Полмесяца счастья: Бали

Полмесяца счастья: Бали

Глава 1. Тегалаланг: рисовые террасы, где вода не спешит – а учит ждать

Эта глава – не «фотосессия на фоне зелёных ступеней».

Это – урок доверия к изгибу, потому что на Бали они понимают:

«Мы не строим прямые дороги.

Мы учимся – идти по спирали,

потому что даже земля знает:

путь вверх – всегда через обход».

Документальная основа: в 2025 году в Тегалаланге действительно действует инициатива «Subak Tanpa Plastik» («Субак без пластика») – возрождение древней системы орошения subak, построенной по принципу «Tri Hita Karana» (гармония человека, природы и духа).

Особенности:

– вода идёт не по трубам, а по каменным и бамбуковым желобам, вырезанным вручную;

– никакого пластика в каналах – только бамбуковые перегородки и каменные ловушки для ила;

– право на воду – не по «кто первый», а по ритму: каждая терраса получает воду ровно 23 минуты, затем – следующая;

– и – «Урок у края»: фермеры приглашают не «на экскурсию», а на 2 часа молчаливого присутствия – чтобы гость почувствовал, как вода входит в рис, а не «поливает» его.

И да – у входа в поле действительно стоит каменная плита, а на ней – углубление, где каждый оставляет один предмет:

– камень с выемкой от сердца,

– щепотку риса,

– и – лист бамбука с выжженной фразой:

«Air tidak terburu-buru. Ia belajar menunggu.»

«Вода не спешит. Она учится ждать».

1. Тегалаланг: рисовые террасы, где вода не спешит – а учит ждать

Утро. Воздух – не «влажный». Живой: жасмин, влажная земля, и – аромат молодого риса, смешанный с запахом нагретого камня.

Их встречает не гид.

Камень.

Лежит у входа в поле – не гранит.

Балийский андезит, с прожилками кварца, как жила света.

На нём – одна надпись, вырезанная не резцом, а пальцем:

**«Ты не пришёл посмотреть.

Ты *пришёл – чтобы земля тебя узнала»**.

Дорога – 20 минут пешком.

Не по асфальту.

По тропе из плоских камней, уложенных в спираль – не для красоты.

Для замедления.

У входа – не касса.

Круг из камней, как везде: у ледника, у арыка, у Демерджи.

В центре – каменная плита, с выемкой – не от ладони.

От ступни.

Из тени выходит мужчина.

Не в рубашке.

В простом х/б саронге, с заплатой из переработанной рыболовной сети (цвет – не белый. Серебристо-зелёный, как рис в тени).

Волосы – седые, коротко стриженные.

Глаза – не «добрые».

Тёплые.

Как вода в источнике Тирта Эмпул.

– *«Ньоман», – говорит он. – *«Не имя.

Напоминание:

Ньоман – „второй сын“,

но по-балийски – *„тот, кто учится у воды“».

Я – не фермер.

Я – слушатель потока».

Он не здоровается.

Он кладёт ладонь на ступню Артёма.

– «Сегодня – не день для глаз.

Сегодня – день для ступней».

Он ведёт их вглубь террас.

Не по дорожке.

Между террасами.

Там, где – вода.

Субак – не «канал».

Организм.

Ширина – 30 см.

Глубина – 10 см.

Дно – не бетон.

Уплотнённая глина, смешанная с крошкой андезита – чтобы «не скользила, но не трескалась».

Борта – не прямые.

Изогнутые, как спина доверяющей лозы в Крыму.

Уклон – 0.8° – ровно столько, чтобы вода не спешила, но и не останавливалась.

В 8:07 – начинается поток.

Не «работа».

Диалог.

Ньоман опускается на корточки.

Не у самого subak.

У каменного перепуска – «pangi», где вода меняет направление.

Он не смотрит в воду.

Он слушает.

– «Слышишь?» – шепчет он.

Артём прислушивается.

Сначала – ничего.

Потом —

звуки:

– тихий шелест – вода стекает с листьев риса;

– лёгкое шипение – пузырьки воздуха в глине;

– и – пульс – не в ушах.

В земле.

Как jökuldráttur в Исландии.

Как пульс глины у Лейлы.

Как дыхание лозы у Дмитрия.

– *«Это – Tirta Ngebah – „Дыхание Воды“, – говорит Ньоман. – Вода не течёт. Она окутывает».

Он берёт черпак.

Не металлический.

Из переработанного бамбука, обожжённого в печи.

Опускает в subak.

Поднимает.

Вода – не прозрачная.

Зеленоватая, с вкраплением кварца и рисовой пыльцы.

– «Это – Devi Tirta – „Вода-Богиня“.

Не из дождя.

Из ночи, которую земля вспомнила».

Подаёт Артёму.

– «Пей.

Не как влагу.

Как учителя».

Артём пьёт.

Вода – не холодная.

Тёплая.

С привкусом глины, кварца и чего-то древнего – как будто в ней растворена память гор.

Он закрывает глаза.

И – чувствует:

не «я пью воду».

Я – часть цикла.

Роса – камень – subak – pangi – мы.

Всё – одно дыхание.

Мария пьёт второй глоток.

И – останавливается.

Не на вкусе.

На пульсе.

Она кладёт ладонь на pangi.

И – чувствует:

не «канал полон».

Земля – жива.

Ньоман улыбается – не губами.

Глазами.

– *«Вы думали, что ищете воду.

А оказались – теми, кого вода искала».

Он берёт кусок андезита (тот же, что у входа).

Макает в Devi Tirta.

И – пишет на каменной плите:

**«Вода не борется с камнем.

Она окутывает.

Потому что знает:

даже твёрдое – может стать дорогой».*

Потом – отдаёт андезит Артёму.

– «Теперь – ваша очередь.

Напишите не что вы ждёте.

А – что вы уже получили – в тишине».

Артём берёт камень.

Касается воды.

И – пишет:

– волну (Лан Ха),

– верблюжий след (Синай),

– 14 точек (Рёандзи),

– пульсирующую линию (Стрейкюр),

– горшочек без дна (Марракеш),

– гроздь винограда (Соколиная скала),

– каплю росы (арык),

– трещину (Дива),

– туман (Чатыр-Даг),

– корень (Малый Маяк),

– арку (Коктебель),

– смех (Орлиное),

– нить (Ласпи),

– выдох (Демерджи),

– и – пустоту в центре.

Мария добавляет – не линию.

Три точки.

Как три чёрные крупинки.

Как три саженца.

Как три жизни, вплетённые в одну.

Ньоман смотрит.

– «Хорошо.

Теперь – оставьте плиту здесь.

Пусть вода прочитает».

Он кладёт плиту у pangi.

Не в тень.

В поток утреннего света.

И – уходит.

Возвращается с двумя предметами:

– глиняную чашку без глазури – с трещиной, залитой серебром (как у Рустема в Судаке),

– камень – тот самый, с надписью: «Ты пришёл – и земля тебя узнала».

Теперь на нём – новая надпись, вырезанная не углём.

Водой:

**«Ты не пришёл учиться.

Ты пришёл – и вода тебя узнала».*

– *«Заберите.

Не как сувенир.

Как напоминание:

когда забудешь – кто ты,

возьми щепотку глины.

Положи на язык.

И вспомни:

ты – из глины, воды, магнитного зерна и тихого дыхания, идущего в такт твоему».

Утро. Солнце – не за горизонтом.

Над Тегалалангом.

Но в груди – уже не возврат.

Ожидание.

То, что рождается не от нетерпения —

а от готовности быть – в изгибе, даже когда всё требует прямой.

Глава 2. Убудский лес обезьян (Мандала Сака): где „зоопарк“ – нет, а диалог с дикой жизнью – да

Эта глава – не «фото с макакой на плече за 10 долларов».

Это – встреча с границей доверия, потому что на Бали они понимают:

«Мы не приручаем дикое.

Мы учимся – не бояться быть уязвимым перед ним,

потому что уважение – не в контроле,

а в готовности быть увиденным».

Документальная основа: официальное название территории – «Мандала Сака» (Mandala Saka), что означает «Священный Круг». Это не парк развлечений. Это – охраняемая зона духовной и экологической важности, прилегающая к трём храмам: Пура Далем Агунг, Пура Махадеви и Пура Будха.

Правила, выгравированные на камне у входа на балийском и английском:

Никаких бананов, орехов или еды в руках.

«Рука с едой – не приглашение. Это – испытание».

Сумки – только на груди, застёгнуты.

*«Не от жадности. От уважения: макака не ворует. Она проверяет: ты – здесь по-настоящему?»

Взгляд – не сверху. В уровень глаз.

«Кто смотрит сверху – не видит душу».

Если подошла – не отстраняйся. Подожди.

«Она не просит. Она – встречает».

И да – у самого входа действительно стоит каменная чаша («Bakul Suci» – «Священная Корзина»), где каждый оставляет:

– цветочную корзинку «кананг сари»,

– щепотку риса,

– и – одно слово, написанное водой на листе бамбука.

Сегодняшнее слово – не «спасибо».

«Ngelungsur» – «Возвращайся».

2. Убудский лес обезьян (Мандала Сака): где «зоопарк» – нет, а диалог с дикой жизнью – да

Утро. Воздух – не «влажный». Сладкий: жасмин, гибискус, и – аромат влажного мха, как будто лес помнит все прикосновения.

Ньоман не ведёт их «на экскурсию».

Он останавливается у круга из камней у входа.

– «Дальше – не моя земля.

Это – их.

Подойдите сами.

Сердцем вперёд».

Дорога – 5 минут пешком.

По тропе из корней баньяна, усыпанной лепестками франжипани.

Тень – не «прохладная».

Живая.

Как будто дышит.

У входа – не касса.

Каменная чаша – «Bakul Suci», с выемкой – не от ладони.

От встречи.

Из тени выходит мужчина.

Не в форме.

В простом х/б саронге, с заплатой из переработанной рыболовной сети (цвет – не белый. Серебристо-зелёный).

Волосы – седые, коротко стриженные.

Глаза – не «строгие».

Спокойные.

Как вода в источнике Тирта Эмпул.

– *«Агунг», – говорит он. – *«Не имя.

Напоминание:

Агунг – „великий“,

но по-балийски – *„тот, кто слушает молчание“».

Я – не смотритель.

Я – хранитель границы».

Он не здоровается.

Он кладёт ладонь на грудь Артёма.

Там, где – мы.

– «Здесь. Не здесь.

Ты уже слышишь их шаги».

Он ведёт их вглубь леса.

Не по тропе.

Между тропами.

Там, где – тишина.

Мандала Сака – не «зоопарк».

Священный круг.

Площадь – 12,5 га.

Деревья – не для тени.

Для связи:

– баньян – «корни-небеса»,

– тамаринд – «время-хранитель»,

– франжипани – «душа-цветок».

И – жители.

Не «обезьяны».

Макаки-крабоеды (Macaca fascicularis).

185 особей.

Каждая – с именем:

– Деви («богиня»),

– Сидхи («достижение»),

– Байу («ветер»),

– и – Тиру («истина»), самка, которой 24 года – старейшая в лесу.

Они не «прыгают».

Они двигаются.

Медленно.

Осознанно.

Как танцоры без музыки.

Агунг останавливается у корней баньяна.

– «Сядьте.

Не как гости.

Как участники».

Артём и Мария опускаются.

Не на камень.

На мох.

Мягкий.

Тёплый.

Как ладонь.

Проходит 17 минут.

Тишина.

Но в ней – звуки:

– треск листа под лапой,

– шелест ветра в баньяне,

– далёкий звон колокольчика на шее козы у храма («чтобы духи знали: жизнь идёт»),

– и – пульс в земле.

В 9:23 – подходит она.

Не «обезьяна».

Тиру.

Седые виски.

Глаза – не «живые».

Ясные.

Как у Мидори.

Как у Хасана.

Как у Фудзико-сан.

Она не бежит.

Она идёт.

Медленно.

Как прилив в Ласпи.

Останавливается в 70 см.

Смотрит – не в глаза.

В солнечное сплетение Артёма.

И – ждёт.

Артём не шевелится.

Не дышит.

Забывает дышать.

Тиру делает шаг.

Ещё один.

И – садится напротив.

На корточки.

Как человек.

Она смотрит на его руки.

На следы: песок, гравий, лаву, глину, кварц.

Потом – кладёт свою лапу на мох – между ними.

Не «берёт».

Кладёт.

Как предложение.

Артём смотрит на Марину.

Она кивает.

Не головой.

Сердцем.

Он медленно – очень медленно – протягивает руку.

Не к ней.

К моху.

И – кладёт ладонь рядом с её лапой.

Не касается.

Но – в одном ритме.

Тиру смотрит.

Долго.

Потом – берёт лист франжипани, лежащий рядом.

Кладёт его на его ладонь.

Не «дарит».

Подтверждает.

– *«Она не просит», – шепчет Агунг. – *«Она – проверяет: ты здесь – по-настоящему?».

Мария кладёт свою ладонь поверх его.

И – сжимает.

Не «мы встретили».

А – «мы – уже были».

Агунг берёт кусок андезита (тот же, что у Ньомана).

Макает в росу с листа баньяна.

И – пишет на камне:

**«Дикое не враг.

Оно – зеркало.

И если ты не дрожишь —

оно узнаёт тебя».*

Потом – отдаёт камень Артёму.

– «Теперь – ваша очередь.

Напишите не что вы видели.

А – что вы уже отпустили – чтобы быть увиденным».

Артём берёт камень.

Касается росы.

И – пишет:

– волну (Лан Ха),

– верблюжий след (Синай),

– 14 точек (Рёандзи),

– пульсирующую линию (Стрейкюр),

– горшочек без дна (Марракеш),

– гроздь винограда (Соколиная скала),

– каплю росы (арык),

– трещину (Дива),

– туман (Чатыр-Даг),

– корень (Малый Маяк),

– арку (Коктебель),

– смех (Орлиное),

– нить (Ласпи),

– выдох (Демерджи),

– ожидание (Тегалаланг),

– и – пустоту в центре.

Мария добавляет – не линию.

Три точки.

Как три чёрные крупинки.

Как три саженца.

Как три жизни, вплетённые в одну.

Агунг смотрит.

Впервые – слеза.

Не на щеке.

В голосе:

– «Вы не вошли в лес.

Вы стали им.

И теперь – каждый шаг

будет помнить:

здесь – уже был доверяющий».

Он берёт лист бамбука.

Макает в воду.

И – пишет:

«Ngelungsur»

«Возвращайся».

Подаёт Артёму.

– «Заберите.

Не как сувенир.

Как напоминание:

когда забудешь – кто ты,

положи лист на ладонь.

И вспомни:

ты – из мха, росы, магнитного зерна и тихого шага, идущего в такт дикому».

Уходя, Артём оборачивается.

На моху – след:

не ноги.

Две ладони и одна лапа, наложенных в одном ритме.

Свежий.

От них.

Вечером Артём открывает блокнот.

На странице – ожидание, выдох, нить и смех.

Теперь он добавляет лес:

не деревья.

Корни, уходящие вниз – и ветви, поднимающиеся вверх.

В центре – лист франжипани, положенный на ладонь.

Под рисунком – одна фраза.

На русском.

Он пишет – не впервые.

Но – впервые – без страха перед диким:

Дикое не требует покорности.

Оно ждёт —

пока ты перестанешь прятать

своё дыхание.

За горизонтом – луна над Убудом.

Но в груди – уже не ожидание.

Доверие.

То, что рождается не от контроля —

а от готовности быть – уязвимым, даже когда всё требует защиты.

Глава 3. Рыбный рынок Джимбаран: где цена решает – не крик, а тихий кивок

Эта глава – не «ярмарка экзотики с гриль-зоной и пляжными зонтами».

Это – тихая экономика доверия, потому что на Бали они понимают:

«Мы не обмениваемся товарами.

Мы вступаем в диалог с морем,

и цена – не цифра,

а мера готовности быть увиденным».

Документальная основа: в 2025 году в Джимбаране действительно действует инициатива «Pasar Tanpa Jerit» («Рынок без крика»), поддержанная кооперативом рыбаков «Samudra Wisesa».

Правила просты:

– никаких громких выкриков,

– никаких ценников,

– никаких «фото с уловом за доллар»,

– только три жеста:

✓ ладонь вниз – «не сегодня, но спасибо за труд»,

✓ один палец – «я покупаю, но предлагаю честную цену»,

✓ два пальца – «я покупаю, и добавляю доверие».

И да – у самого входа на рынок стоит каменная плита, а на ней – углубление.

Внутри – три предмета:

– бамбуковый черпак (от Ньомана, из Тегалаланга),

– лист бамбука с надписью «Ngelungsur» (от Агунга, из Мандала Сака),

– и – записка, сложенная в журавлика:

«Вы думали, что ищете рыбу.

А оказались – тем, кого море узнало».

– И Кетут»

3. Рыбный рынок Джимбаран: где цена решает – не крик, а тихий кивок

Утро. Воздух – не «солёный». Сладкий: жасмин, дым кокосовой скорлупы, и – аромат свежевыловленного моря, как будто океан помнит все сети, что в него входили.

Агунг не ведёт их «на рынок».

Он останавливается у круга из ракушек у входа.

– «Дальше – не моя земля.

Это – их.

Подойдите сами.

Сердцем вперёд».

Дорога – 10 минут пешком.

По тропе из морской гальки, усыпанной лепестками гибискуса.

Ветер – не «с моря».

С горы.

С ароматом жасмина и дыма.

У входа – не вывеска.

Каменная плита, с выемкой – не от ладони.

От встречи.

Из тени выходит мужчина.

Не в рубашке.

В простом х/б саронге, с заплатой из переработанной рыболовной сети (цвет – не белый. Серебристо-голубой, как море в полдень).

Волосы – седые, коротко стриженные.

Глаза – не «усталые».

Ясные.

Как вода в источнике Тирта Эмпул.

– *«И Кетут», – говорит он. – *«Не имя.

Напоминание:

Кетут – „четвёртый сын“,

но по-балийски – *„тот, кто помнит море“».

Я – не продавец.

Я – хранитель диалога».

Он не здоровается.

Он кладёт ладонь на грудь Артёма.

Там, где – мы.

– «Здесь. Не здесь.

Ты уже слышишь пульс лобстера».

Он ведёт их к причалу.

Не к лоткам.

К каменной плите, уложенной у самой кромки воды.

На ней – улов:

– лобстер (не «красный». Серебристо-голубой, с отливом, как луна над Арасиямой),

– тунец (глаза – прозрачные, как лёд Ватнайёкюдля),

– креветки (не розовые. Золотистые, с прожилками, как жилы в андезите).

И – тишина.

Не «отсутствие звука».

Присутствие внимания.

Как в саду Рёандзи.

Как в чайной церемонии.

И Кетут не кричит.

Не машет руками.

Он кладёт ладонь на плиту.

– «Ini jiwa. Bukan barang»

«Это – жизнь. Не товар».

Затем – называет минимальную цену:

– лобстер – 250 000 рупий за кг;

– тунец – 180 000;

– креветки – 320 000.

Не «за штуку».

«За труд, за риск, за уважение к морю».

И – отступает.

Молчит.

Начинается Pasar Tanpa Jerit.

Первый покупатель – женщина в синем саронге.

Смотрит на лобстера.

Долго.

Не на ценник.

На глаза.

Потом – поднимает два пальца.

И Кетут кивает.

– «Suksma. Ini benar»

«Спасибо. Это – справедливо».

Второй – мужчина с мешком семян люпина.

Смотрит на тунца.

Поднимает ладонь вверх.

– «Tidak beli. Berbagi»

«Не покупаю. Делюсь».

Он высыпает на плиту щепотку семян («чтобы почва помнила море»).

И Кетут берёт их. Кладёт в карман.

– «Suksma. Ini lebih»

«Спасибо. Это – больше».

Третий – Артём.

Он подходит к лобстеру.

Смотрит – не на него.

На Марину.

Потом – поднимает два пальца.

– «Untuk mereka yang telah kembali»

«Для тех, кто вернулся».

И Кетут смотрит на них.

Долго.

Не в глаза.

В солнечное сплетение.

Потом – кивает.

– «Ini benar»

«Это – справедливо».

Он берёт лобстера.

Кладёт в бамбуковую коробку – не новую.

Из переработанной рыболовной сети и бамбука, с выемкой от сердца.

Вручает Артёму.

– «Bukan untuk perut. Untuk hati»

«Не для желудка. Для сердца».

Артём берёт коробку.

Лобстер – не холодный.

Пульсирующий.

Как будто ещё помнит море.

И Кетут ведёт их к камню у прибоя.

Там – плита, с выемкой – не от ладони.

От сердца.

– «Сядьте.

Ешьте.

Не как еду.

Как диалог».

Артём открывает коробку.

Мария берёт первую часть.

Ест – целиком.

Медленно.

Как гомокудзуси у Фудзико-сан.

Каждый укус – не вкус.

Вопрос.

– кристаллы соли – «помните ли вы Сабху?»;

– привкус йода – «помните ли вы Лан Ха?»;

– нежность мяса – «помните ли вы, как быть уязвимым?».

Артём ест вторую.

И – чувствует:

не «я ем рыбу».

Я – часть цикла.

Рыба – море – лёд – лава – гейзер – мы.

Всё – одно дыхание.

Мария смотрит на него.

– «Мы не покупали.

Мы вступили в обмен».

– *«Да», – говорит он. – «И цена – не в рупиях.

В тихом кивке».

Возвращаются молча.

Но теперь – не «после».

Во время.

Как будто рынок продолжается – в их тишине.

У выхода – на ракушке – новый след:

не ноги.

Два сердца, наложенных друг на друга.

Свежий.

От них.

И Кетут улыбается – не губами.

Глазами.

– «Вы не купили лобстера.

Вы приняли участие в экономике доверия.

И теперь – море помнит вас».

Вечером Артём открывает блокнот.

На странице – лес, ожидание, выдох и нить.

Теперь он добавляет рынок:

не лотки.

Каменную плиту, с тремя формами жизни – и тихим кивком над ней.

Под рисунком – одна фраза.

На русском.

Он пишет – не впервые.

Но – впервые – без страха перед обменом:

Цена – не в деньгах.

Она – в готовности

быть увиденным

тем, кого ты принимаешь.

За горизонтом – закат над Джимбараном.

Но в груди – уже не доверие.

Обмен.

То, что рождается не от владения а от готовности быть – частью потока.

Глава 4. Водный храм Тирта Эмпул: где 13 источников – не для купания, а для возвращения к себе

Эта глава – не «аквапарк с экзотическим антуражем».

Это – ритуал без риторики, потому что на Бали они понимают:

*«Мы не моем тело.

Мы восстанавливаем ритм —

тот, что был у нас до спешки, до страха, до слова „надо“».

Документальная основа: в 2025 году в храме Тирта Эмпул (Pura Tirta Empul, «Храм Священного Источника») действительно действует практика «Медха Tanpa Upacara» («Очищение без церемонии») – для тех, кто приходит не за «балийским опытом», а за внутренним возвращением.

Правила храма, выгравированные на камне у входа:

– никаких купальников – только саронг и пояс (предоставляются бесплатно, из переработанного хлопка);

– вход – только босиком,

– никаких фото в бассейне – «камера не видит душу»;

– и – три правила потока:

✓ вход – под струю №1 («смой прошлое»),

✓ погружение – в ванну №7 («прими настоящее»),

✓ выход – из источника №13 («возьми будущее»).

И да – у самого входа в священную зону стоит каменная чаша, а в ней – бамбуковый журавлик с запиской:

«Вы думали, что ищете очищение.

А оказались – тем, кого вода уже простила».

– И Пекерсан»

(имя храмового служителя – «тот, кто помнит источники»)

4. Водный храм Тирта Эмпул: где 13 источников – не для купания, а для возвращения к себе

Утро. Воздух – не «влажный». Свежий: жасмин, влажный мох, и – аромат нагретого камня, как будто храм помнит все прикосновения веков.

И Кетут не ведёт их «на экскурсию».

Он останавливается у круга из гальки у входа.

– «Дальше – не моя земля.

Это – его.

Подойдите сами.

Сердцем вперёд».

Дорога – 15 минут пешком.

По аллее из пальм, усыпанной лепестками франжипани.

Тень – не «прохладная».

Тихая.

Как будто дышит.

У входа – не касса.

Каменная чаша, с выемкой – не от ладони.

От входа.

Из тени выходит мужчина.

Не в мантии.

В простом белом саронге, с поясом из переработанной рыболовной нити (цвет – не белый. Серебристо-серый, как луна над Арасиямой).

Волосы – седые, коротко стриженные.

Глаза – не «строгие».

Тёплые.

Как вода в источнике.

– *«И Пекерсан», – говорит он. – *«Не имя.

Напоминание:

Пекерсан – „помнит источники“,

но по-балийски – *„тот, кто знает: вода не моет – возвращает“».

Я – не жрец.

Я – проводник без слов».

Он не здоровается.

Он кладёт ладонь на грудь Артёма.

Там, где – мы.

– «Здесь. Не здесь.

Ты уже слышишь пульс воды».

Он ведёт их к священной зоне.

Не по тропе.

По каменным ступеням, выстланным мхом, как у Тегалаланга.

Тирта Эмпул – не «бассейн».

Организм.

Длина – 27 метров.

Ширина – 9.

Камни – не обтёсаны.

Живые.

С трещинами, заполненными мхом и солью времени.

И – 13 источников.

Не «струи».

Сердца.

Каждый – с именем:

– №1 «Лепас» – «Отпусти»,

– №7 «Nerima» – «Прими»,

– №13 «Ngelungsur» – «Возвращайся».