Все тропы ведут домой

Марина Целовальникова

Все тропы ведут домой

ГЛАВА 1. БЕЛАЯ ВСПЫШКА

Смех Вани гремел в салоне, как весенний гром. Он снова рассказывал какую-то нелепую шутку, размахивая руками, а Валерия, улыбаясь, смотрела на дорогу. Повернулась, чтобы подыграть ему – и застыла.

Иван смотрел вперёд. Не вперёд – в пустоту. Его лицо стало восковым, а глаза – огромными, незнакомыми. Он медленно, как в дурном сне, поднял руку и показал пальцем куда-то перед ними.

Мир взорвался.

Визг тормозов, рвущий барабанные перепонки. Салон наполнился невесомостью, вырвавшей её из кресла. Удар. Глухой, костяной, впившийся в позвоночник белым пламенем. Оно выжгло всё: Ванин смех, песню по радио, само ощущение жизни.

Сквозь оглушительную тишину, наступившую после крушения, пробился хриплый голос из динамиков.

«…закрой за мной дверь, я ухожу…»

Перед ней стоял Иван. Не в машине. В клубящемся тумане, что заполнил салон. Его взгляд был полон вселенской, неуловимой печали.

– Ванюшка… – попыталась крикнуть она, но звук застрял в горле.

Он покачал головой и начал таять, растворяться в воздухе, как дым. Она протянула руку, пытаясь удержать, схватить, вцепиться…

«…и никто не сможет нам помочь…»

– Останься!

Пиии-пиии-пиии-пиии…

Резкий, электронный звук ворвался в кошмар и разорвал его. Валерия дёрнулась и разлепила веки. В комнате стоял противный писк будильника. Сердце колотилось где-то в горле, всё тело била мелкая дрожь.

Она лежала, не двигаясь, впитывая в себя тишину. Холодный пот стекал по вискам. Эти кошмары длились уже два года. Два года, как Ванюшки, её лучшего друга детства, не было. Слова из песни «никто не сможет нам помочь» звучали не как строчка – как приговор, вынесенный ей самой судьбой.

Она перевела взгляд на инвалидную коляску, застывшую у кровати. Весеннее утро начиналось с воспоминания о том, как он ушёл, а она осталась.

С трудом нащупав на тумбочке блистер с таблетками, она привстала на локти. Знакомая, тупая боль отозвалась в спине, в пояснице – вечное напоминание. Пальцы плохо слушались, одеревеневшие от утренней спастики. Одну капсулу она выронила, и та со звонком покатилась под кровать – потерянный на сегодня солдат в её войне с болью. Привстать было мучительно. Острая, жгучая молния ударила от копчика вверх по позвоночнику, заставив её задохнуться. Взяв стакан с водой, она разом опрокинула горсть пилюль и с облегчением рухнула на подушку, чувствуя, как холодная влага от пота проступает на лбу. Каждое утро было маленьким повторением той аварии.

Солнечные зайчики плясали на потолке, но она смотрела сквозь них, видя лишь отсвет той самой белой вспышки.

Два года назад слова врача прозвучали как окончательный вердикт: «Вы больше не сможете ходить». Тяжёлое повреждение на уровне пояснично-крестцового отдела. Нервы, отвечающие за ноги и тазовые органы, разорваны. Ещё никогда за свои 25 лет Валерия не чувствовала такого леденящего, животного ужаса. Каждую минуту она прокручивала в голове ту аварию. И каждый раз винила только себя.

В дверь постучали.

– Открыто, – тихо сказала Лера.

Дверь скрипнула, и в комнату вошла Антонина Ивановна.

– Привет, птичка. Ну как ты тут? – её серые глаза, лучистые и живые, с беспокойством скользнули по Валерии. Поставив пакеты с продуктами на стул, женщина поправила выбившиеся из светлого хвостика кудряшки.

Не дожидаясь ответа, она мягко, но уверенно обняла Леру и помогла ей перебраться с кровати в кресло. За два года Антонина стала ей ближе многих. Она была единственным человеком, который видел её не как инвалида или объект жалости, а просто как Леру. Она знала, что таблетки нужно раскладывать на тумбочке слева, потому что правой рукой Лере было больно тянуться. Она приносила ей не просто «вкусняшки», а именно пончики с клубничной начинкой, о которых Лера случайно обмолвилась полгода назад. В этой войне за выживание Антонина Ивановна была её единственным тылом.

– Спасибо, – тихо, с неизбывной грустью в глазах, отозвалась девушка.

– Я тебе тут вкусняшек купила, – женщина подмигнула. – Всё, как ты любишь. Ладненько, я в обед зайду, хорошо? Ещё что нужно?

– Нет… Если что – позвоню. Хорошего дня.

Когда дверь закрылась, Валерия подкатилась к пакетам. Порылась на дне и достала бумажную коробку с пончиками. Позавтракала на автомате, не чувствуя вкуса, и взяла ноутбук.

Листая ленту в соцсети, она наткнулась на странную рекламу. На тёмном фоне светилась загадочная надпись: «Осознанные сновидения. Стань хозяином своих снов».

Курсор на секунду замер. Сердце ёкнуло. Воспоминание о Ванюшкином взгляде, полном печали, пронзило её острее боли в спине.

«Осознанные сновидения», – прошептала она. Это звучало как безумие. Но разве её нынешняя жизнь не была большим безумием? Вечно глотая таблетки, чтобы заглушить боль, которая была единственным, что она чувствовала по-настоящему? Она посмотрела на зайчиков на потолке. Они были так же недосягаемы, как и всё, что было до аварии. Но что, если во сне нет ни боли, ни коляски? Что, если там можно не только ходить, но и… найти его?

Этой мысли было достаточно. Дрожащим пальцем она нажала «Приобрести».

ГЛАВА 2. ШРАМ

Курс по осознанным снам стал для Валерии не просто увлечением – единственным лучом в кромешной тьме ее существования. Открыв первый урок, она впивалась в каждую строчку с жадностью утопающего. Здесь, в этих текстах, таилась возможность сбежать. Не из квартиры – из собственного тела.

Она так погрузилась в чтение, что не заметила, как наступил обед. В дверь постучали.

– Лерочка, это я! – раздался знакомый голос за дверью.

Антонина Ивановна вошла, снимая потрепанную куртку. Ее появление было как глоток свежего воздуха в этом затхлом мире – но вместе с ним приходило и горькое осознание реальности.

– Таблетки выпила? – женщина бросила взгляд на нетронутый блистер на тумбочке.

– Нет, я… занята. Забыла, – Лера не отрывала глаз от экрана.

– Давай, выпей. Потом тебе переодеться нужно.

От этих слов в груди у Валерии все сжималось. «Переодеться» – такой безобидный бытовой ритуал. Но для нее он означал очередное унижение. Ее тело стало предателем, молчаливым и беспощадным. Оно больше не посылало сигналов, не спрашивало разрешения. Оно просто в любой момент могло напомнить о ее положении холодной влагой, липким стыдом, который приходилось скрывать под одеждой. Каждая такая «осечка» была маленькой смертью, подтверждением, что она потеряла контроль над самой базовой функцией.

– Лерчик-птенчик, что тебе приготовить? Супчик или макароны?

– Честно… ничего не хочется. Но давайте суп, – Лера уставилась в окно, где за стеклом кипела жизнь, к которой она больше не принадлежала.

– Может, прогуляемся сегодня? – предложила сиделка.

– Сегодня нет. Я… занята.

– Чем это?

– Я купила курс. По осознанным снам, – на губах Валерии дрогнула слабая улыбка. – Очень интересное описание было.

– Не знаю я про твои сны, – фыркнула Антонина, но тут же смягчилась. – Но главное, чтобы тебе было чем заняться.

Пока варился бульон, Антонина двигалась по кухне, напевая что-то под нос. Ее обычная жизнерадостность сегодня резала слух.

– Лера, а когда к тебе твоя подружка-то приедет? Сонька?

– Не знаю, – девушка отвечала рассеянно. – Она за два года всего три раза приезжала.

– Но ведь у тебя скоро день рождения! Двадцать шесть лет, как-никак!

– Ну, какой скоро? В июле, через три месяца. Сонька сказала, что в этом году не получится.

– А больше-то друзей у меня и нет, – звучало как приговор.

В комнате повисла тягостная пауза. Антонина перебирала продукты в холодильнике, будто ища повод заговорить.

– Слушай, Лер, я никогда не спрашивала… а где твои родители?

Валерия вздрогнула, словно от прикосновения к ране. Она долго смотрела на свои руки, лежавшие на подлокотниках кресла.

– Я детдомовская. Меня удочерили в десять лет, – она начала нервно перебирать пальцами складки на одежде. – Всегда за каждую провинность били. Мне одна соседка потом рассказала, что слышала, как они говорили… Моя родная мать оставила мне квартиру. А удочерили меня ради пособий.в

Антонина замерла у плиты, не решаясь прервать.

– У них еще трое таких же, из детдомов. Все они меня доставали. В шестнадцать я узнала, где та квартира… и сбежала. Искать меня они не стали. Деньги им платят – и ладно.

Антонина молча подошла и обняла ее. Это был не тот жалостливый, осторожный объятие, которые Лера ненавидела. Это было крепкое, почти материнское объятие.

– Тяжелая у тебя доля, девочка, – прошептала она. – Держись.

Когда суп был съеден, а Антонина, переодев ее, ушла к другому подопечному, в квартире воцарилась знакомая гнетущая тишина.

Валерия подкатила к зеркалу в прихожей. В отражении на нее смотрела незнакомая женщина с короткими каштановыми волосами и огромными глазами, в которых застыла вечная боль. Но хуже всего был шрам. Безобразный, багровый рубец, навсегда прочертивший ее лицо от уголка губы почти до уха. Врач, что зашивал ее тогда, был, видимо, редким косоруким уродом. Потому что выглядело это отвратительно.

Она провела пальцами по шраму, чувствуя подушечками неровную кожу. Это была не просто рана. Это была печать. Отметка о том, что ее прежняя жизнь, прежнее лицо, прежняя Я – мертвы.

С силой откатившись от зеркала, она снова уткнулась в экран ноутбука. Курс сулил возможность стать хозяином своих снов. А что, если во сне нет ни боли, ни коляски, ни этого проклятого шрама? Что, если там можно снова стать целой?

Она прокрутила урок до раздела «Практики». Первое упражнение называлось «Тест на реальность». Нужно было в течение дня регулярно задавать себе вопрос: «Я сплю?» – и внимательно осматриваться, ища несоответствия.

«А в моей реальности всё – одно сплошное несоответствие», – с горькой иронией подумала Лера.

Но она всё равно попробовала. Прямо сейчас.

– Я сплю? – шёпотом спросила она у своего отражения в тёмном экране ноутбука.

В ответ не последовало ни ветра, ни летающих зданий. Лишь привычная, давящая тишина квартиры и ноющая боль в спине. Нет, это не сон. Это её реальность, из которой так отчаянно хочется сбежать.

Вечером, как всегда, заглянула Антонина Ивановна, чтобы помочь ей устроиться на ночь.

– Ну как, Птенчик, настроилась на сладкие сны? – по-матерински потрепала она Валерию по коротко остриженным волосам. – Спокойной ночи, звони, если что.

И, выключив свет, вышла.

Валерия лежала в тишине, прислушиваясь к отдалённому гулу города за окном. Проглотив вечернюю порцию таблеток, она взяла телефон. Палец замер над иконкой сообщений. Затем она быстро набрала: «Сонь, привет. Как ты?»

Ответ пришёл почти мгновенно. Завязался их привычный, немного отстранённый разговор – о пустяках, о работе Сони, о прочитанных книгах. Это не было глубокой исповедью, но это был мостик в другой, нормальный мир, где у людей есть дела, планы и проблемы, далёкие от больничного запаха и вечного сидения в четырёх стенах.

Тело постепенно расслаблялось, побеждённое таблетками и усталостью. Буквы на экране начали расплываться. Последнее, что она почувствовала, прежде чем сознание окончательно отключилось, – это холод стекла экрана у своей щеки. Она заснула с телефоном в руке, в котором всё ещё светился неотправленный ответ Соне.

ГЛАВА 3. ВОПРОС СТРАХУ

Прошло несколько недель с тех пор, как Валерия купила курс. Теория была изучена вдоль и поперёк, но с практикой всё было туго. Целую неделю она методично, как робот, задавала себе вопрос «Я сплю?», вживляла его в повседневность, пыталась ловить тот самый щелчок в сознании. Кошмары не отступали, но теперь у неё была цель, и это рождало в ней жуткий, всепоглощающий интерес. Её жизнь снова обрела вектор.

Самым сложным оказалось выключить мозг. Расслабиться и не думать ни о чём, как требовали инструкции, было невыполнимой миссией для разума, заточенного на боль и постоянный анализ.

«Сегодня последний день весны», – задумчиво произнесла она вслух, глядя в окно на просыпающийся город.

Открыв очередной урок, она наткнулась на фразу, которая заставила её замереть: «Если вас преследуют кошмары, попробуйте не убегать, а спросить у своего страха: «Что ты хочешь мне показать?»

Эти слова отозвались в ней глухим стуком. Обдумывая их, она сделала себе чай, взяла сэндвичи, оставленные Антониной Ивановной, и включила музыку для медитации – монотонный, успокаивающий напев, рекомендованный в курсе.

Подкатив к окну, она распахнула его, впуская ночную прохладу. Потом, привычным движением приподнявшись на руках, перебралась на кровать. Выпила вечерние таблетки, уложила на матрас свои холодные, бесчувственные ноги, которые казались чужими, непослушными грузами, и укрылась одеялом.

Время было позднее, и она, вопреки привычке, не стала листать телефон. Вместо этого она закрыла глаза и мысленно, как мантру, произнесла:

«Страх… Покажи мне, что ты хочешь сказать?»

Мысли снова норовили увести её в сторону, но она упрямо возвращала себя. Тогда она попробовала другой метод – визуализацию. Представила, что лежит и держит в руке телефон. Внимательно всматривалась в этот образ, старалась почувствовать вес гаджета, шероховатость чехла.

И через несколько минут… он стал реальным. Тёплый, тяжёлый, знакомый. Она поднесла его к глазам. Экран светился, но буквы на нём плясали в бессмысленном хаосе.

«Ух ты… У меня получилось. Я во сне», – прошептала она, и её захлестнула волна чистого, детского восторга.

«Тихо, тихо, – тут же одернула себя она, вспомнив предупреждение учителя по курсу, загадочного Сонника. – Нельзя так эмоционально, выкинет обратно».

«Попробую встать».

Она села на краю кровати. Комната была её, но не совсем. За окном – яркий, солнечный день, которого в реальности сейчас быть не могло. Она посмотрела вниз, на свои ноги. Они выглядели… здоровыми. Ровными, живыми.

«Нужно попробовать встать».

Она огляделась в поисках коляски, но её в комнате не было. Осторожно, будто на тонкий лёд, она дотронулась пальцем ноги до пола. И почувствовала! Прохладу ламината, его твёрдую, шероховатую поверхность.

«Кажется, я что-то чувствую», – с невероятной улыбкой прошептала она.

Она поставила одну ногу, потом вторую. И… выпрямилась.

«А-а-ах! Ничего себе! Я стою!» – крикнула она от переполнявшего её восторга.

И в тот же миг… открыла глаза. В своей комнате. Где за окном была глубокая ночь.

«Чёрт! – выругалась она, сжав кулаки. – Вылетела».

Злость на себя за несдержанность была сильной, но её перебивало жгучее желание вернуться. Она снова закрыла глаза, сконцентрировалась на образе телефона в руке. На этот раз провалилась в сон мгновенно.

«Покажи мне, что хочешь сказать…» – её тихий шёпот пронзил тишину нового сна.

Рядом снова зазвучал Ванюшкин смех. Она повернула голову и увидела, как его лицо начало искажаться, превращаясь в злую, насмешливую маску. И в этот раз её внутренний страж сработал:

«Я сплю?»

Щелчок. Осознанность вернулась, кристально чистая. Искажённая маска Вани растаяла, его лицо стало спокойным, обычным. Он улыбнулся.

«Ваня! Ваня!» – закричала она, подбегая к нему.

«Что? Что с тобой?» – удивился он.

«Господи, как я по тебе скучала! Прости, я во всём виновата!»

Он мягко поднёс палец к её губам.

«Тш-ш-ш… Ты не виновата. Понимаешь? – его голос звучал так ясно и тепло, словно он и правда был здесь. – Просто отпусти меня».

И он начал растворяться, таять в воздухе, как утренний туман. Его улыбка еще несколько секунд висела в темноте, словно след от пролетевшей звезды.

«Нет!» – её крик, полный отчаяния и боли, вырвался наружу и вышвырнул её из сна. Она проснулась, вся в слезах, от собственного крика. Но это были не слёзы бессилия, а слёзы катарсиса – горькие и очищающие. Впервые её бессилие было смешано не с отчаянием, а с ростком странного, непонятного облегчения. В груди было пусто и больно, но будто после долгой операции. На часах светилось «5:04».

Спать больше не хотелось. Она взяла телефон и почти машинально запустила «Начало» – фильм об осознанных снах, который она пересматривала уже в который раз.

Но смотреть не получалось. Мысли возвращались к одному.

«Что это значит? Все это время мой страх, моя совесть были сломаны чувством вины. А он сказал… что я не виновата. Просто отпусти».

Стало ли ей легче? Не совсем. Рана была слишком глубокой. Но впервые за два года в эту рану попал луч света. Она не просто увидела его. Она поговорила с ним. И он простил её.

Это был самый важный сон в её жизни.

ГЛАВА 4. ЦЕНА СВОБОДЫ

Ветер ласкал ее лицо – нежный и теплый, пахнущий цветущими липами. Утро было по-настоящему солнечным. Она открыла глаза, и первое, что ощутила – не привычную боль, а сладкое, пьянящее послевкусие свободы. Еще бы! Вчерашний осознанный сон удался на славу. Она сама создала тот мир.

Выпив свои лекарства, она пересела в кресло, умылась и налила себе кофе. Подъехав к окну, она любовалась лесом, но видела не его, а те самые цветущие поляны и хрустальные водопады из своего сна. Практики принесли ей уже хороший результат, и теперь каждое утро она проживала в сладком, мучительном ожидании ночи. Реальность стала лишь назойливым интермедио между актами главного спектакля ее жизни.

В дверь позвонили.

– Привет, птичка! – раздался знакомый голос Антонины. – Давай одеваемся и пошли гулять. День-то какой!

Утро выдалось теплым, и то, что Лера жила на первом этаже, было редким удобством в ее новой жизни. Но мысль о прогулке вызывала у нее тошнотворный спазм в животе. «Гулять». Это слово теперь означало для нее стать объектом жалости, любопытства или быстрого, украдкого отведения глаз. Спорить не было сил.

Оделись быстро и молча. Антонина, стараясь быть позитивной, болтала о пустяках, но Лера не слышала. Она опустила голову, стараясь сделать себя невидимой, мысленно считая шаги сиделки, толкавшей коляску. Каждый поворот колеса отмерял расстояние до желанного возвращения домой.

Они зашли в ТЦ за покупками. Яркий свет, гул голосов, смех – все это било по нервам. Она чувствовала себя прикованной к позорному столбу на городской площади.

– Эй, привет! Лера, это ты?

Голос прозвучал, как выстрел. Она медленно подняла голову и увидела Вику. Свою бывшую подругу, которая три года назад уехала в другой город и растворилась, как дым.

– Привет, Вика, – голос Леры прозвучал хрипло и отчужденно.

– Куда пропадала?

– Да нужно было уехать, это не так важно, – отмахнулась Вика, и ее взгляд упал на коляску. Ее глаза округлились от неподдельного, почти бестактного любопытства. – С тобой-то что случилось? Почему ты на коляске?

Внутри у Леры все оборвалось. Этот вопрос вскрыл ее, как скальпель. «Случилось? Со мной ничего не «случилось»! Меня убили в той машине, просто тело еще не поняло этого!»

– Это тоже не так важно, – прошипела она, и в ее глазах вспыхнула такая ярость, что Вика отшатнулась. Лера с силой рванула колеса, резко развернув коляску и оставив бывшую подругу в полном недоумении. Антонина, бросившая на Вику осуждающий взгляд, поспешила за ней.

Приехав домой, Лера молча проглотила обед. Время до вечера пролетело в тумане. Единственной реальностью теперь был сон. Единственной свободой – та, что она создавала сама.

Ложась спать, она быстро вошла в нужную фазу. На этот раз она представила себя не дома, а на поляне цветов у водопада. И в мгновение ока оказалась там. Теплый ветер дул в лицо, запах роз и свежести ударял в нос. Она подняла руки к небу и засмеялась – звонко, по-настоящему. Никогда еще она не чувствовала себя так живо.

«Сегодня я не вернусь», – пронеслось в голове, и от этой мысли перехватило дыхание. Не от страха, а от предвкушения.

Прогуливаясь, она решила перескочить в другое место. Нащупав невидимую дорогу через кусты, она вышла к парку аттракционов. Людей было много, и ей в голову пришла дерзкая, опасная идея.

– Привет, – подошла она к парню. – А ты в курсе, что это сон?

– Что? – он удивленно нахмурился.

– Да-да, это сон, – повторила она, чувствуя себя богиней, открывающей смертным тайну мироздания.

– Да ну? Хочешь сказать, я во сне?

И вдруг его лицо задрожало, поплыло. Глаза стали пустыми, рот исказился в беззвучном крике, а кожа почернела и потрескалась. Он превратился в кошмарного монстра и шагнул к ней.

Лера побежала. Она бежала, не видя дороги, пока не упала, споткнувшись о корень. Обернувшись, она увидела, что монстра нет, а перед ней – высокая каменная стена. Пройдя вдоль нее, она снова вышла к своему водопаду, тяжело дыша.

«Глупость. Это всего лишь сон. Мой сон», – напомнила она себе, отряхивая колени. И тут вдали, между деревьев, мелькнула тень. Не монстра – высокая, человеческая фигура. Мужчина. Он скользил между стволами, не приближаясь и не удаляясь, просто наблюдая.

И в этот момент все вокруг задрожало. Поляна, небо, водопад – все поплыло, как картина под дождем. Последнее, что она увидела, – был этот незнакомец, который теперь стоял совсем близко. Его лицо было скрыто в тени, но она почувствовала на себе его тяжелый, изучающий взгляд.

***

Сознание вернулось к ней резко, выдернув из радужного мира и швырнув в предрассветную серость комнаты. Тяжесть, ноющая боль в спине – все вернулось стократно больнее.

Задумавшись, Лера села на кровати и, повинуясь мышечной памяти сна, опустила ноги. И в тот же миг забылась. Остаток иллюзии, инерция свободы заставили ее тело сделать движение, чтобы встать. Последовавший за этим удар о пол был жестоким, костяным возвращением в реальность.

– Черт! – вырвалось у нее сквозь слезы, не столько от боли, сколько от бессильной ярости. Она снова была здесь. В клетке. Она била кулаком по половику, пока боль в костяшках не перебила боль в душе. Но как забралась на коляску, она уже не помнила. Это далось ей ценой нечеловеческих усилий и полностью истощило последние силы.

Когда через час пришла Антонина, она ахнула:

– Девочка, что с тобой? Ты вся белая, как полотно! Руки ледяные!

– Ничего… Все хорошо, – прошептала Лера, и ее голос звучал пусто и далеко, будто доносясь из глубокого колодца.

– Как тебя тут в таком состоянии оставить? – голос сиделки дрогнул от нарастающей паники. Она потрогала лоб Леры, попыталась поймать ее взгляд. – Лерочка, родная, посмотри на меня!

Но мир перед глазами уже плыл. Янтарные глаза закатились, веки сомкнулись. Тело обмякло.

– Валерия! Детка, да открой же глазки! – Антонина трясла ее за плечо, хлопала по щекам, но тело было безвольным и тяжелым. Сердце бешено колотилось где-то в горле. «Скорая! Надо вызывать скорую!»

Врачи, приехавшие на вызов, качали головами. Они зафиксировали необычную мозговую активность. Тело было живого человека, а мозг работал так, будто он одновременно и спит, и бодрствует. Они сказали что-то про «кататонию» и «сопор неясного генеза». Ее бережно переложили на носилки и увезли.

Лера осталась лежать на больничной койке, не двигаясь. Ее сознание было где-то далеко, в мире, где не было боли, а был только теплый ветер, цветущая поляна и чей-то незнакомый, пристальный взгляд из чащи леса.

ГЛАВА 5. ОЗЕРО ПОСЛЕДНЕЙ НАДЕЖДЫ

Тихая, словно из другого измерения, музыка заставила Леру замереть. Та самая мелодия, что звучала в машине тогда… Она пошла на звук.

Под сенью древнего дуба сидел незнакомец. Его бархатный бас пробрал до мурашек.

– Привет.

Она рассмотрела его: сияющая, почти фарфоровая кожа, волосы цвета тёмного шоколада. Но больше всего – его глаза. Точная копия её собственных – янтарные, пронзительные.

– Здравствуйте, – голос её дрогнул. Контуры его фигуры поплыли, как в жарком мареве. – Вы… кто?

– Лео. Кажется, я забрёл не туда. Это твой сон?

– А разве сны бывают чужими? – она не понимала, говорит ли с галлюцинацией или с кем-то реальным.

– О, ещё как бывают. Я… исследователь. А ты?

Его взгляд скользнул по её коротким волосам, задержался на впалых щеках и огромных глазах – двух озёр боли.

– Лера. В мире снов я могу ходить. А в настоящем – нет.

– Не понимаю. Что значит "не можешь ходить"?

Она сжала кулаки. В его голосе не было насмешки – лишь чистое недоумение.

– Моё тело сломано. После аварии. Я передвигаюсь в коляске.

– В коляске? – он покачал головой. – В "Истоке", откуда я родом, таких слов нет. Никто не знает боли.

Глубокий вдох. Признаваться было больно, но в его глазах она видела лишь искреннее любопытство.

– Мой мир жесток. Здесь нет магии, которая могла бы меня исцелить.