Оставалось только решить, стоит ли им отвечать.

Глава 4: Шёпот листьев

Солнце, бледное и жидкое, пробилось сквозь зарешеченное окно и уперлось мне прямо в лицо. Я не сразу понял, где нахожусь. Комната, запах пыли и старых бревен, давящая тишина… Черноборье. Я проспал как убитый, и теперь тело ломило от жесткой кровати, но голова была удивительно ясной. Ночные страхи отступили, уступив место научному азарту. Пора было увидеть все своими глазами.

В главной горнице никого не было. На столе возле печки стоял глиняный кувшин с молоком и ломоть черного хлеба. Значит, Матрёна все-таки не совсем меня игнорировала. Я быстро позавтракал, чувствуя себя незваным гостем, вышел во двор, глубоко вдохнув холодный воздух.

Лес с утра казался не таким враждебным. Величественным, да. Первозданным и пугающим в своем масштабе, конечно. Но в лучах утреннего солнца он даже выглядел живописно. Я проверил карту, наметил себе первый, пока неглубокий маршрут вдоль опушки, и двинулся в путь.

Первые впечатления были восторженными. Как биолог, я не мог не восхищаться: мощные ели и сосны, возраст которых исчислялся веками, причудливо изогнутые березы, ковер из мхов и лишайников, в котором копошилась жизнь. Я достал блокнот и начал делать первые заметки, фиксируя обычные для тайги виды растений и птиц. Сорока стрекотала где-то в ветвях, пролетела стайка клестов. Все как везде.

Но чем дальше я углублялся, отходя от деревни, тем сильнее меня начинало подмывать странное чувство. Я остановился, пытаясь понять, что же не так. И тогда до меня дошло.

Стало тихо.

Слишком тихо. Сорока замолчала. Клесты исчезли. Даже ветер, негромко шумевший в кронах, стих. Я стоял в полной, абсолютной тишине, будто внутри гигантского, звуконепроницаемого колпака. Это была не умиротворяющая лесная тишь, а гнетущая, мертвая пустота. Так не бывает. В лесу всегда есть хоть какое-то движение, звук. Здесь же жизнь будто замерла, затаилась.

Я заставил себя сделать еще несколько шагов, и нога провалилась во влажную землю по щиколотку. Посмотрев вниз, я замер. На мягкой почве отпечатался четкий след. Но это был не медвежий след, не волчий, не лосиный. Он был крупным, с длинными, почти пальцеобразными отпечатками, но без когтей. Что-то среднее между медвежьей лапой и… человеческой ступней. Холодок пробежал по спине. Я быстро достал фотоаппарат и сделал несколько снимков.

«Аномалии в поведении фауны», – вспомнил я свою же ложь Сергею. Вот тебе и аномалия. Исчезновение птиц и этот след. Я пошел дальше, уже не восхищаясь, а всматриваясь в каждую тень, вслушиваясь в эту давящую тишину.

И тогда я увидел их. Метки. Примерно на уровне груди на стволах нескольких сосен были вырезаны символы. Тот самый знак с дедовой карты. Неправильный круг, перечеркнутый зигзагом. Они выглядели старыми, края зарубок затянулись темной коркой, но были отчетливо видны. Кто и зачем их сделал? Дед? Или кто-то другой, кто знал этот символ?

Энтузиазм окончательно испарился, уступив место настороженности. Я провел в лесу еще пару часов, но больше ничего примечательного не нашел. Только эту тишину. Она была самым жутким из всего, что я встретил. Она была живой. Она висела в воздухе, давила на барабанные перепонки, шептала без слов, что я здесь лишний.

Возвращаясь к деревне, я почувствовал себя так, будто выбрался из-под воды. Снова запели птицы, подул ветер, я услышал мычание коровы где-то вдалеке. Я обернулся. Лес стоял все таким же величественным и спокойным. Но теперь я знал, что это обман. Под этой маской скрывалось нечто иное.

Вечером, сидя в своей каморке, я листал фотографии следа и меток. Я был ученым, я верил в факты. А факты говорили, что здесь происходит нечто, не укладывающееся в рамки стандартной биологии. Слова деда из дневника всплыли в памяти с новой силой: «Тени длиннее, чем должны быть…»

Я подошел к окну. Ночь была лунной, и лес был виден как на ладони – черный, безмолвный, полный тайн. И в этот раз мне не показалось. Я увидел. На самой опушке, между двумя стволами, на мгновение мелькнула тень. Высокая, неестественно худая. Она не двигалась, как должно двигаться животное. Она будто перетекала от одного дерева к другому, а затем растворилась в темноте.

Я отшатнулся от окна, сердце заколотилось где-то в горле. Это не было игрой света. Это не была усталость.

Это была тень. И теперь я знал наверняка – дед не бредил. Он предупреждал.

Глава 5: Пропавшая овчарка

Утро началось не с пения птиц, а с приглушенного, но отчаянного плача. Я выглянул в сени и увидел ту самую старуху, Матрёну. Она сидела на завалинке, и ее трясущиеся плечи выдавали беззвучные рыдания. Рядом стоял Сергей, его лицо было мрачным, как грозовая туча.

– Пропала, Серёженька, пропала моя Зорька, – всхлипывала старуха, сжимая в руках клочок какой-то тряпки. – Никогда со двора не уходила, преданная была…

Зорька, как я понял, была ее овчаркой. Не молодой и резвой, а старой, умной собакой, которая, по словам Матрёны, была ей как родная.

Сергей тяжело вздохнул, глядя куда-то в сторону леса.

–Знаю, Матрёна, знаю. Схожу, посмотрю.

Его взгляд скользнул по мне, и в его глазах я прочитал не просто досаду, а нечто более глубокое – знакомую усталую тревогу.

– Биолог, – позвал он меня. – Собирался лес изучать? Вот и повод. Поможешь искать собаку. Двум парам глаз сподручнее.

Я тут же согласился. Это был шанс заглянуть в лес не как посторонний наблюдатель, а с конкретной целью, да еще и в компании местного, который знает каждую тропку.

Мы шли молча. Сергей двигался легко и бесшумно, я же пыхтел следом, спотыкаясь о корни. Он повел нас не по той тропе, где я был вчера, а чуть в стороне, туда, где лес смыкался плотной стеной.

– Она тут любила бродить, – хрипло бросил Сергей, не оборачиваясь. – Мышей ловила. Дура старая…

Мы обшаривали кусты, звали, свистели. Тишина в ответ была все той же – гробовой. Я уже начал думать, что собака просто убежала и заблудилась, может, подранена кабаном, когда мой взгляд упал на колючий куст ракитника. На нем, будто нарочно зацепившись, висел клочок короткой серой шерсти.

– Сергей, смотрите!

Он подошел, взял шерстинку, потер ее между пальцами.

–Зорькина, – подтвердил он без тени сомнения. – Значит, тут и была.

Мы начали внимательно осматривать землю вокруг. И тут я увидел его. Рядом с кустом, на влажной, мягкой земле, был отпечаток. Тот самый, что я видел вчера, только еще более четкий. Крупный, с длинными пальцеобразными выступами, без когтей. Он был свежим.

Сергей наклонился над ним, и его лицо вытянулось. Все его напускное безразличие испарилось, сменившись сосредоточенной, почти зловещей серьезностью.

– Ну что, биолог, – прошептал он, не глядя на меня. – Нашел свою аномалию?

– Что это? Медведь? – спросил я, уже зная ответ.

– Медведь когти оставляет, – он провел пальцем вдоль отпечатка. – И лапа у него – лапа. А это… – он не договорил, лишь тяжело поднялся. – Это не медведь.

Он отошел в сторону, снял с плеча ружье и осмотрел его, будто проверяя готовность к бою. Потом его взгляд упал на ближайшую сосну. Я последовал за его взглядом. И обомлел. На коре, чуть выше человеческого роста, был свежий, сочащийся смолой срез. Знак. Тот самый. Кто-то или что-то вырезало его совсем недавно.

– Идем отсюда, – резко сказал Сергей. – Собаки тут уже нет.

– Что вы имеете в виду? – не отставал я, догоняя его. – Что это за след? Кто эти метки делает?

Он шел так быстро, что я едва поспевал.

– Я же говорил – не суй нос. Не твое дело. Нашел свою странность? Радуйся. Теперь делай выводы и вали отсюда, пока цел.

– Но собака… Матрёна…

– Собаки нет! – он обернулся на меня, и в его глазах горел настоящий, животный страх. – Понял? Нет! И тебя тоже не будет, если не прекратишь шляться по лесу! Забудь. Про собаку. Про след. Про всё.

Мы вышли на опушку. Сергей, не прощаясь, свернул в сторону своей избы. Я же остался стоять, глядя на темный провал между деревьями. В руке я сжимал тот самый клочок серой шерсти. Доказательство.

Но доказательство чего? Пропажи собаки? Да. Но не только. Это было доказательство того, что в лесу есть нечто, что оставляет странные следы, помечает свою территорию и забирает все живое. И старухина овчарка была лишь первым, самым безобидным звеном в этой цепи.

Я понимал Сергея. Он боялся. Но его страх лишь подстегивал мое любопытство, смешанное с леденящим душу предчувствием. Это только начало.

Глава 6: Сказания Матрёны

Вечер в доме Матрёны повис тяжелым, неподвижным полотном. Старуха не плакала больше. Она сидела на лавке у печки, неподвижная, как изваяние, уставившись в одну точку на закопченной стене. Ее горе было тихим и оттого еще более пугающим. Воздух был густ от запаха сушеных трав и тления. Я сидел напротив, не в силах найти слов. Что можно сказать? «Я видел след неведомого зверя, который, вероятно, утащил вашу собаку»?

Внезапно она пошевелилась. Ее костлявые пальцы потянулись к глиняному кувшину, стоявшему в темном углу. Это был не молочный кувшин. Она налила мутной, желтоватой жидкости в деревянную чару и отхлебнула залпом. Потом еще. Пахло резко и терпко – самогон, настоянный на чем-то горьком, полынном.