Заметки интроверта (Сказки хвойного леса)

Заметки интроверта (Сказки хвойного леса)

Запах тишины..

Жил-был один дядька. Мирон. Жил он в старом загородном деревянном домике, где из окна было видно большое, широкое поле, с левой стороны упирающееся в лес. Он существовал, как серый камень в стене – незаметно, безучастно, равнодушно. Но настоящая его жизнь начиналась там, где кончался асфальт. Его душу лечила вода.

Каждый год, с приходом весны, лишь только сойдёт лёд с таёжных рек, он грузил в старенький внедорожник свою надувную байдарку, вёсла, спальник, палатку и уходил .. В глухие места, водными маршрутами.. Не от людей уходил, а к себе. Сибирские реки манили своим невероятным неповторимым букетом запахов . Где-то тихие, спокойные, молчаливые, задумчивые .. Где-то быстрые, с бурными перекатами. Тайга встречала туманами . Он знал язык ветра, любил звук воды под веслом.. и суровую сказочность таёжных ночей.

В тот год он сплавлялся по одной небольшой но протяженной реке. Вода была холодной, как сталь, и прозрачной, как сама чистота. Он шёл вниз по течению несколько дней, не встречая ни одной души. И в этом была его благодать.

На третью ночь он встал лагерем на высоком песчаном яру. Развёл костёр, сварил уху из хариусов, которых поймал по пути. Солнце медленно заходило за еловые верхушки, окрашивая оранжевыми красками возвышающуюся каменную стену на противоположном берегу. Как самый широкий экран самого большого и безлюдного кинотеатра.. Мирон замер, глядя на огонь, в котором плясали его мысли. И в какой-то момент, в промежутке между треском полена и плеском воды в реке, он увидел её .

Она вышла из темноты леса, как туман, принимающий форму. Не испуганная туристка, не потерявшаяся грибница. Она как будто была… частью этого пейзажа, всё это время, пока Мирон был здесь. В её движениях была та же плавная сила, что и у течения реки. Простые черты лица, тёплые глаза, в которых, казалось, застыл свет отдалённого костра.

– Не помешаю? – её голос был тихим, но не робким. Таким же глубинным, как шум тайги. Мирон лишь молча кивнул на камень напротив. Она села, сбросив с хрупких женских плеч, рюкзак . Не было ни лишних слов, ни расспросов. Она протянула руки к огню, и он заметил, что пальцы её в мелких царапинах и без маникюра, как у человека, кто не боится земли и дерева.

Они молчали. Но это не была неловкая тишина. Это было совместное слушание: ночи, реки, самого времени.

Вода в котелке закипала. Она достала из рюкзака небольшую стеклянную баночку с откручивающейся крышкой. Насыпала из неё в котелок чай на травах, пахнущих шиповником, чабрецом и мятой и налила ему. Глоток был таким же тёплым и неожиданно-приятным, как это нежданное присутствие загадочной, но какой-то неведомо родной гостьи.

Они беседовали. Не о быте, не о прошлом. Она рассказывала о том, как поёт лёд на озере в лунные ночи, а звёзды – молчаливые слушатели, только еле заметно подмигивают своими глазами.. О том, как старый кедр хранит в своих ветвях память о столетних засухах и бурях. Она говорила, что реки – это не дороги, а нити, связывающие тайгу и океан, и тот, кто идёт по воде, на время становится частью этой связи.

– Ты ищешь тишину? – наконец спросила она, глядя не на него, а на пламя.

–Я в ней живу, – ответил Мирон.

–А я её храню, – сказала она. – Для тех, кто способен её услышать. Для тех, кому она – не пустота, а наполненность.

Он слушал, и ему казалось, что он не узнаёт что-то новое, а вспоминает что-то давно забытое. Её слова, как ключи к дверям внутри него самого.

Ночь тянулась, огонь горел ровно, как их тихий, прерывистый разговор. Под утро, когда звёзды начали бледнеть, а холодок с реки потянулся к костру, он сидел, подперев голову руками, и смотрел на последние угли. Он не слышал, как она встала. Только почувствовал лёгкое прикосновение сзади. Она обняла его со спины, положив подбородок ему на плечо. Её руки были прохладными, а щека – тёплой. Она не говорила ни слова. Она просто держала его, глядя вместе с ним на угасающий костёр. Это был разговор безмолвнее всех предыдущих. Разговор на языке простого человеческого тепла, которого ему, возможно, не хватало больше всего. Прикосновение длилось всего мгновение, а может вечность.. А может, ровно столько, сколько нужно, чтобы согрелось сердце.

Он так же не заметил, как она растворилась.. Когда он допил чай, её уже не было. Только на спине Мирона остался её плед. Мягкий, клетчатый, пахнущий дымом, хвоей и чем-то ещё… сладковатым и незнакомым. Её запахом.

Мирон не искал её. Не звал. Он вдохнул полной грудью воздух, втянул в себя аромат с пледа и почувствовал странное, щемящее чувство. Это не была грусть от потери. Это была теплота от встречи. Теплота, которая теперь останется с ним навсегда.

Наутро он свернул лагерь, спустил байдарку на воду и тронулся в путь. Река была та же, лес тот же, небо то же. Но мир стал другим. В нём теперь жило эхо. Эхо костра, который согревал не только руки. Но и что-то внутри грудной клетки.. Эхо того безмолвного объятия, которое стёрло одиночество.

После этой ночи он что-то понял. Он больше не был один. Где-то там, в бескрайней тайге, у костра, сидит она.. Хранительница его тишины. У него остался её шерстяной плед, пахнущий тайгой, дымом и вечностью.

Дом за седым перевалом

Где-то меж пологих травянистых склонов и глухой тайги, вдали от цивилизации, куда спутники смотрят слепым стеклянным оком и видят лишь бескрайнее зеленое море, расположилась тихая деревушка. Место, которого не было ни на одной карте. Те, кто жил здесь, называли его просто – Дом. Когда здесь образовались первые домики и кем – это уже давно обросло всевозможными легендами и точного ответа никто дать не мог.

С одной стороны долину обрамляла высокая, пологая гора, больше похожая на исполинский холм, поросший сочной травой. Местные звали ее Сонной Гривой. По ее склонам неспешно паслись коровы, табунок в пятнадцать голов, лошадей и мелкий скот. Выше, у самого подножия каменной седловины, из расщелины бил небольшой, но шумный водопад, чья вода, искрясь на солнце, стекала вниз ручьями, чтобы напоить пастбище и влиться в озеро. А на горизонте, как стражи, высились настоящие суровые горы в белых, нетающих шапках.

С другой стороны поселения, в двух километрах, текла река Шумная, широкая и сильная. А прямо рядом с деревушкой лежало озеро Светлое, рожденное тем самым водопадом. Оно было таким чистым, что в безветрие казалось окном в подводный мир, где по дну растут сосны, а рыбы плавают меж облаков. Из озера вытекала невеличка-речушка, связывающая его с Шумной, словно пуповина.

Каждые три-четыре месяца, мужчины Дома собирались в путь. Они ездили в разные населённые пункты в округе. Старались не задерживаться там надолго, чтобы не привлекать внимания. Когда-то шли на лодках вниз по Шумной к приречным поселкам. Иногда на лошадях – в удаленные городки в предгорьях. Везли дары тайги: туеса с кедровым орехом, бочонки с морошкой, связки сушеных белых грибов, рыбу холодного копчения. Везут они и свой диковинный товар: льняное масло, от которого в горле сладко щиплет, лакрицы душистого меда, и странные, невесомые и прочные ткани, похожие на сотканный свет. А еще – мази на травах от ран, заживляющие за сутки.

В качестве источников энергии они использовали силу воды, солнца и ветра. В речушке, что вытекала из Светлого, стояло древнее, как сам Дом, колесо с лопастями и электрогенератором, а по течению выше озера, был врезан в скалу роторный генератор, куда по системе труб вода подавалась с огромным напором из верхнего небольшого, горного водоёмчика. Он не жужжал, а лишь издавал ровный, низкий гул, похожий на песню самой земли. За деревушкой, на окраине леса располагались доработанные солнечные панели и ветряные генераторы.

Несмотря на то, что электричество здесь не диковина, их система безопасности работала не от него.. Жители Дома имели необычные способности и связь с природой. Сам лес, поля, река укрывали это место от посторонних лишних глаз. Для чужака тропинки сами собой закруглялись, выводя обратно. Густой, неожиданный туман стлался по земле, скрывая тропы. А навигаторы то зависали, то выключались, то начинали показывать несуществующие обрывы и ложные тропы. Лес был их союзником. И звери – тоже. Среди местных бытует много интересных случаев. Как-то медведица-мать однажды отвела случайных рыбаков за десять километров от Дома, просто неотступно идя за ними по берегу, пока они в страхе не оставили желания в этих местах остановиться.

В сердце деревни, в неприметном бревенчатом срубе с толстыми, теплыми стенами, находилась Лаборатория. Здесь не колдовали – здесь слушали. Были тихие компьютеры в деревянных корпусах, биореакторы, где в симбиозе с особыми грибами росли новые материалы. Но главным был Зал Резонанса. Здесь с помощью сложных камертонов и генераторов чистых частот они настраивали саму материю. Звуковые и электрические частоты заставляли кристаллы расти в заданной форме, а волокна – сплетаться в невероятно прочные нити. Они не подчиняли природу, а с уважением сотрудничали с ней.

Иногда, возвращаясь из торговых путешествий, мужики привозили с собой не только необходимые товары.

Мужчины, бывая в разных населённых пунктах в округе, были тихими наблюдателями. Они видели глаза, выгоревшие от бесконечной беготни. Они умели разглядеть тех, кто дошел до края. Однажды таким нашедшимся стал Андрей, бывший инженер-акустик, задыхавшийся в каменной клетке офисных стен.

Его привезли в Дом на рассвете. Он вышел на берег озера и замер. Воздух был таким, что его хотелось жадно вдыхать полную грудь. В посёлке еле уловимо пахло живицей и хлебом. Местные посматривали на Андрея с интересом. Да и у него все эти жители вызывали какие-то давно забытые, родные чувства. Его не засыпали вопросами. Староста, мужчина с лицом, иссеченным морозами и суровой тайгой, по имени Семен, просто сказал: «Поживи. Посмотри. Ни к чему не обязываем».

Пока Семен говорил, мимо прошла женщина, несшая корзину с только что снятым бельем. Их взгляды встретились на секунду. Она была не просто красива – в ней была какая-то природная, спокойная сила, как у реки или у раскидистой рябины. Уголки ее губ дрогнули в едва заметной, теплой улыбке, и она скрылась за поворотом. В Андрее что-то дрогнуло в ответ, что-то давно забытое и теплое.

Поселили его в небольшом домике на краю озера. Первые несколько дней он только спал и выходил смотреть на воду.

Как-то в одно прохладное, влажное утро он решил прогуляться по лесу. Семен, увидев его, поприветствовал. Перекинулись парой фраз. Семён Свистнул. Из-за угла избы выбрел крупный, умный, мохнатый пес, с светлыми, понимающими глазами.

—Это Странник. Он знает все тропы. Составит тебе компанию, – сказал Семен, похлопав пса по боку. – На всякий случай.

Андрей пошел, и пес бежал то впереди, то позади, то возвращался и тыкался холодным носом в его ладонь. Лес его принял. Деревья не смыкались, тропа не запутывалась. Странник иногда останавливался, принюхивался, и Андрей видел в просветах кустов мелькающую тень рыси или слышал хруст веток – возможно, от лося. Но ни один хруст ветки или шорох кустов не вызывал в нем страха, лишь чувство принадлежности к этому миру. Большому и наполненному дыханием.

Вернувшись, он с новыми глазами смотрел на Дом. Он видел детей, которые строили на берегу озера какую-то замысловатую конструкцию, похожую на плот, споря и смеясь. Он видел женщин, которые просто стирали в корытах, а рядом другие что-то терли в ступах, смешивая травы, и их разговоры были полны тихого, доброго смеха. Он видел мужчин, которые с одинаковым уважением точили топор и настраивали солнечную панель. А вечером у костра он увидел старика, которого все звали дедом Игнатом. Лицо его было похоже на кору старого кедра, но глаза горели живым, молодым огнем. Он почти ничего не говорил, только слушал, и все почему-то обращались к нему, делясь новостями, ища скорее не совета, а наверно просто молчаливого одобрения что ли .

Через несколько недель Андрей зашел в Лабораторию. Ему показали, как с помощью резонанса можно заставить кристалл кварца расти, повторяя структуру снежинки. Ему объяснили, что их сила – в умении слышать гармонию мира и встраиваться в нее, а не ломать ее.

Он спросил у Семена: «Почему вы меня нашли?» Староста посмотрел на озеро, по которому расходилась рябь от брошенной кем-то щепки. —Мир там, за горами, болен шумом и спешкой. Он не принимает, выталкивает тех, кто слишком чуток, чтобы в этом шуме жить. Мы не спасаем. Мы просто даем тихое место. Чтобы душа передохнула и затянула раны. А потом руки и сердце сами найдут дело.

Андрей остался. Его знания акустики оказались бесценными в Зале Резонанса. Он чувствовал частоты, как чувствовал когда-то дисгармонию города, которая его чуть не убила. Он научился настраивать генераторы так, что они пели в унисон с звуками земли.

А однажды вечером он снова увидел ту женщину. Она сидела на скамейке у берега озера и смотрела на закат. Он сел рядом. Они не говорили ни слова. Просто смотрели, как солнце красит снежные шапки далеких гор в розовый цвет. Странник, лежа у их ног, вздохнул спокойно.