Полная версия
Полмесяца счастья: Крым
Полмесяца счастья: Крым
Глава 1. Лето 2025. Берега, виноградники и дом на краю обрыва, где море не шумит – а помнит
«В Халонге мир говорил шёпотом.
В Шарме – молчал, ожидая, пока заговоришь ты.
В Кёто – уже сказал всё.
В Исландии – дышал.
В Марракеше – пел.
А в Крыму…
Он возвращается.
Не как воспоминание.
Как прилив, который ты узнаёшь не по волне —
а по тому, как замирает сердце —
за секунду до того, как вода коснётся ног».
Часть I. Прилив (дни 1–6)
Где отлив – не утрата. Он – пространство для возвращения.
Документальная основа: лето 2025 года в Крыму – сезон умеренных температур (+26…+29°C у моря, +21°C в горах) благодаря восстановленным лесополосам и возрождённой системе «сухих арыков» – древних каналов для сбора росы и талой воды. Туристический поток – не «массовый». Приоритет – локальные инициативы:
– «Дома у моря» – частные гостевые дома, построенные без бетона, с соломенными крышами и глиняными полами;
– «Карты без дорог» – навигация по звуку волн, запаху степных трав и следам козьих копыт;
– и – «Хроники прилива» – ежедневные записи местных жителей о ритме моря, а не о погоде.
Артём и Мария приехали не из Москвы.
Из Марракеша – через Стамбул, где провели неделю в тишине парка Эмирган, учась одному:
не бояться, когда возвращение становится плотным – как глина перед обжигом.
1. Дом на краю обрыва: где стены – из соломы, а потолок – из памяти
Утро. +24°C. Воздух – не «сухой». Насыщенный: полынь, шалфей, соль моря и – аромат старого винограда, созревающего на лозах у дома.
Железнодорожный вокзал Симферополя.
Их встречает не гид.
Камень.
Лежит в сумке такси – не гранит.
Крымский известняк, с прожилками кварца, как жилы света.
На нём – одна надпись, вырезанная не резцом, а пальцем:
«Ты не приехал.
Ты вернулся —
туда, где море помнит твоё дыхание».
Такси везёт их не в Ялту.
В дом «Сурьма» – «Прилив» – у мыса Ай-Тодор, в 8 км от Гурзуфа.
Построен в 2023 году – не из бетона.
Из глины, соломы и переработанного виноградного жмыха.
Нет забора.
Нет ворот.
Только – тропа из морской гальки, ведущая к арке из дикого винограда,
и на пороге – камень:
тот самый, из такси.
С выемкой – не от ладони.
От сердца.
Хозяйка – Людмила, 69 лет, бывшая учительница биологии, ушедшая из школы в 2014-м, когда отказалась называть море «чужим».
Она не здоровается.
Она кладёт руку – не на плечо.
На солнечное сплетение Артёма.
Там, где – мы.
– «Здесь. Не здесь.
Ты уже был».
Дом – не интерьер.
Организм.
Стены – толщиной 50 см.
Не «прохладные».
Дышащие.
Внутри – +22°C, снаружи +24°C – но никакого кондиционера.
Только – ветер с моря, проходящий через малакфу из старых парусиновых полотен.
– «Глина не держит прохладу.
Она помнит, как быть тенью.
А солома – как быть крышей без тяжести».
В комнате – алтарь.
Не полка.
Углубление в стене, выточенное руками.
Внутри:
– глиняная чашка кintsugi (та самая – из Марракеша, привезённая Фатимой через Танжер);
– хобз из пещеры «Тизи» (с выдавленным «Мы – проход»);
– горшочек без дна (от Лейлы);
– и – новый предмет:
бутылка без горлышка, из переработанного стекла, с закатным светом внутри, запечатанным в янтарь.
На ней – надпись углём:
«Ветер проходит. Песня – остаётся».
– «Это – Дынья – „Хранитель Ветра“.
Он не держит.
Он напоминает:
даже в самом открытом месте —
есть место, где вы – уже прилив».
Обед – одно блюдо:
Крымский баклажановый долма – с виноградными листьями, рисом, мятой и крошкой красной глины («для связи с землёй»), с каплей воды из колодца Святой Екатерины («Ахмед прислал через моряка из Танжера»).
– «Ешьте медленно.
Каждая ложка – не еда.
Это – вопрос:
„Что вы готовы вернуть – чтобы остаться целым?“»
После обеда – первое задание.
Не «сходите в Ласточкино гнездо».
Не «сфотографируйте Никитский ботсад».
– «Сядьте у обрыва.
Смотрите на море.
Когда заметите движение – не в волне.
В себе – поднимите руку.
Я подойду».
Артём садится.
Мария – рядом.
Не касаясь.
Но – в такт дыханию.
Море – Чёрное.
Не «тёмное».
Серебристо-синее, с прожилками света – как жила в известняке.
Волны – не «бьются».
Дышат.
Ровно.
Как андандрöтт Стрейкюра.
Как пульс глины у Лейлы.
Проходит 17 минут.
Ничего.
Только ветер.
Только дыхание.
И вдруг – Артём чувствует:
не в груди.
В ступнях.
Как будто что-то возвращается.
Не больно.
Освобождающе.
Как будто ноги, о которых он забыл, только что вспомнили – как стоять на родной земле.
Он поднимает руку.
Людмила подходит.
Не улыбается.
Она кладёт ладони под его ступни.
– «Это не твои ноги.
Это – прилив.
И он узнал тебя».
Она уходит.
Возвращается с двумя предметами:
– кусок крымского известняка, тёплый («вынут из-под обрыва сегодня утром»);
– лист бумаги, не белый.
Серо-голубой, с вкраплениями кварца, как звёзды в ночи над Синаем.
– «Напишите.
Не что вы чувствуете.
А – где вы чувствуете – что вы – уже прилив».
Артём берёт камень.
Кладёт на ладонь.
Он – не сухой.
Тёплый.
Как лава в Исландии.
Он закрывает глаза.
И – пишет.
Не пальцем.
Дыханием.
На серо-голубой бумаге остаётся след влаги:
«В ступнях – не земля.
В груди – не стена.
Между ними – мы».
Мария пишет рядом:
«Не „мы“.
Возвращение».
Людмила смотрит.
Кивает.
Берёт бумагу.
Кладёт в углубление в стене – к чашке, хобзу, горшку и бутылке.
– «Теперь – Дынья знает ваши имена».
Вечером – купель у обрыва.
Не из бетона.
Из вытесанного известняка.
Вода – +23°C, с добавкой:
– соль из Сабхи («Хасан»);
– лепестки шалфея («с нашего склона»);
– и – крошка крымского известняка («для связи с землёй»).
Людмила оставляет на краю два предмета:
– бутылку без горлышка (ту самую, из алтаря);
– кусок хобза (с выдавленным «Мы – проход»).
– «Опустите в воду.
Пусть знает: расстояние – иллюзия.
Связь – в течении».
Артём опускает бутылку.
Ветер проходит сквозь неё – и звучит.
Низко.
Глубоко.
17 Гц.
Как jökuldráttur.
Как пульс Стрейкюра.
Мария – хобз.
Он не размокает.
Плывёт – как «Сафина» в Шарме.
Они сидят в воде.
Молча.
Но в тишине – звуки:
– треск глины в стенах («она дышит, когда остывает»);
– далёкий крик чайки – каждые 17 секунд,
– и – два дыхания, сливающихся в один ритм.
Артём смотрит на ноги Марии в воде.
На ступнях – не мозоли.
Следы.
От песка Синая, гравия Рёандзи, лавы Исландии, глины Марракеша.
Теперь – кварц крымского известняка.
Всё – один узор.
Она следует его взгляду.
Улыбается – не губами.
Всем телом.
Позже, в комнате, он открывает блокнот.
На последней странице – две ладони, пульсирующая линия, спираль и надпись «Мы – проход».
Он берёт кусок известняка, макает в воду – и проводит по бумаге.
Не рисунок.
Отпечаток возвращения.
Под ним – одна фраза.
На русском.
Он пишет – не впервые.
Но – без дрожи:
Прилив не берёт.
Он – возвращает.
Того, кем ты уже был.
За окном – закат над мысом Ай-Тодор.
Но в груди – уже не прозрачность.
Возвращение.
Готовое к следующему полмесяцу.
Глава 2. Виноградник у Соколиной скалы: где лоза не цепляется – а доверяется
Эта глава – не «романтическая экскурсия в винодельню».
Это – урок доверия к ветру, потому что в Крыму они поняли:
«Мы не держимся за берег.
Мы учимся – отпускать вовремя, чтобы прилив смог вернуться».
Документальная основа: летом 2025 года у подножия Соколиной скалы (южный склон горы Кошка, близ села Малый Маяк) действительно работает частное хозяйство «Ышык» («Тень» на крымскотатарском), основанное в 2022 году семьёй Куртбаевых – возвращённых из Ташкента после 30 лет отсутствия. Они не используют ирригацию, химикаты или шпалеры из металла. Вместо этого:
– «Мягкие подвязки» – из пеньки и шерсти крымских овец;
– «Сухие арыки» – для сбора росы и талой воды с гор;
– и – «метод доверия»: лозы не натягивают вверх, а побуждают расти вдоль каменных гряд, где ветер – не враг, а учитель баланса.
Их девиз, вырезанный на входной каменной плите:
«Лоза не борется с ветром.
Она учится – дышать с ним».
2. Виноградник у Соколиной скалы: где лоза не цепляется – а доверяется
Утро. +25°C. Воздух – не «сухой». Насыщенный: полынь, шалфей, соль моря и – аромат молодого винограда, смешанный с запахом тёплого камня.
Людмила не ведёт их на машине.
Она идёт вперёд – босиком, по тропе из мелкой гальки, как будто земля подсказывает шаг.
– «Сегодня – не день для глаз.
Сегодня – день для спины».
Дорога – 35 минут.
Не по асфальту.
По следу.
Не ноги.
Следу овец, пасущихся на склоне.
Их копыта не «топчут».
Они массируют землю – чтобы корни дышали.
У подножия Соколиной скалы – не ворота.
Арка из дикого винограда, переплетённого с лозой «Каберне Совиньон» и «Красностопа ЗО».
На пороге – камень.
Крымский известняк.
С выемкой – не от ладони.
От спины.
Из тени выходит мужчина.
Не в фартуке.
В простом х/б халате, с заплатой из переработанного паруса (цвет – не белый. Серебристо-серый, как морская галька).
Волосы – седые, коротко стриженные.
Руки – не «грязные».
Покрытые смолой винограда и пылью кварца.
– *«Дмитрий», – говорит он. – *«Не имя.
Напоминание:
Дмитрий – „посвящённый Деметре“,
но по-крымскотатарски – „тот, кто помнит землю“».
Я – не виноградарь.
Я – слушатель лозы».
Он не здоровается.
Он кладёт ладонь на спину Артёма.
Не на плечо.
Между лопаток.
– «Здесь. Не здесь.
Ты уже знаешь, как доверять».
Он ведёт их вглубь виноградника.
Не по рядам.
По промежуткам.
Там, где – ветер.
И – он поёт.
Не голосом.
Лозой.
Каждый побег – не привязан к шпалере.
Он лежит на каменной гряде, как будто отдыхает.
Когда ветер дует – лоза не трепещет.
Она дышит.
Гнётся – но не ломается.
Возвращается – но не «в исходное».
В новое равновесие.
– *«Металл учит лозу бороться, – говорит Дмитрий. —
Пенька – доверять.
Потому что пенька – не тянет.
Она держит – пока лоза не научится держать себя».
Он берёт секатор.
Не стальной.
Из переработанного морского стекла (собранного у бухты Ласпи), с ручкой из оливкового корня.
Отрезает один побег.
Подаёт Артёму.
– «Подержи.
Не как ветку.
Как диалог».
Артём берёт.
Побег – не хрупкий.
Эластичный.
Как пульс.
Как андандрöтт Стрейкюра.
Он закрывает глаза.
И – чувствует:
не «я держу ветку».
Я – в резонансе.
Смола на пальцах – не липкая.
Тёплая.
Как лава в Исландии.
Как глина у Лейлы.
Мария подходит.
Кладёт ладонь поверх его.
Там, где следы песка, гравия, лавы, глины и кварца – вибрация усиливается.
Побег отвечает:
пульс – не в такт их сердцам.
А – между ними.
Как третий ритм.
Дмитрий смотрит.
Впервые – улыбается.
Не губами.
Глазами.
– *«Вы думали, что держитесь.
А оказались – теми, кто умеет отпускать».
Он ведёт их к каменной гряде – не гладкой.
Покрытой бороздами:
– одни – от дождя (2023),
– другие – от росы (каждую ночь),
– третьи – от пальцев (его собственные, за 3 года).
– «Это – Китаб-ы Табиат – „Книга Природы“.
Не для чтения.
Для прикосновения».
Он берёт кусок известняка (тот же, что вчера у Людмилы).
Макает в росу, собранную в керамическую чашу до рассвета.
И – пишет на камне:
**«Лоза не цепляется.
Она – доверяется.
И в этом – её сила».*
Потом – отдаёт Артёму.
– *«Теперь – ваша очередь.
Напишите не что вы несёте.
А – что вы готовы отпустить – чтобы прилив вернулся».
Артём берёт камень.
Касается росы.
И – пишет:
– волну (Лан Ха),
– верблюжий след (Синай),
– 14 точек (Рёандзи),
– пульсирующую линию (Стрейкюр),
– горшочек без дна (Марракеш),
– и – пустоту в центре.
Мария добавляет – не линию.
Три точки.
Как три чёрные крупинки.
Как три саженца.
Как три жизни, вплетённые в одну.
Дмитрий смотрит.
– «Хорошо.
Теперь – оставьте камень здесь.
Пусть ветер прочитает».
Он кладёт камень на гряду.
Не в тень.
В поток ветра.
И – уходит.
Возвращается с двумя предметами:
– гроздь винограда – не спелая. Зелёная, с восковым налётом, как морская галька;
– бутылку без горлышка – ту самую, из алтаря у Людмилы.
– «Съешьте.
Не как еду.
Как обещание».
Артём берёт ягоду.
Кожица – не горькая.
Терпкая.
С привкусом соли, кварца и чего-то древнего – как будто в ней растворена память моря.
Он жуёт – не быстро.
Медленно.
Как маття в Кёто.
Как сок у Мустафы.
И – чувствует:
не «я ем виноград».
Я – часть цикла.
Лоза – камень – море – ветер – мы.
Всё – одно дыхание.
Мария берёт вторую ягоду.
И – останавливается.
Не на косточке.
На вкусе.
Она смотрит вдаль – на море.
Дмитрий не называет цену.
Он берёт бутылку.
Наливает росу.
Ветер проходит сквозь горлышко – и звучит.
17 Гц.
Как jökuldráttur.
Как пульс глины.
Как дыхание лозы.
– *«Вы уже заплатили – вниманием», – говорит он.
– «Нет, – отвечает Мария. – Мы – вернулись».
Тишина.
Но в ней – звук:
ветер в лозе – 17 Гц,
дыхание Артёма – в том же ритме,
и – пульс в земле.
Позже, уходя, Артём оборачивается.
На каменной гряде – камень с надписью.
Ветер уже сдвинул пыль – и теперь буквы – не чёрные.
Серебристые.
Как свет над морем.
А на земле – след.
Не ноги.
Две спины, прижатых к камню.
Свежий.
От них.
Вечером Артём открывает блокнот.
На странице – отпечаток возвращения от известняка.
Теперь он добавляет поверх – контур грозди:
не идеальный.
Немного согнутый – как лоза на ветру.
Под рисунком – одна фраза.
На русском.
Он пишет – не впервые.
Но – без дрожи:
Доверие – не отсутствие страха.
Это – готовность отпустить вовремя,
чтобы прилив смог вернуться.
За окном – закат над Соколиной скалой.
Но в груди – уже не возвращение.
Доверие.
То, что рождается не от контроля —
а от готовности быть – гибким, даже когда ветер сильный.
Глава 3. Бухта Ласпи: где море не бьётся – а касается
Эта глава – не «романтика на пляже».
Это – ночь без палатки, где прилив становится не явлением природы, а внутренним ритмом, потому что в Крыму они поняли:
«Мы не ждём возвращения.
Мы готовимся к нему – каждой клеткой, каждым вдохом, каждым отпущением».
Документальная основа: бухта Ласпи (южный берег, между мысами Ай-Тодор и Плака) в 2025 году – зона «тихих практик»:
– запрещены громкие динамики, дроны, моторные лодки ближе 500 м от берега;
– разрешено ночевать прямо на гальке – но только по системе «Трёх К»: Камень, Коврик, Крыло (камень для отметки места, коврик из переработанного паруса, крыло – лёгкий хлопковый навес от росы);
– и – «Час Прилива» – с 4:17 до 5:03 утра, когда уровень воды поднимается не на 15–20 см (как летом обычно), а на 33 см – из-за редкого совпадения лунной фазы, атмосферного давления и подводных течений из Босфора. Местные называют его «Сурьма-вахты» – «Прилив Возвращения».
И да – у самой кромки воды действительно стоит бочка из-под вина, перевёрнутая вверх дном, с выжженной надписью:
«Море не берёт. Оно – возвращает. Того, кем ты уже был».
3. Бухта Ласпи: где море не бьётся – а касается
Полдень. +26°C. Воздух – не «жаркий». Лёгкий: шалфей, соль, и – аромат нагретой гальки, как будто камни дышат.
Людмила не ведёт их на автобусе.
Она даёт один предмет:
– камень.
Тот самый, что Артём написал у Соколиной скалы – с росой, пылью и надписью «Лоза не цепляется…».
– «Возьмите.
Не для защиты.
Для памяти».
Дорога – 40 минут на электровелосипедах (заряжены от солнечных панелей на крыше «Сурьмы»), по тропе у обрыва, вымощенной плоской галькой – так, чтобы подошва чувствовала каждую.
У входа в бухту – не вывеска.
Круг из морских камней, как у ледника, у Стрейкюра, у пещеры «Тизи».
В центре – бочка из-под вина, перевёрнутая.
На ней – выжженная надпись углём:
«Море не берёт. Оно – возвращает.
Того, кем ты уже был».
Внутри бочки – три предмета:
– коврик из переработанного паруса (серебристо-серый, как морская галька);
– крыло – лёгкий хлопковый навес, с вышитым «Qayt» угольной нитью;
– и – конверт без марки.
Внутри – одна фраза, написанная соком винограда:
«Ночуйте без стен.
Пусть прилив знает: вы – не гость.
Вы – возвращение».
– Дмитрий»
Людмила улыбается – не губами.
Глазами.
– «Сегодня – не день для сна.
Сегодня – день для касания».
Она показывает место – не «лучшее».
Правильное.
У самой кромки, но не на песке.
На плоской гальке, уложенной в спираль – не человеком.
Прибоем.
За годы.
Каждый камень – на своём месте.
Как 14 камней Рёандзи.
– «Лягте.
Не головой к морю.
Сердцем».
Артём расстилает коврик.
Мария – крыло, но не натягивает.
Оставляет открытым с морской стороны.
– *«Пусть ветер проходит», – говорит она.
– «Как бутылка без горлышка», – отвечает он.
Они ложатся.
Не рядом.
Вплотную.
Спиной к спине.
Как две лозы на каменной гряде.
День – не проходит.
Опускается.
Мягко.
Как ладонь на плечо.
Закат – не «огненный».
Серебристо-розовый, как свет над Марракешем.
Море – не «чёрное».
Серебристо-синее, с прожилками – как жила в известняке.
И – тишина.
Не «отсутствие звука».
Присутствие внимания.
Как в пещере паломников.
Как в саду Рёандзи.
Как в чайной церемонии.
Артём закрывает глаза.
Слушает:
– дыхание Марии (в такт его);
– треск гальки под спиной («она дышит, когда остывает»);
– далёкий крик чайки – каждые 17 секунд;
– и – пульс в земле.
В 22:00 – первый прилив.
Не «волна».
Касание.
Вода подходит – не резко.
Мягко.
Как будто стучится.
Касается гальки у их ног.
Остаётся – на 7 секунд.
Уходит.
Мария не шевелится.
Она чувствует:
не «вода у ног».
Прилив – внутри.
В солнечном сплетении – тот самый лёд, о котором он писал в Исландии, – растаял.
В груди – не стена.
Проход.
Как в Марракеше.
В 2:30 – второй прилив.
Сильнее.
Вода поднимается выше.
Касается их ступней.
Тёплая.
Как слёзы без боли.
Артём не открывает глаза.
Он берёт её руку.
Кладёт на своё солнечное сплетение.
Там, где – мы.
И – чувствует:
не «я касаюсь её».
Мы – касаемся мира.
Через кожу.
Через гальку.
Через воду.
Через всё.
В 4:17 – «Сурьма-вахты».
Небо – не чёрное.
Серебристое, как рисовая бумага.
Вода – не поднимается.
Поднимается внутри.
Артём не спит.
Он возвращается.
Не в прошлое.
В то состояние, когда он впервые сказал «А что, если не возвращаться?» – в пещере Небесного Зеркала.
Но теперь – без вопроса.
С уверенностью.
Вода касается их коленей.
Тёплая.
С привкусом соли, кварца и чего-то древнего – как будто в ней растворена память моря.
Мария поворачивается.
Не к нему.
Внутрь.
И – шепчет:
– Я вернулась.
Не на русском.
Не на крымскотатарском.
На языке прилива.
Там, где волна и тишина – одно.
Артём не отвечает «и я».
Он берёт её руку.
Кладёт на своё сердце.
И – сжимает.
Не «я тоже».
А – «я уже».
В 5:03 – прилив отступает.
Не «уходит».
Оставляет.
На гальке – не мокрое пятно.
След:
две спины, прижатых к земле.
Свежий.
От них.
На бочке – новый конверт.
Внутри – одна фраза, написанная соком винограда:
«Вы не ночевали у моря.
Вы спали в его пульсе.
И оно узнало вас».
– Людмила»
Утро. +21°C. Роса на гальке – не капли.
Серебристые шарики, как капли воды из колодца Святой Екатерины.
Артём открывает блокнот.
На странице – контур грозди, согнутой на ветру.
Теперь он добавляет вокруг – спираль из точек:
17 точек.
Как 17 секунд между криками чайки.
Как 17 минут в чайной церемонии.
Как 17 Гц jökuldráttur.
Под рисунком – одна фраза.
На русском.
Он пишет – не впервые.
Но – без дрожи:
Прилив не приходит снаружи.
Он – поднимается внутри,
когда ты перестаёшь бояться —
быть касаемым.
За горизонтом – первые лучи.
Но в груди – уже не доверие.
Возвращение.
То, что рождается не от воспоминания —
а от готовности быть – касаемым, даже когда всё шумит.
Глава 4. Арык у Фороса: где вода идёт не вниз – а вглубь
Эта глава – не «инженерный экскурс».
Это – урок росы, потому что в Крыму они поняли:
«Мы не ждём дождя.
Мы учимся – собирать то, что даётся тихо».
Документальная основа: в 2024–2025 гг. в районе Фороса (южный берег, западнее мыса Ай-Тодор) возрождена сеть «сухих арыков» – древних каналов, построенных ещё таврами, а позже усовершенствованных греками и крымскими татарами. Их принцип:
– не отводить воду, а собирать её – росу, туман, конденсат ночного охлаждения;
– не использовать насосы или трубы, а полагаться на градиент глины, уклон камня и ритм ветра;
– и – «ночной сбор»: с 3:00 до 5:00, когда разница температур между воздухом и землёй максимальна, – вода сама стекает в глиняные цистерны-«къуш».
Инициатор – Эмин Умеров, 72 года, бывший гидрогеолог, вернувшийся в Крым в 2023 году после 35 лет в Ташкенте. Его девиз, вырезанный на входной плите у первого арыка:
«Вода не спешит. Она созревает» —
цитата из чая у учительницы на острове Титоп в Халонге – но здесь – уже не метафора. Физика.
4. Арык у Фороса: где вода идёт не вниз – а вглубь
Ночь. 2:45. +18°C. Воздух – не «прохладный». Плотный: шалфей, полынь, соль моря и – сладость конденсата, как будто дышит не человек, а земля во сне.
Людмила не будит.
Она кладёт камень на подушку Артёма – тот самый, с надписью «Лоза не цепляется…».
Холодный.
Влажный.
– «Пора.
Роса не ждёт».
Дорога – 20 минут на электротележке (заряжена от солнечных панелей), без фар.
Только – фонарь с солярной батареей, закрытый красной тканью («чтобы не пугать насекомых-«ночных сборщиков»»).
У входа в ущелье – не ворота.
Круг из гальки, как у Ласпи.
В центре – каменная плита, с выемкой – не от ладони.
От коленей.
Из тени выходит мужчина.
Не в куртке.
В простом х/б халате, с заплатой из переработанной рыболовной сети (цвет – не чёрный. Серебристо-серый).
Волосы – седые, коротко стриженные.
Глаза – не «мудрые».
Ясные.
Как вода в колодце.
– *«Эмин», – говорит он. – *«Не имя.
Напоминание:
Эмин – „надёжный“,
но по-таврски – „тот, кто слышит землю“».
Я – не инженер.
Я – ученик росы».
Он не здоровается.
Он кладёт ладони на их колени.
– «Сегодня – не день для шагов.
Сегодня – день для коленей».
Он ведёт их вглубь ущелья.
Не по тропе.
По русу.
Не высохшему.
