«Кровяная колбаса» семьи Макгроу

Дмитрий Марков

"Кровяная колбаса" семьи Макгроу

Кровяная колбаса

Дедок Вернон Макгроу сидел на рассохшемся крыльце заброшенной бензоколонки «Техасская звезда», гоняя во рту зубочистку, и размышлял о бессмертии. Не о том, что впаривают потные проповедники в воскресных шоу – с ангелами, похожими на стерильных медсестер, и облаками, мягкими, как задница младенца. А о нормальном, земном: проснуться в восемьдесят и не обоссаться. Ему было сто пять, и он считал это достижением. Не из-за генов – Макгроу помирали рано и грязно, обычно от цирроза или ножа в драке. А из-за колбасы.

Кровяной колбасы, если быть точным.

Над ним, на ржавой крыше, распластался внук Дуэйн с арбалетом Barnett Ghost 410 под боком. В руках он держал замусоленный порножурнал, липкий от жары и времени. Парню было двадцать восемь, но выглядел он так, будто только вчера перестал дергать девчонок за косички. «Хорошие гены», – бросал дедок любопытным. На самом деле – хорошая диета.

– Думаешь, сегодня кто-нибудь приползёт? – спросил Дуэйн, не отрывая взгляда от блондинки с сиськами, которые могли бы выиграть приз на ярмарке штата в категории «гигантские тыквы».

– Всегда приползают, – буркнул Вернон и сплюнул коричневую струю табачной жижи, которая шлепнулась в пыль, как дохлый жук.

Заброшенная заправка выглядела идеально для ночной охоты. Позади, словно сдохшие броненосцы, ржавели три трейлера. Их окна сочились тусклым желтым светом, а из динамиков доносилось пьяное кантри и смех, похожий на скрежет гравия. Внутри копошились люди. Живые, вонючие, с кровью, полной дешевого пива, никотина и отчаяния.

Макгроу собирали их раз в три месяца с улиц Хьюстона и Далласа. Бомжей, торчков, шлюх, списанных в тираж, – всех тех, по кому не заплачет даже собственная мать, если она, конечно, еще жива. Предлагали работу: собирать перец на ферме. Пятьдесят баксов в неделю налом, горячая жратва и крыша над головой. Никаких вопросов, никаких бумажек, никаких копов. И самогон. Фирменный самогон Дорис, такой ядреный, что мог бы завести трактор, простоявший в болоте лет двадцать.

Именно самогон был наживкой. Вернон давал каждому новичку граненый стакан мутной жидкости, пахнущей можжевельником и адским пламенем. Первый глоток выжигал глотку, второй согревал кишки, а после третьего эти бедолаги готовы были лететь на Марс голыми и сажать там репу. Дорис настаивала самогон на травах, которые собирала сама, плюс секретный ингредиент, о котором не говорила даже Вернону. Бомжи называли его "техасским молоком" и готовы были остаться здесь навсегда ради неограниченного доступа к этому пойлу.

Днём они и впрямь вкалывали на поле – Дорис выращивала овощи, во-первых, для прикрытия, а во-вторых, потому что обожала делать такую острую сальсу, что у нормального человека желудок вывернуло бы наизнанку. А ночами сидели в трейлерах, пили дешёвое пиво и дорисову самогонку, играли в покер на спички, смотрели старое порно и пердели. Для отбросов общества это был чёртов курорт.

Каждому новому постояльцу Вернон скармливал историю про Гору Дьявола – холм в пяти милях отсюда, который на закате становился черным, как свежая могила.

– Там водятся твари, – говорил дедок, затягиваясь сигаретой так, что кончик светился в темноте как адский маяк. – Оборотни, говорят. Хотя я их называю "техасскими волками" – звучит приличнее. А ещё там пришельцы летают. Похищают коров. Раз в месяц где-то корова пропадает, а на следующий день находят только шкуру. Вывернутую наизнанку, представляете? Как носок. Всё остальное – мясо, кости, кишки – испарилось. Хрен знает, что они с ним делают там, наверху.