Красная сессия

«Видео», – сказал он глухо. – «Нужно его удалить».

Маша кивнула. Это было единственное действие, которое имело сейчас смысл. Единственная отчаянная попытка повернуть время вспять. Она подняла телефон. Руки все еще дрожали, но уже не так сильно. Холодный гнев придал ей сил. Она провела пальцем по экрану. Он ожил, и его свет ударил по их привыкшим к темноте глазам. Она нашла галерею. Вот он. Последний файл. Длительность – сорок семь секунд. Превью – размытое темное пятно.

Ее палец замер над иконкой корзины. Это казалось слишком простым. Нажать – и все исчезнет. Труп, кровь на бордюре, их страх, их преступление. Словно ничего и не было.

«Давай я», – сказал Илья.

Он подошел и взял телефон из ее рук. Его пальцы были ледяными. Он не смотрел на нее. Он смотрел только на экран. Его лицо снова стало сосредоточенным, техническим. Он больше не был испуганным парнем. Он был программистом, решающим задачу. Задачу по уничтожению данных.

Он открыл видео. Они не стали его смотреть. Просто сам факт его существования был невыносим. Он нажал на значок удаления. На экране появилось стандартное окно подтверждения. «Удалить этот объект? Отменить это действие будет невозможно». Илья усмехнулся безрадостной, кривой усмешкой. Невозможно. Какая ирония. Он нажал «Удалить». Файл исчез. Галерея была пуста.

На мгновение им показалось, что стало легче дышать. Словно они вырезали из своей жизни эти проклятые сорок семь секунд. Но это была иллюзия.

«Не все», – сказал Илья, продолжая что-то делать в телефоне. Он зашел в настройки, потом в учетные записи, потом в раздел облачного хранилища.

«Что ты делаешь?» – спросила Маша.

«У тебя включена автоматическая синхронизация с облаком», – ответил он, не поднимая головы. Его голос был ровным, как у врача, ставящего диагноз. – «Как только ты подключилась к Wi-Fi в общежитии, телефон начал выгружать все новые файлы. Включая видео».

Маша почувствовала, как по спине пробежал холодок, не имеющий ничего общего с ночной прохладой. Она ничего не понимала в этих вещах. Для нее удаление файла было окончательным действием. Она не думала о цифровых призраках, об копиях, живущих своей жизнью где-то на далеких серверах.

«Так удали его и оттуда», – сказала она с нажимом.

«Я пытаюсь», – Илья водил пальцем по экрану. – «Вот оно. В папке «Загрузки с камеры». Он снова нажал «удалить». Снова подтвердил. Файл исчез и из облака. Затем он зашел в папку «Корзина» и очистил ее. – «Готово».

Он вернул ей телефон. Маша взяла его. Теперь он ощущался в руке иначе. Не как улика. А как бомба с часовым механизмом, которую они не смогли до конца обезвредить.

«Его… его больше нигде нет?» – спросила она с надеждой.

Илья медленно покачал головой. Он подошел к окну и прижался лбом к холодному стеклу, глядя на равнодушные огни города.

«Ты не понимаешь, Маша. В цифровом мире ничего не исчезает бесследно. Даже после удаления с сервера файл еще какое-то время физически существует на жестких дисках, пока его не перезапишут новые данные. Администраторы сервера могут его восстановить, если захотят. Или если их попросят. Полиция. Они могут сделать запрос в компанию, получить логи подключений, доказать, что файл был загружен с твоего IP-адреса именно в это время. Мы стерли оригинал. Но его эхо… его эхо осталось в машине. Мы оставили след».

Его слова были страшнее любого крика. Они открывали перед Машей новую, неизведанную бездну ужаса. Она привыкла бояться материальных вещей: улик, отпечатков пальцев, свидетельских показаний. Но этот страх был другим. Он был нематериальным, вездесущим и непонятным. Страх перед системой, которую она не видела и не понимала. Перед невидимой паутиной данных, в которой они запутались, как две неосторожные мухи.

Она посмотрела на свои руки. На них не было крови. Но она чувствовала себя грязной. Запятнанной. Не только тем, что случилось в сквере, но и этой ложью, этим стиранием следов, этим трусливым бегством. Вся ее жизнь была построена на принципах честности, на вере в закон и справедливость. За один вечер она предала все, во что верила. Она посмотрела на Илью. Его отражение в темном стекле было искаженным, чужим. Он тоже предал себя. Своего внутреннего логика, своего создателя упорядоченных миров. Он стал разрушителем.

Они больше не разговаривали. Слова были бесполезны. Они исчерпали себя в том коротком, уродливом взрыве взаимных обвинений. Теперь между ними была только тишина. Не та уютная тишина, которая бывала между ними раньше, полная понимания и нежности. Это была тяжелая, мертвая тишина, наполненная невысказанной виной, страхом и отчуждением.

Проходили часы. Никто из них не мог уснуть. Илья так и сидел на кровати, уставившись в одну точку на стене. Маша ходила по комнате из угла в угол, как загнанный в клетку зверь. Семь шагов туда, семь обратно. Ее мир сузился до этих четырнадцати шагов. Каждый шорох в коридоре заставлял ее вздрагивать и замирать, прислушиваясь. Смех из соседней комнаты, звук спускаемой в туалете воды, хлопанье двери – каждый обыденный звук общежития теперь казался зловещим предзнаменованием. Они ждут. Они уже идут за нами.

В какой-то момент она остановилась перед своим отражением в оконном стекле. На нее смотрела измученная девушка с растрепанными волосами и темными кругами под глазами. Она не узнавала ее. Человек в отражении был сломлен. В его взгляде не было ни амбиций, ни уверенности, ни планов на будущее. Только первобытный, животный страх. Она вдруг поняла, что больше всего боится не тюрьмы. Не позора. Не разрушенной карьеры. Она боится того, кем они стали за эти несколько часов.

За окном небо на востоке начало медленно светлеть, приобретая больной, синевато-серый оттенок. Приближался рассвет. Но он не нес с собой обещания нового дня. Он нес обещание разоблачения. В темноте еще можно было прятаться. Дневной свет сорвет все покровы, сделает их видимыми, уязвимыми.

Илья поднял голову и посмотрел на нее. В его глазах она не увидела ни злости, ни упрека. Только бездонную усталость и общую на двоих беду.

«Маша», – сказал он тихо. – «Что бы ни случилось… мы пройдем через это вместе».

Это были первые слова за несколько часов, в которых не было яда. Они не были извинением. Они не были признанием в любви. Это было констатацией факта. Их старая связь, основанная на романтике и общих мечтах, была мертва. Но на ее руинах рождалась новая. Жесткая, уродливая связь двух соучастников, повязанных кровью и страхом.

Она молча кивнула и села на свою кровать, напротив него. Между ними было всего два метра пустого пространства, но оно ощущалось как непреодолимая пропасть. Она обхватила колени руками, пытаясь согреться, но холод шел изнутри.

Они сидели так, в тишине, в сером предрассветном сумраке, и ждали. Они не знали, чего именно. Стука в дверь. Звонка телефона. Новостей в утреннем выпуске. Они просто ждали, когда захлопнется ловушка, в которую они сами себя загнали. И тишина в комнате была страшнее любого крика, потому что они оба знали: их прежняя жизнь закончилась прошлой ночью в темном сквере. А то, что начиналось сейчас, было не жизнью, а агонией.

Цена молчания

Первые лучи солнца были цвета асфальтовой пыли. Они не несли тепла или обещания нового дня, а лишь делали серый мир еще более серым, проявляя детали убожества их комнаты: трещину на потолке, похожую на речную систему на карте, темное пятно на обоях у батареи, тонкий слой пыли на книжной полке. Ночь не закончилась, она просто выцвела, потеряла свою спасительную темноту. Они так и не легли. Илья сидел на своей кровати, прямой, как палка, и смотрел на свои руки, лежащие на коленях. Он изучал их с отстраненным любопытством патологоанатома, словно они принадлежали другому человеку. Руки, которые могли собрать и разобрать ноутбук с закрытыми глазами, которые знали наощупь каждую клавишу, вчера совершили нечто непоправимое, грубое, аналоговое. Он чувствовал в них фантомный импульс от толчка, чужой вес, подавшийся под его ладонями.

Мария стояла у окна, спиной к нему, и смотрела на просыпающийся город. Внизу, на улице, оживало движение. Спешили на работу первые пешеходы, прополз первый, еще пустой троллейбус, зажегся зеленым светофор. Город возвращался к своей рутине, к своим законам и правилам. Вселенная продолжала функционировать по своим алгоритмам, не заметив, что в одной ее крошечной ячейке произошел фатальный сбой. Она прижалась лбом к холодному стеклу, и ее дыхание оставило на нем туманное, исчезающее пятно. Внутри нее была абсолютная, звенящая пустота. Страх, ярость, вина – все эти сильные чувства за ночь выгорели, оставив после себя только пепел и тошнотворную усталость. Ее мозг, привыкший постоянно анализировать и выстраивать стратегии, был парализован. Не было данных для анализа. Не было переменных. Была только константа – неподвижное тело в ночном сквере.

Время утратило свою линейность. Оно больше не текло, оно капало, как вода из неисправного крана. Каждая минута была тяжелой, вязкой. Звуки из коридора, которые ночью заставляли их вздрагивать, теперь просто регистрировались сознанием без всякой эмоциональной реакции. Хлопнула дверь. Кто-то прошел, шаркая тапками. Запахло жареным луком. Это была другая, параллельная реальность, к которой они больше не имели никакого отношения.

Когда в дверь постучали, они оба вздрогнули не от испуга, а от неожиданности. Стук нарушил мертвенный ритм их ожидания. Он был не громким, не требовательным. Два коротких, уверенных, почти деликатных удара костяшками пальцев по тонкому дереву двери. Так стучат не полицейские с ордером и не соседи за солью. Так стучит человек, который знает, что ему откроют.

Они замерли, глядя друг на друга через всю комнату. Взгляд Ильи был вопросом без слов. Взгляд Маши – ответом, в котором не было ответа. Ее сердце, до этого бившееся глухо и медленно, вдруг сделало резкий скачок и заколотилось где-то в горле, сухо и больно. Она медленно покачала головой. Не открывать. Замереть. Превратиться в часть мебели. Сделать вид, что их нет.

Стук повторился. Точно такой же. Два выверенных, спокойных удара. Нетерпения в них не было, была лишь констатация. Я здесь. Я знаю, что вы там.

Илья медленно, стараясь не производить ни звука, поднялся с кровати. Он на цыпочках подошел к двери и прижался ухом к холодному дерматину. В коридоре было тихо. Ни шагов, ни голосов. Только этот невидимый кто-то по ту сторону. Он посмотрел на Машу, подняв брови. Кто?

Она пожала плечами. Вахтерша. Комендант. Кто-то из студсовета. Десятки банальных, безопасных вариантов, и ни один из них не казался правдоподобным. Это утро не могло быть банальным. После такой ночи может наступить только такое утро.

«Кто там?» – голос Ильи был чужим, он сорвался на сиплый шепот.

За дверью помолчали секунду. А потом ровный, спокойный мужской баритон, лишенный каких-либо эмоций, произнес:

«Мария Викторовна, Илья Сергеевич, откройте, пожалуйста. У нас с вами есть общий интерес, который лучше обсудить в помещении, а не в общем коридоре».

Имена. Отчества. Это было хуже, чем выломанная дверь. Это было знание. Точечное, персональное, безошибочное. Маша почувствовала, как по ногам вверх пополз холод, парализуя мышцы. Ловушка захлопнулась. Они даже не услышали щелчка.

Илья отступил от двери. Его лицо стало пепельно-серым. Все кончено. Это была его единственная мысль. Простая, ясная, как аксиома. Он посмотрел на Машу, и в ее глазах увидел то же самое. Конец их короткого, уродливого побега. Он глубоко вздохнул, выдыхая остатки надежды, повернул ключ в замке и потянул дверь на себя.

На пороге стоял мужчина. Ему было лет сорок, может, чуть больше. Он был одет в дорогое, идеально сидящее кашемировое пальто кофейного цвета и безупречно отглаженные брюки. Из-под расстегнутого пальто виднелся воротник тонкого джемпера из мериносовой шерсти. В руке он держал тонкий кожаный портфель. Ничего в его облике не напоминало о ночном сквере, о насилии, о смерти. Он выглядел как преподаватель элитного бизнес-колледжа или успешный венчурный инвестор, приехавший на встречу со стартаперами. У него были приятные, правильные черты лица, ухоженная бородка-эспаньолка и спокойные, умные глаза. Он улыбнулся. Улыбка была вежливой, почти обаятельной, но она не затронула глаз. Глаза оставались холодными и наблюдающими, как объективы системы видеонаблюдения.

«Аркадий Валерьевич Леднёв», – представился он, протягивая руку Илье. Голос был таким же, как через дверь, – ровным, хорошо поставленным. – «Можно просто Аркадий. Прошу прощения за столь ранний визит. Но, как я уже сказал, дело не терпит отлагательств».

Илья машинально пожал протянутую руку. Ладонь незнакомца была сухой, теплой и неожиданно сильной. Он почувствовал себя грязным, неумытым подростком рядом с этим человеком из другого, взрослого, уверенного мира.

Леднёв, не дожидаясь приглашения, шагнул в комнату. Он не вошел – он заполнил собой все пространство, и комната мгновенно съежилась, стала еще меньше и теснее. Он бегло, но внимательно окинул взглядом их убогое жилище. Его взгляд задержался на стопке книг Маши, на спортивном кубке Ильи, на их общей фотографии. Он не оценивал, он считывал информацию, занося ее в свою внутреннюю базу данных.

«Присаживайтесь, Аркадий Валерьевич», – голос Маши прозвучал на удивление ровно. В ней проснулся юрист. Перед лицом угрозы ее мозг перешел в рабочий режим, отключая панику. Она указывала на единственный стул у своего стола. Она взяла на себя роль хозяйки. Это была слабая, отчаянная попытка вернуть себе хотя бы иллюзию контроля.

«Спасибо, Мария», – он кивнул и легко опустился на стул. Поставил портфель на пол рядом с собой. Он не выглядел напряженным. Он выглядел так, будто пришел на заранее назначенную деловую встречу. – «Кофе не предложите, но я и не прошу. Вижу, вам обоим не до гостеприимства. Ночь была тяжелой, я понимаю».

Последняя фраза прозвучала как удар гонга. Она разрушила хрупкую иллюзию обыденности. Он знает. Он все знает.

Илья закрыл дверь и остался стоять у нее, преграждая единственный путь к отступлению. Он не знал, кого он блокирует – незваного гостя или их самих.

«Что вам нужно?» – спросил он прямо. Его голос был резким, грубым. Вся эта вежливость, вся эта игра в цивилизованность вызывала в нем отвращение.

Леднёв перевел на него свой спокойный взгляд. «Илья, да? Талантливый программист. Грант недавно выиграли. Поздравляю. Действительно интересный проект. Хотя в алгоритме предиктивного анализа погодных аномалий у вас есть небольшая архитектурная уязвимость, связанная с рассинхронизацией потоков данных. Но это поправимо».

Мир под ногами Ильи качнулся. Это был удар ниже пояса. Это было не просто знание. Это было вторжение. Этот человек не просто знал его имя. Он залез в его код. В его голову. Он взломал его, как плохо защищенный сервер, и теперь насмешливо указывал на его ошибки. Чувство унижения было почти физическим.

«А вы, Мария», – Леднёв снова повернулся к ней, – «будущая звезда юриспруденции. Рекомендация в «Клишин и партнеры». Блестящий аналитический ум. Я читал вашу вчерашнюю аналитическую записку для Вадима Олеговича. Очень изящно. Наглядно. Немногие способны увидеть систему за набором фактов. Вы способны».

Маша почувствовала, как к лицу приливает кровь. Ее тайна. Ее маленькая профессиональная победа. Он знал и это. Он был везде. Он был в ее компьютере, в ее телефоне, в ее жизни. Она почувствовала себя голой под его спокойным, изучающим взглядом.

«Я повторю вопрос», – сказал Илья, сжимая кулаки. – «Что. Вам. Нужно?»

Леднёв вздохнул, словно ему было жаль переходить от приятной светской беседы к сути дела.

«Хорошо. К делу. Я здесь, чтобы, во-первых, внести ясность в события прошлой ночи. И, во-вторых, чтобы сделать вам деловое предложение».

Он сделал паузу, давая им возможность осознать услышанное.

«Начну с хороших новостей. Молодые люди, вы не убийцы».

Маша и Илья замерли. Слова повисли в спертом воздухе комнаты. Не убийцы. Четыре слова, которые должны были принести облегчение, но почему-то не принесли. Они прозвучали как начало торга, как первая уступка в жестких переговорах.

«Человек, с которым у вас вчера в сквере произошло… недоразумение», – Леднёв тщательно подбирал слова, – «жив. Его зовут Виталий. Он в больнице. В коме. Прогноз врачей осторожный, но шансы есть. Черепно-мозговая травма, отек мозга. Но сердце бьется. Так что формально состав преступления по статье сто пятой отсутствует».

Маша почувствовала, как напряжение, державшее ее тело в тисках последние двенадцать часов, немного ослабло. Ноги стали ватными. Она схватилась за спинку своей кровати, чтобы не упасть. Жив. Он жив. Это не отменяло ужаса произошедшего, но отодвигало самую страшную, необратимую черту.

Илья выдохнул. Звук получился громким, с присвистом. Он не осознавал, что все это время почти не дышал. Он жив. Он не убийца. Эта мысль была как глоток свежего воздуха после долгого пребывания под водой.

Но Леднёв не дал им насладиться этим моментом.

«Однако радоваться, я бы на вашем месте, не спешил. Потому что теперь мы переходим к плохим новостям. Виталий – не случайный прохожий. Он мой… скажем так, сотрудник. Очень ценный сотрудник, отвечавший за безопасность одного важного направления. И вчерашнее происшествие нанесло серьезный ущерб моим деловым интересам. Не говоря уже о том, что второй участник событий, его напарник, уже дал подробные показания. Разумеется, не полиции. Мне».

Он снова сделал паузу, внимательно наблюдая за их реакцией.

«Его версия, я думаю, вас не удивит. Двое молодых людей, возможно, под действием наркотиков, беспричинно напали на него и его товарища. Завязалась драка, в ходе которой ваш спортивный молодой человек умышленно толкнул Виталия, целясь именно в бордюрный камень. Умышленно, Илья. С особым цинизмом. Думаю, любой следователь с радостью примет эту версию. Особенно если она будет подкреплена… вещественными доказательствами».

Он наклонился, щелкнул замками своего портфеля и достал оттуда тонкий, серебристый планшет. Он положил его на колени и включил. Экран ожил.

«Вы вчера проделали большую работу, пытаясь замести следы», – сказал он с ноткой одобрения в голосе. – «Удалили файл с телефона, потом из облачного хранилища, даже корзину почистили. Очень предусмотрительно. Но, как верно заметил Илья, в цифровом мире ничего не исчезает бесследно. Особенно, если знаешь, где искать. И у тебя есть доступ к корневым логам сервера».

Он повернул планшет экраном к ним.

Маша увидела на экране до боли знакомую картинку. Темные, трясущиеся силуэты в ночном сквере. Она услышала свой собственный сдавленный вздох, который записал микрофон телефона. Она увидела, как Илья отталкивает ее. Услышала грубый голос бандита. Увидела толчок, падение и… она не смогла смотреть дальше. Она отвернулась, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

Илья смотрел. Он заставил себя смотреть. Он видел свой страх, свою ярость, свою растерянность. Он видел все сорок семь секунд их падения в ад, записанные с безжалостной точностью цифрового свидетеля. Видео обрывалось в тот момент, когда второй бандит убегал.

«Как видите», – Леднёв выключил планшет и положил его рядом с собой на стул, – «у меня есть полная, нередактированная копия. Вместе с показаниями свидетеля и заключением «независимого» судмедэксперта, который легко найдет признаки умышленного нанесения тяжких телесных повреждений, это видео гарантирует Илье лет восемь строгого режима. А вам, Мария, как соучастнице, не сообщившей о преступлении и пытавшейся скрыть улики, года три общего. Ваша блестящая карьера закончится, не успев начаться. Ваши мечты, планы… все это превратится в протокол допроса».

Он говорил это не со злостью. Он говорил это как данность. Как врач, который сообщает пациенту о неоперабельной опухоли. Спокойно, методично, не оставляя ни малейшей надежды.

В комнате снова повисла тишина. Но теперь это была другая тишина. Не тишина ожидания, а тишина приговора. Маша и Илья были раздавлены. Он не просто шантажировал их. Он препарировал их страхи, вытащил их на свет и показал им их же собственными глазами. Он лишил их всего: надежды, права на защиту, даже права на собственную версию событий. Он владел их прошлым, а значит, и их будущим.

«Но я не следователь», – продолжил Леднёв, и его голос снова стал почти дружелюбным. – «И я не хочу ломать две молодые, перспективные жизни. Я бизнесмен. А любой бизнесмен предпочитает превращать проблемы в активы. А вы, мои дорогие, – ценнейший актив».

Он поднялся со стула и медленно прошелся по комнате.

«Я давно за вами наблюдаю. За обоими. Вы – идеальная команда. Мозговой центр и технический гений. Юридическая изворотливость и цифровая мощь. Такие таланты не должны пропадать впустую, решая задачки для профессоров или отлаживая чужие сайты. У меня для вас есть работа. Настоящая работа. Сложные, интересные, высокооплачиваемые задачи».

Он остановился перед Ильей.

«Мне нужен человек, способный проникать в любые защищенные системы, извлекать информацию, отслеживать финансовые потоки, обеспечивать анонимность и безопасность моих коммуникаций. Мне нужен цифровой бог. И я думаю, ты им станешь, Илья».

Затем он повернулся к Маше.

«И мне нужен юрист. Но не тот, который заучивает статьи кодекса. Мне нужен человек, который видит в законе не свод правил, а инструмент. Который умеет находить в нем лазейки, противоречия, двусмысленности. Который может составить договор так, что комар носа не подточит, или, наоборот, найти в чужом договоре ту самую запятую, которая обрушит всю конструкцию. Мне нужен архитектор беззакония в рамках закона. И я уверен, у вас получится, Мария».

Он вернулся к стулу и взял свой портфель.

«Итак, ультиматум, как вы, наверное, уже поняли, очень прост. Вариант первый: вы отказываетесь. И тогда эта флешка», – он извлек из портфеля крошечный носитель информации, – «вместе с показаниями свидетеля и моими комментариями ложится на стол одному очень понимающему следователю. Ваша жизнь заканчивается. Вариант второй: вы соглашаетесь. Вы начинаете работать на меня. Выполнять мои поручения. Ваши таланты и ваше время отныне принадлежат мне. Взамен я решаю вашу проблему с Виталием. Видео уничтожается. Свидетель меняет показания на «ничего не видел, ничего не помню». Я оплачиваю лечение Виталия в лучшей частной клинике. Вы продолжаете учиться, ходить на практику, жить своей обычной жизнью. По крайней мере, для всех окружающих».

Он посмотрел на часы.

«Я не буду вас торопить. У вас есть целых пять минут, чтобы принять самое важное решение в вашей жизни. Я подожду в коридоре».

Он вышел из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Его уход не принес облегчения. Его невидимое присутствие осталось в комнате, оно пропитало сам воздух.

Илья и Маша остались одни. Но они не смотрели друг на друга. Смотреть было невыносимо. Они были загнаны в угол. Леднёв не оставил им ни одной лазейки, ни одного шанса. Он просчитал все. Он знал их страхи, их амбиции, их слабости. Он предложил им не просто сделку с дьяволом. Он предложил им единственный способ сохранить хотя бы видимость той жизни, за которую они так цеплялись.

Маша подошла к окну. Там, внизу, все шло своим чередом. Люди, машины, город. Целый мир, который не знал и никогда не узнает об их выборе. Ее мозг юриста, который на мгновение отключился от шока, снова заработал. Она лихорадочно искала выход. Полиция? Рассказать все? О шантаже, об угрозах? Она представила себе эту картину. Двое студентов приходят в отделение и рассказывают безумную историю про ночную драку, про таинственного бизнесмена, про видео, которого у них нет. А на другой чаше весов – показания свидетеля, связи Леднёва, его деньги. Их раздавят. Их превратят в наркоманов, напавших на невинных людей. Их никто не будет слушать. Их сделают козлами отпущения.

Она посмотрела на Илью. Он сидел на полу, прислонившись спиной к двери, и смотрел в потолок. Его лицо было спокойным. Но это было спокойствие человека, который смотрит в бездну и понимает, что падение неизбежно. В его мире, мире логики и алгоритмов, у этой задачи было только одно решение. Когда система скомпрометирована и перезагрузка невозможна, ты либо выключаешь питание, либо подчиняешься вирусу, который захватил управление.

Выбора не было. Это было самое страшное. Не сам факт того, что им придется совершать преступления. А то, что у них отняли свободу выбирать. Их жизнь, их таланты, их будущее – все это только что было приватизировано человеком, который ждал за дверью.