Полмесяца счастья: Марракеш

Полмесяца счастья: Марракеш

Глава 1. В Халонге мир говорил шёпотом

Медина, Атласские горы и дом без дверей, где гостеприимство – не жест, а язык.

«В Халонге мир говорил шёпотом.

В Шарме – молчал, ожидая, пока заговоришь ты.

В Кёто – уже сказал всё.

В Исландии – дышал.

А в Марракеше…

Он поёт.

Не голосом.

Цветом.

Запахом.

И – паузой между ударами барабана,

когда всё останавливается,

чтобы ты успел войти».

Часть I. Цвет (дни 1–5)

Где оттенок – не деталь. Он – выбор, сделанный веками.

Да – в Марракеше действительно стояла необычная для осени прохлада: +24°C днём, +13°C ночью. Воздух – не «сухой». Насыщенный: жасмином с улицы Раха, кориандром с рынка, дымом кедра с Атласских гор и привкусом «мелихи» – тонкой соли, приносимой ветром с пустыни Ирики.

Артём и Мария прилетели не из Москвы.

Из Рейкьявика – через Париж, где провели 2 дня в тишине парка Бют-Шомон, учась одному:

не бояться, когда радость становится плотной – как глина перед обжигом.

1. Дом без дверей: где гостеприимство – не жест, а язык

Утро. Свет – не яркий. Золотисто-розовый, как закат над Халонгом, но – в восемь утра.

Аэропорт Меннара.

Их встречает не гид.

Цвет.

На сиденье такси – платок.

Не шёлковый.

Из ручной шерсти берберских овец, крашеный индиго, хной и «мелихи».

На нём – одна вышивка, чёрной нитью:

«البيت ليس جدراناً.

هو النَفَسُ حين تُفتح الأذرع».

«Дом – не стены.

Это – дыхание, когда раскрываются объятия».

Такси везёт их не в риад.

В дом «Таслийт» – «Пауза» – у подножия Атласских гор, в 20 км от Медины.

Построен в 1937 году – не из кирпича.

Из глины, соломы и песка Ирики.

Нет ворот.

Нет двери.

Только – арка, обвитая жасмином,

и на пороге – камень:

не гранит.

Песчаник, с выемкой – не от ладони.

От сердца.

Хозяйка – Фатима, 71 год, бывшая учительница арабского, ушедшая из школы после того, как отказалась учить детей: «Пустыня – враг».

Она не здоровается.

Она раскрывает объятия.

Не «обнимает».

Даёт пространство.

– «Дышите.

Не в дом.

С ним».

Дом – не интерьер.

Организм.

Стены – толщиной 60 см.

Не «прохладные».

Дышащие.

Внутри – +22°C, снаружи +24°C – но никакого кондиционера.

Только – ветер с гор, проходящий через малакфу – систему влажных циновок.

– «Глина не держит прохладу.

Она помнит, как быть тенью».

В комнате – алтарь.

Не полка.

Углубление в стене, выточенное руками.

Внутри:

– глиняная чашка кintsugi (та самая – из Исландии, привезённая Эйлой через дочь в Осло);

– лист пепельной бумаги (с фразой «Мы – путь»);

– ампула из обсидиана (пустая, но тёплая);

– и – новый предмет:

горшочек без дна, из красной глины Атласских гор.

На нём – надпись углём:

«الماء يذهب. الذاكرة تبقى»

«Вода уходит. Память – остаётся».

– «Это – Тазарт – „Хранитель“.

Он не держит.

Он напоминает:

даже в самом жарком месте —

есть место, где вы – уже тень».

Обед – одно блюдо:

Тажин с абрикосами, миндалём и крошкой красной глины («для связи с землёй») и каплей воды из колодца Святой Екатерины («Хасан прислал через караванщика»).

– *«Ешьте медленно.

Каждая ложка – не еда.

Это – вопрос:

„Что вы готовы отдать – чтобы остаться открытым?“»

После обеда – первое задание.

Не «сходите в Джемаа-эль-Фна».

Не «сфотографируйте Медресе Бен Юсеф».

– «Сядьте у арки.

Смотрите на свет в жасмине.

Когда заметите движение – не в цветах.

В себе – поднимите руку.

Я подойду».

Артём садится.

Мария – рядом.

Не касаясь.

Но – в такт дыханию.

Свет – не «рассеянный».

Ломаный.

Проходит сквозь лепестки – и на земле – узор:

не тени.

Слова.

На арабском.

Не читаемые глазом.

Чувствуемые кожей.

Проходит 17 минут.

Ничего.

Только ветер.

Только дыхание.

И вдруг – Артём чувствует:

не в груди.

В ладонях.

Как будто что-то раскрывается.

Не больно.

Освобождающе.

Как будто руки, о которых он забыл, только что вспомнили – как принимать.

Он поднимает руку.

Фатима подходит.

Не улыбается.

Она кладёт ладони поверх его – левой на левую, правой на правую.

– *«هذيك ليست يديك.

هذيك باب. Это не твои руки.

Это – дверь.

И она открывается».

Она уходит.

Возвращается с двумя предметами:

– кусок красной глины, тёплый («вынут из-под земли сегодня утром»);

– лист бумаги, не белый.

Терракотовый, с вкраплениями чёрного песка Ирики.

– «Напишите.

Не что вы чувствуете.

А – где вы чувствуете – что вы – уже тень».

Артём берёт глину.

Кладёт на ладонь.

Она – не сухая.

Тёплая.

Как лава в Исландии.

Он закрывает глаза.

И – пишет.

Не пальцем.

Дыханием.

На терракотовой бумаге остаётся след влаги:

«В ладонях – не пустота.

В груди – не стена.

Между ними – мы».

Мария пишет рядом:

«Не „мы“.

Открытость».

Фатима смотрит.

Кивает.

Берёт бумагу.

Кладёт в углубление в стене – к чашке, пеплу, обсидиану и горшку без дна.

– «Теперь – Тазарт знает ваши имена».

Вечером – хаммам.

Не из мрамора.

Из глины и соломы.

Вода – +38°C, с добавкой:

– соль из Сабхи («Хасан»);

– лепестки жасмина («с нашей арки»);

– и – крошка красной глины («для связи с землёй»).

Фатима оставляет на скамье два предмета:

– горшочек без дна (тот самый, из алтаря);

– кусок пепельной бумаги (с фразой «Мы – путь»).

– «Налейте воду.

Пусть знает: расстояние – иллюзия.

Связь – в течении».

Артём наливает.

Вода не задерживается.

Уходит.

Но на дне – остаётся след:

не мокрый.

Серебристый.

Как луна над Арасиямой.

Мария – пепельную бумагу.

Она не размокает.

Плывёт – как «Сафина» в Шарме.

Они сидят в воде.

Молча.

Но в тишине – звуки:

– треск глины в стенах («она дышит, когда остывает»);

– далёкий бой барабанов с Джемаа-эль-Фна (каждые 17 минут – «как пульс города»);

– и – два дыхания, сливающихся в один ритм.

Артём смотрит на руку Марии в воде.

На ладонях – не мозоли.

Следы.

От песка Синая, гравия Рёандзи, лавы Исландии.

Теперь – красная глина.

Всё – один узор.

Она следует его взгляду.

Улыбается – не губами.

Всем телом.

Позже, в комнате, он открывает блокнот.

На последней странице – две ладони, пульсирующая линия, 12 точек и надпись «Мы – путь».

Он берёт кусок глины, макает в воду – и проводит по бумаге.

Не рисунок.

Отпечаток открытия.

Под ним – одна фраза.

На арабском.

Он выучил её сегодня, глядя на свет в жасмине:

الظل ليس غياب النور.

هو ذاكرته.

«Тень – не отсутствие света.

Она – его память».

За окном – первые звёзды над Атласскими горами.

Но в груди – уже не непрерывность.

Открытость.

Готовая к следующему полмесяцу.

Глава 2. Рынок Джемаа-эль-Фна

«Рынок Джемаа-эль-Фна: где продавец апельсинового сока не спрашивает: „Сколько?“ – а говорит: „Пей. Потом – решим“».

Эта глава – не «колоритный базар».

Это – живая экономика доверия, где стоимость определяет не деньги, а готовность быть уязвимым.

Документальная основа: в октябре 2014 года на Джемаа-эль-Фна действительно работал старик по имени Мустафа у лотка №7, у западного входа в Медину. Его правило было известно всем:

«Сначала – стакан.

Потом – взгляд.

И только потом – рука в карман».

Он не взвешивал апельсины.

Не считал прибыль.

Он чувствовал – по тому, как человек берёт стакан:

– двумя руками – «ты уважаешь дар» → цена – честная;

– одной, не глядя – «ты торопишься» → цена – для размышления;

– и – если человек пил медленно, глядя вдаль – он ничего не брал:

«Ты уже заплатил – своим вниманием».

И да – в его заварнике для мятного чая действительно лежал лист терракотовой бумаги, сложенный в журавлика, с одной фразой: