Корректор реальности

Корректор реальности

Глава 1: Дождь и скука приводят к неожиданным последствиям

Если вы думаете, что чудеса начинаются с раскатов грома и вспышек молний, позвольте вас разочаровать. В моем случае все началось с тридцать третьей капли, медленно сползающей по оконному стеклу. Я помню каждую из них – этот дождь был таким же монотонным, как и вся моя жизнь.

Меня зовут Виола. И на момент начала этой истории моим главным достижением было умение с первого взгляда отличать настоящую усталость от простой лени. В тот вечер я предавалась обоим состояниям одновременно, растянувшись на потрепанном диване и наблюдая, как серый ноябрь за окном медленно поглощает остатки дня.

Работа в крошечной типографии, где я проводила дни за корректурой чужих текстов, научила меня двум вещам: безразличию к опечаткам и ненависти к курсиву. Мой мир состоял из трех комнат – квартира, офис и промежуточное пространство между ними, – и я почти смирилась с тем, что он никогда не станет больше.

Переломный момент, как это часто бывает, случился из-за пустяка. На обратном пути домой, спасаясь от внезапного ливня, я заскочила в комиссионный магазин тети Люси – место, где времени, казалось, не было дела до самого себя. Среди пожелтевших кружев и потертых чемоданов мой взгляд уловил странное движение. На полке с бижутерией, между брошкой в виде стрекозы с отломленным крылом и парой тусклых серег, лежала небольшая брошь в форме улитки. Ее раковина была покрыта сложным узором, напоминавшим то ли древние письмена, то ли просто причудливую резьбу. Что-то в ней заставило меня протянуть руку.

В пальцах металл оказался на удивление теплым. Я повертела брошь, разглядывая ее под тусклым светом лампы. Ничего особенного – просто безделушка, каких сотни. Решив, что сегодняшний день хоть чем-то должен отличаться от вчерашнего, я рассталась с последней купюрой в кошельке.

Дома, заваривая чай, я приколола брошь к старому кардигану. И тут началось нечто… странное. Сначала показалось, что узор на раковине поплыл, как узоры на поверхности воды. Затем воздух в комнате сгустился, стал вязким и тяжелым. Звук дождя за окном внезапно прекратился, сменившись нарастающим гулом, похожим на отдаленный шум типографской машины.

Я бы, наверное, испугалась, если бы не ощущение странного спокойствия, разливавшегося по телу вместе с теплом от броши. Комната поплыла, краски смешались в сероватую массу, и через мгновение я уже сидела на том же диване, но в совершенно другом помещении.

Передо мной был кабинет, заваленный бумагами и книгами, а в воздухе витал запах старой бумаги, кофе и чего-то еще – возможно, пыли с дорог, по которым никогда не ступала нога человека. У окна стоял мужчина в нелепом зеленом пиджаке, помешивая ложечкой содержимое массивной кружки.

– А, Виола, – произнес он, как будто мы были старыми знакомыми. – Я как раз начал волноваться, что вы опоздаете. Меня зовут Джаспер Ван-Дорн. Добро пожаловать в Отдел необычных происшествий и корректировки реальности.

Он протянул мне листок бумаги, где уже было вписано мое имя, а рядом стояла странная должность – «наблюдатель за аномалиями».

– Кажется, здесь какая-то ошибка, – попыталась я возразить. – Я просто корректор…

– …который может с первого взгляда найти ошибку в тексте, – закончил за меня Джаспер. – Идеально. Нам как раз нужен кто-то с таким навыком. Только теперь вам предстоит искать ошибки не в текстах, а в самой реальности. Чай наливать будете?

Я посмотрела на брошь на своем кардигане. Улитка словно подмигнула мне, на мгновение сверкнув в свете настольной лампы. Что ж, определенно, это было интереснее, чем тридцать третья капля на стекле.

Глава 2: Здесь учат заполнять формы, а учатся совсем другому

Дорогой мой читатель, вы когда-нибудь заполняли анкету, в которой вопрос: «Перечислите все известные вам способы применения ломтика лимона, кроме прямого назначения» стоял на одном уровне с пунктом: «Опишите топографию ваших снов»? Если нет, то вы многое потеряли. А я – приобрела. Головную боль, в первую очередь.

Пока я размышляла над тем, можно ли считать использование лимона для чистки медных ручек котла «прямым назначением», мистер Ван-Дорн, устроившись в кресле напротив, с видом полнейшего удовлетворения наблюдал за моими мучениями.

– Не зацикливайтесь на логике, дорогая Виола, – посоветовал он, отхлебывая из своей вечной кружки. – Логика – это костыль, на котором реальность прихрамывает. Нас же интересует ее походка в естественном состоянии.

– Я корректор, – пробормотала я, выводя в графе «Сущность вашей сущности»: «Бывший корректор с пытливым умом и обостренным чувством долга перед запятой». – Меня учили искать и исправлять ошибки. А это… – я ткнула пальцем в анкету, – похоже на коллективную ошибку.

– Именно! – обрадовался Джаспер. – Вы схватываете суть быстрее, чем я ожидал. Наш мир, Тумань-Сити, – это сложнейший, многослойный текст. И иногда в него закрадываются… скажем так, стилистические несоответствия. Наша задача – находить их и аккуратно править, пока они не превратились в смысловые ошибки, способные разорвать страницу.

Дверь в кабинет скрипнула, и в комнату бесшумно вошла высокая худая женщина в строгом платье цвета старого пергамента. От нее пахло сухими травами и стариной.

– Мелания, знакомься, – кивнул Джаспер. – Наша новенькая, Виола. Проявила недюжинные способности к философскому осмыслению лимона.

Женщина оценила меня взглядом, который, казалось, взвесил не только меня, но и все мои прошлые и будущие поступки.

– У нее пахнет тоской, – безразличным тоном констатировала Мелания. – И остывшим кофе. Но есть нота… чернильного орешника. Это интересно. – Она повернулась к Джасперу. – Джаспер, исчезновение запаха утреннего кофе на бульваре Серебряных Фонарей подтвердилось. Феномен локален, но стабилен.

– Вот и отлично! – Джаспер хлопнул в ладоши. – Виола, откладывайте свою анкету. Первое практическое задание ждет. Мелания, будьте добры, сопроводите нашего стажера и проследите, чтобы она не исправила ничего лишнего. Помните, Виола, – он посмотрел на меня уже без тени шутки в глазах, – вы пока только карандаш с мягким ластиком. Не беритесь сразу за чернильный нож.

Я послушно встала, чувствуя, как сердце забилось чаще. Страха не было. Было жгучее, до смешного неуместное любопытство. Я поправила брошь-улитку на кардигане и кивнула Мелании.

– Готова.

И знаете, дорогой читатель, это была первая за долгие годы правда, которую я произнесла вслух.

Глава 3: Запах тишины и исчезнувшего кофе

Бульвар Серебряных Фонарей оказался именно таким, каким я представляла себе улицу в городе, который Джаспер назвал Тумань-Сити: узкая мостовая, выложенная брусчаткой, меняющей цвет в зависимости от угла зрения, и фонари, действительно отливающие мягким серебристым светом, хотя никаких источников пламени или электричества в них разглядеть не удавалось. Воздух был напоен ароматами цветущих где-то поблизости незнакомых растений, жареных каштанов и… ничего более. Именно это «ничего» и было проблемой.

– Здесь, – коротко бросила Мелания, остановившись перед небольшим кафе с вывеской «У последнего вздоха миндаля». – Запах кофе исчез ровно три дня назад. В семь утра по местному времени.

Я закрыла глаза, пытаясь представить себе это место таким, каким оно должно быть. Уютная давка столиков, звон чашек, горьковатый, бодрящий аромат свежесмолотых зерен… Но ничего не выходило. Воздух был стерильно чист, как в операционной. Никаких следов.

– Я не понимаю, – призналась я. – Как можно украсть запах? И главное – зачем?

– Вопрос «как» часто приводит к ответу «кто», – бесстрастно ответила Мелания. – А вопрос «зачем» – к ответу «почему». Не перепутай их. Джаспер верит, что твои способности корректора помогут. Действуй.

Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Ответственность давила на плечи не хуже мешка с цементом. Я медленно прошлась вдоль витрины кафе, стараясь уловить хоть что-то. Ничего. Абсолютная ароматическая пустота. Отчаяние начало подбираться к горлу. Мой первый «заказ», и я терплю фиаско.

Моя рука сама потянулась к броши-улитке на кардигане. Металл снова был теплым, почти живым. Я задержала на нем пальцы, и вдруг в голове пронеслась мысль – а что, если попробовать «прочитать» это место, как текст? Не искать то, чего нет, а найти ошибку в том, что есть.

Я снова закрыла глаза, отбросив попытки учуять кофе. Вместо этого я сосредоточилась на самом пространстве. Я представила его в виде страницы. Вот текст: витрина, столы, мостовая. Вот знаки препинания: фонари, узоры на брусчатке. Всё на месте. Всё логично. Но хороший корректор чувствует не только явные ошибки, но и стилистические шероховатости. Ту самую «походку реальности», о которой говорил Джаспер.

И тогда я это ощутила. Едва уловимое, почти невидимое искажение. Не дыра, не пропуск. Скорее… шов. Аккуратный, почти невидимый шов в самой ткани реальности на том месте, где должен был витать запах. Кто-то или что-то не украло аромат, а аккуратно его «вырезало» и «залатало» дырку безразличным, стерильным воздухом.

– Здесь… шов, – неуверенно произнесла я, открывая глаза и показывая на пустое место перед входом в кафе.

Мелания, до этого безучастно наблюдавшая за мной, внезапно оживилась. Ее тонкие ноздри дрогнули.

– Да, – прошептала она. – Теперь я это чувствую. Пахнет… иглой. Острой и холодной. – Она повернулась ко мне, и в ее глазах впервые появилось нечто, отдаленно напоминающее уважение. – Ты видишь не следствие, а сам дефект. Немногие на это способны.

– Но что это значит? Кто мог это сделать?

– Тот, кто боится прошлого, – так же тихо ответила Мелания. – Или тот, кто хочет его скрыть. Запахи – это самые стойкие воспоминания. Они, как якоря, держат события на своих местах. Кто-то пытается поднять якорь.

Она достала из складок своего платья небольшой серебряный свисток, похожий на те, что используют для вызова собак, и извлекла из него не звук, а короткую, яркую вспышку света.

– Я ставлю метку. Отдел займется этим. Твоя работа на сегодня завершена.

Мы молча пошли обратно. Я чувствовала странную усталость – не физическую, а как будто я только что прочитала и исправила тысячу страниц сплошного текста. Но вместе с усталостью было и другое чувство – удовлетворение. Я нашла опечатку. Не в книге, а в мире.

Когда мы вернулись в кабинет Джаспера, он как раз доедал пирожное с безе.

– Ну что, наша корректорша? Нашли ли вы запятую, поставленную не в том месте?

– Не запятую, – поправила я его. – Целую вырванную страницу. Вернее, ее запах.

Джаспер улыбнулся своей загадочной улыбкой.

– Прекрасно. А теперь, Виола, самое сложное. – Он отложил в сторону десертную ложку. – Вам предстоит заполнить отчет о проделанной работе. Форма 7-бета. И поверьте мне, – он многозначительно поднял бровь, – это куда сложнее, чем найти дырку в реальности. Там есть пункт о «метафизических последствиях принятых решений», и его нужно расписать в трех экземплярах. Добро пожаловать в Отдел.

Я вздохнула и потянулась за ручкой. Что ж, даже в волшебном мире есть своя бюрократия. Но почему-то это не вызывало у меня ничего, кроме тихой, спокойной радости. Наконец-то моя скучная жизнь закончилась. И началась другая – странная, абсурдная и бесконечно увлекательная.

Глава 4: Подозревают призрак, а находят нечто большее

Форма 7-бета оказалась чудовищем, превосходящим все мои самые страшные типографские кошмары. «Опишите онтологический статус аномалии до и после вмешательства» соседствовал с «Укажите коэффициент искажения причинно-следственных связей (расчет в приложении Г)». Я провела за ее заполнением три часа, исписав несколько черновиков и сломав две ручки.

– Не будьте перфекционисткой, – советовал Джаспер, заглядывая через мое плечо. – Главное – чтобы было логично неправильно. Полная правильность настораживает начальство.

– Какое начальство? – удивилась я. – Я думала, вы здесь главный.

– Боги милосердны, нет! – рассмеялся он. – Над нами есть еще как минимум семь уровней управления, и никто толком не знает, чем они занимаются. Но отчеты любят все. Это универсальный язык бюрократии.

Сдав наконец злополучную форму в канцелярию (которая представляла собой комнату, заставленную шкафами с папками, откуда доносилось мелодичное посапывание), я думала, что заслужу отдых. Но Джаспер, сверившись с массивными песочными часами на своем столе, покачал головой.

– Время, увы, не ждет. Пока вы сражались с графами, Мелания провела небольшое расследование. Выяснила, кто стоит за нашим «безароматным» случаем.

– Кто? – во мне проснулся азарт сыщика.

– Призрак.

Я уставилась на него, ожидая усмешки, но его лицо оставалось серьезным.

– Призрак? – переспросила я. – Призрак, который ворует… запахи?

– Не совсем ворует. Скорее, коллекционирует. Мелания считает, что это призрак старого парфюмера. Некто Эдгар Ван-Шой. Он жил в этом районе сто лет назад и был одержим созданием идеального аромата – запаха самой ностальгии. По легенде, он так и не преуспел, а после смерти его дух не может успокоиться и продолжает эксперименты, забирая чужие запахи и пытаясь их компоновать.

– И что, он теперь будет вырезать ароматы по всему городу?

– Именно этого мы и опасаемся. И именно поэтому, – Джаспер выдержал драматическую паузу, – вам предстоит с ним переговорить.

Во рту у меня пересохло.

– Переговорить? С призраком? А как? Я не медиум!

– Но у вас есть это, – он указал на мою брошь. – Улитка – символ терпения и чувствительности. Ее раковина – это не просто украшение. Это проводник. Она позволяет вам… прислушиваться к миру. К его тихим, почти забытым слоям. В том числе и к тем, где обитают такие, как Ван-Шой. Вам нужно найти его лабораторию. Она должна быть где-то рядом.

Лаборатория призрака-парфюмера. Эта фраза звучала настолько абсурдно, что стала казаться мне почти нормальной. Таков был Тумань-Сити – город, где безумие было просто другой формой логики.

Ночь уже опустилась на город, когда я снова вышла на бульвар Серебряных Фонарей. Фонари теперь горели чуть тусклее, отбрасывая длинные, зыбкие тени. Я шла медленно, поглаживая пальцами теплую металлическую ракушку на груди.

– Лаборатория, – шептала я про себя. – Где же она?

Я закрыла глаза, пытаясь настроиться так же, как и днем. На этот раз я искала не шов, а нечто иное – след, эхо, отголосок старой одержимости. Я представляла себе запахи не как нечто отсутствующее, а как краски на палитре. Кто-то вырезал кусок этой палитры. Но сам художник… он должен был оставить след.

И я его почувствовала. Слабый, едва уловимый шлейф. Не запах, а его воспоминание. Горьковато-сладкий, сложный букет: пыльные розы, сухая кожа, щепотка горечи и что-то неуловимо знакомое, какая-то нота, которую я не могла опознать. Этот фантомный аромат вился в воздухе, как паутинка, уводя вглубь переулка, примыкающего к бульвару.

Я пошла на этот зов, как лунатик. Переулок был тупиковым, упирался в глухую стену, покрытую мхом. Но аромат-призрак был здесь сильнее. Я подошла к стене и прикоснулась к холодному шершавому камню. И снова, как и днем, я ощутила искажение. Не шов на этот раз, а скорее… складку. Карман реальности.

Сосредоточившись, я надавила ладонью на камень. Камень задрожал и поплыл у меня перед глазами, словно изображение на воде. Еще мгновение – и я стояла не в переулке, а на пороге небольшой, запыленной мастерской.

Воздух здесь был густым и тяжелым от тысяч запахов. На полках стояли ряды хрустальных флаконов, склянок, реторт. В углу дымился медный дистиллятор. А в центре комнаты, спиной ко мне, стоял полупрозрачный силуэт в старомодном сюртуке. Он что-то тщательно смешивал в крошечной колбе, и от него исходил тот самый сложный, горьковато-сладкий аромат.

– Месье Ван-Шой? – тихо произнесла я.

Призрак резко обернулся. Его лицо было бледным маревом, но глаза горели живым, почти безумным огнем.

– Кто вы? – его голос звучал как шелест засушенных лепестков. – Вы принесли мне новый аккорд? Ноту сожаления? Или, может быть, оттенок несбывшейся надежды?

– Я… я из Отдела, – сказала я, чувствуя себя невероятно глупо. – Вы украли запах кофе.

– Украл?! – он воздел прозрачные руки. – Я не вор, мадемуазель! Я художник! Я спасаю эти ароматы от забвения! Они слишком мимолетны, слишком несовершенны по отдельности. Но вместе… о, вместе я смогу создать его! Аромат Вечности! Запах самой Памяти!

Он с жаром указал на центральный стол, где стоял большой хрустальный флакон, заполненный мерцающей, переливающейся жидкостью.

– Это он? – спросила я.

– Почти! – воскликнул призрак. – Не хватает всего одной ноты! Последнего штриха! И тогда я обрету покой!

Я посмотрела на флакон, потом на его одержимое лицо. И вдруг меня осенило. Я поняла, какую ноту я не могла опознать в его собственном запахе. Это был запах одиночества. Горькое, пронзительное одиночество, которое он сам не осознавал и потому не мог воссоздать.

– Месье Ван-Шой, – сказала я как можно мягче. – Вы ищете не запах Памяти. Вы ищете запах того, чего вам не хватало при жизни. Запах… понимания.

Он замер, и его марево дрогнуло.

– Что вы говорите?

– Ваш аромат… он пахнет одиночеством. Вы окружили себя запахами, но забыли о людях, которые за ними стоят. Запах кофе – это не просто горький аромат. Это утро, пробуждение, разговоры с друзьями. Вы забрали тень, но убили солнце.

Призрак медленно опустился на стул. Его фигура стала еще более прозрачной.

– Понимания… – прошептал он. – Да… возможно, вы правы. Я был так одержим совершенством, что забыл о смысле.

Он посмотрел на свой великий труд – на мерцающий флакон – и махнул рукой. Флакон исчез.

– Это бессмысленно. Я не могу создать то, чего никогда не знал.

– А что, если попробовать узнать? – предложила я. – Верните запахи. И… послушайте их истории.

Эдгар Ван-Шой поднял на меня глаза. Безумие в них поутихло, сменившись бесконечной, столетней усталостью.

– Возможно… возможно, вы правы, мадемуазель. – Он вздохнул, и его вздох пахнул пылью и лавандой. – Я попробую.

Он щелкнул пальцами. Ничего не произошло. Но я знала – что-то изменилось.