Полная версия
– Мелани, я… прости за то, что я сделала с тем пледом, такого больше не будет. Мне очень стыдно, – Нина отнюдь не чувствовала себя виноватой, вот только и Мелани, похоже, не поверила её раскаянию. Она чуть надавила на ножницы, и Нина ощутила, что их кончики вот-вот проткнут кожу на её шее. – А что касается показа… Парсли сам вызвал меня на сцену, ты же сама слышала. Что мне оставалось делать?
– Знаешь, детка, выглядит так, что ты стала много о себе воображать, – Мелани как будто пропустила всё сказанное Ниной мимо ушей. – И не мне одной так кажется, кстати. Любого спроси. У нас таких выскочек ой как не любят. А может, ты, типа, на моё место метишь, а?
– Нет! Я в театре-то всего…
– Да перестань, – Мелани звонко рассмеялась. – Я таких, как ты, знаю. Я тебя насквозь вижу. Притворяетесь тихонями, а сами… А твои заигрывания с Йозефом? Скажешь, ты это не для того делала, чтобы он замолвил за тебя словечко Парсли? А?
Нина чуть не задохнулась от возмущения. Вот, выходит, как оно всё теперь выглядит со стороны. Хорошо, если это только Мелани так считает. А если и другие актёры так думают? Нина в негодовании втянула в себя воздух.
– Ладно, будем считать, ты меня поняла, – эту фразу Мелани произнесла в самое ухо Нины. Она шутливо подула на ножницы, словно это ковбойский револьвер, после чего убрала их в карман юбки. – Но заруби себе на носу, детка: если ещё хоть раз полезешь куда не просят, хоть нос высунешь или скажешь что-то не то, я от тебя мокрого места не оставлю, – Мелани приблизила лицо к самому носу Нины, и её голос из дружелюбного превратился в зловещий шёпот. – Одна промашка – и даже не надейся, что отделаешься парой ожогов. Я сделаю так, что ты больше на ноги встать не сможешь. Никогда. Усекла? И мне слова никто не скажет.
– Скажет, очень даже скажет, – со стороны лестницы раздался мужской голос.
Мелани резко обернулась. Чуть покачиваясь из стороны в сторону, за ней и Ниной с любопытством наблюдал заведующий декорационным цехом. На этот раз поверх его обычного синего комбинезона была накинута куртка, руки убраны в карманы. Роберт жевал жвачку, периодически надувая и лопая пузыри.
– Роберт, это не твоё дело, чего ты тут забыл? – огрызнулась Мелани. – Это между нами, актрисами. Ступай куда шёл.
– Обязательно, – Роберт, хоть говорил вроде и с Мелани, разглядывал он при этом мокрый свитер Нины. Она смутилась и постаралась закрыть огромное тёмное пятно руками. – Но надо бы кое-что объяснить.
– Всё, что надо, я ей уже объяснила.
– А я не про неё говорю.
– А мне не надо ничего объяснять! – мгновенно вспыхнула Мелани. – Тут всё абсолютно ясно.
– Может, да, может, нет, – Роберт пожал плечами. – Может, всё ясно, а может, всё так поменялось, что совсем ничего не ясно.
– Что ты несёшь? Что поменялось?! – сварливо спросила Мелани. – Девчонка зарвалась, её надо поставить на место.
– Поставят. Обязательно. Но не ты, – Роберт ухмыльнулся, надул очередной пузырь и смачно его лопнул. – И не на то место.
– Ты что же, издеваешься?! – взвизгнула Мелани.
В этот момент со стороны фойе долетел глухой бой часов. Разбор начался десять минут назад! Нина протиснулась между стеной и Мелани и со всех ног побежала в зал. Какое-то время до неё ещё доносился возмущённый голос ведущей актрисы, которая теперь совершенно не стеснялась в выражениях, но к её словам Нина уже не прислушивалась.
К огромному облегчению Нины, она опоздала не одна, прямо перед ней в зал вбежали ещё двое актёров, задержавшихся в курилке. Грета сердито зыркнула на них, Парсли же, сидящий лицом к залу на специально поставленном кресле между первым рядом партера и краем сцены, как будто не заметил опоздавших и продолжил говорить. Нина на цыпочках добежала до кресла возле Леонарда.
– Чего так поздно-то? – удивился он. – И чего такая красная? И мокрая к тому же.
– Грим смывала, а потом ещё Мелани задержала. Позже расскажу. Что тут было?
– Пока только общие впечатления. Как ты понимаешь, весьма фиговые.
– Подытожим. Ещё во времена, когда я был учеником Густаво Сальваторе, – продолжал меж тем Парсли, меланхолично глядя в пустоту перед собой, – моего мастера и основателя нашего театра как-то спросили, в чём же секрет всемирной известности Театра Откровения. И вы все, разумеется, знаете, что Густаво ответил: Театр Откровения – это про риск. Про смелость. Про эксперименты. Про постоянный поиск новых форм, про ныряние в такие тёмные глубины человеческой души, куда кроме нас никто нырять не решается. Работа на грани, обновление, самоотречение – вот столпы, на которых стоял и стоит этот театр, – Парсли выдержал глубокомысленную паузу. – И когда после показа я спросил себя, что же я увидел, – с этой точки зрения, – то понял, что я не увидел ничего. Вообще ничего. Пустую сцену. Показа не было. Я просто потратил несколько драгоценных часов своей жизни, пялясь в ничто.
Нина ожидала, что артисты начнут перешёптываться, вполголоса обсуждать слова режиссёра. Так и случилось, но продолжалось это не больше пары секунд, а потом актёры покорно замолкли, едва Парсли бросил на них единственный короткий взгляд.
– В связи с этим мною было принято трудное решение. Раз труппа не ценит возможность независимого творчества, раз артисты не желают пускаться в самостоятельный поиск, а удовлетворяются однажды уже найденными образами и приёмами, в отношении «Услышь меня, Астарта!» практику самостоятельных репетиций я упраздняю. Отныне вся работа над этим спектаклем – а вы все понимаете, что это не просто «ещё один спектакль», – будет вестись только в присутствии меня. Повторные репетиции – только с помощниками режиссёра.
Обычно ничто в голосе или мимике Натаниэля Парсли не выдавало переживаемые им чувства, он говорил сухо и отстранённо, будто зачитывал текст с бумаги, совершенно не пытаясь вникнуть в него. Если же Парсли выражал сильные эмоции, то это всегда служило достижению некоей поставленной им перед собой цели, а момент и «дозировка» каждый раз были искусно срежиссированы. Парсли как никто владел собой. Но в этот раз даже Нине, работающей с Парсли считанные месяцы, почудилась в его интонациях искренняя горечь.
– Меня, признаюсь, не перестаёт удивлять такое отношение: я полагал, что в театр вы пришли, чтобы получить возможность проявить иные, прежде скрытые грани своей души, прикоснуться к шедеврам мировой драматургии и пропустить через себя мудрость наших великих предков, прожить, наконец, более глубокие, более интересные жизни. Разве не это величайшее из чудес нашего искусства? Подобно Господу, театр творит жизнь из праха. Печально, что вы так и не научились это ценить.
Он немного подождал, давая артистам возможность осмыслить услышанное. Воспользовавшись паузой, в зал незаметно вошли Мелани и Роберт, актриса села во второй ряд, а Роберт ушёл куда-то к последним рядам партера.
– Впрочем, по словам Греты, некоторые из вас проявили похвальное усердие. Я ценю это в людях и готов за него отблагодарить обратной связью, которая, как я надеюсь, поспособствует вашему профессиональному росту, – Парсли сверился с записной книжкой, которую Грета заполняла во время показа. – Прежде всего, Леонард Фурман.
Леонард бросил на Нину напряжённый взгляд, после чего весь обратился в слух.
– Леонард отдал как парным, так и самостоятельным репетициям огромное количество времени, что вылилось в детализированную и всестороннюю проработку роли. К тому же мне понравились отдельные удачные находки, связанные с физическими действиями, в частности, вырезание по дереву и фокус с глотанием стрелы.
Боковым зрением Нина увидела, как лицо Леонарда буквально засветилось от счастья. Парсли остался им доволен!
– Тем не менее… – продолжил постановщик своим обычным, бесцветным тоном. – Тем не менее Леонарду не удалось преодолеть свои жанровые привычки и свой опыт игры в детских спектаклях. Чрезмерный акцент на внешней выразительности в ущерб переживанию внутреннего конфликта. Уверен, это ощущалось не только мной. Поэтому я вынужден его роль в «Астарте» передать другому актёру. Далее…
Ошеломлённый, Леонард откинулся на спинку кресла. Его пальцы сдавили подлокотник, потом он начал в недоумении озираться, как будто усомнился, что понял слова режиссёра правильно. Другие актёры смотрели на него с сочувствием, но помочь ничем не могли. К тому же, все и без того были обескуражены началом разбора.
Леонард ссутулился, его плечи опустились. Подняв с пола мячик для тенниса, он несколько секунд покрутил его в руках, а потом отшвырнул в сторону.
– Слушай, ещё не всё потеряно, – Нина сдавила предплечье Леонарда и зашептала ему на ухо. – Не сдавайся! Докажи ему, что он ошибается. Давай ещё раз пройдёмся по сценам, подумаем, что можно улучшить…
– Бесполезно. Парсли не меняет своих решений.
– Так заставь его поменять! Покажи, что можешь! Ты ведь так этого хотел! Нужно бороться!
– Это бесполезно, Нина, правда, – повторил Леонард и печально покачал головой. – Ты даже не представляешь, что такое Натаниэль Парсли. Повлиять на него, заставить его передумать – это что-то из разряда фантастики. Что бы ты ни делала, всё равно в итоге всё будет так, как решил он. Ну а я… – Леонард мрачно улыбнулся. – Я снова проиграл финал. Как и всегда.
Парсли продолжал говорить, и актёры один за другим, подобно Леонарду, впадали в уныние, пусть никого из них с роли и не сняли. Парсли делился своими впечатлениями от их игры, ничуть не приукрашивая и не пытаясь подобрать менее резкие слова. Нина вдруг вспомнила слова Роберта: «Мне нравится, когда людям говорят правду в лицо». Парсли делал именно это, и всё же Нина задумалась, а не будет ли от такой жестокой правды больше вреда для общего дела, чем пользы?
– А знаешь, в конечном-то счёте, он прав, – пробормотал себе под нос Леонард. Он как будто даже оживился. – Некоторые актёры просто не созданы для взрослых спектаклей. Вот Санта-Клаус, медведь, злой колдун – это по мне!
– Леонард!
– Нет, я серьёзно! И, если уж на то пошло, мне маленькие зрители нравятся гораздо больше, чем взрослые. С ними гораздо проще. Они если смеются, то уж смеются, если плачут, то плачут… – Леонард чуть улыбнулся. – Так что всё правильно, пора мне назад. Я только надеюсь… – его улыбка вдруг стала совсем робкой. – Мы ведь останемся друзьями, да? Мне нравится… мне нравится твой чай. А тебе понравились мои супы. И бабулины пироги. Давай просто дружить? – он застенчиво протянул ей руку.
Нина пожала его кисть, но на душе у неё было тяжело. Она помнила, как отчаянно Леонард хотел сыграть свою первую, пусть и маленькую, роль для взрослых зрителей. Она помнила, как храбро Леонард защитил её от Йозефа, там, в бильярдном клубе. Но стоило Парсли принять решение, как Леонард тут же безропотно подчинился. Да, ни у кого нет права оспаривать распоряжения художественного руководителя театра, но Леонард мог хотя бы попытаться донести до него свою точку зрения, попросить ещё один шанс!
От этих мыслей Нину отвлекло появление в зале Йозефа. Она удивилась, что не заметила его отсутствия раньше. Йозеф обежал задний ряд, наклонился к Роберту и начал что-то торопливо шептать ему на ухо. Грета обернулась и скорчила недовольную гримасу, ещё несколько актёров начали на них оглядываться, но Парсли продолжал разбор как ни в чём не бывало.
Нина не могла не заметить, что Йозеф чем-то чрезвычайно взволнован. Что касается Роберта, то его лицо мгновенно изменилось, стало сосредоточенным, уже после первых же обращённых к нему слов Йозефа. Молча выслушав актёра, заведующий декорационным цехом быстро кивнул и тут же покинул зрительный зал. Йозеф, вытерев пот со лба рукавом, пошёл вперёд через проход между рядами и сел рядом с Мелани.
* * *– Полагаю, на этом всё, – Парсли закрыл записную книжку Греты и привстал. – Рассчитываю, что все присутствующие, все без исключения, сделают правильные выводы из услышанного.
– Господин Парсли, а мы? – громко спросила Мелани.
Все головы, кроме головы режиссёра, повернулись к ней и Йозефу. На самом деле, двое ведущих актёров были не единственными, кто не получил вообще никакой обратной связи. Нина тоже так ничего и не услышала в свой адрес – и это не на шутку её встревожило.
– Я не думаю, что вы нуждаетесь в том, чтобы я озвучил своё мнение, – сухо сказал Парсли. – Всё более чем очевидно.
– Нам нет, не очевидно, – с вызовом сказала Мелани. Йозеф нервно коснулся её плеча, призывая не лезть на рожон, но Мелани только раздражённо отдёрнула руку.
– Извольте.
Парсли снова сел на стул, записную книжку он вернул Грете. Сложил руки на груди.
– Я связывал с тобой, Мелани, определённые надежды, – начал он невозмутимым тоном. – Большие надежды. У тебя великолепные природные данные, ты без сомнения очень талантливая актриса, сегодня я уверен в этом не меньше, чем пять лет назад, когда ты впервые вышла на эти подмостки. Однако. Жрица в «Астарте» – это сложная, многогранная роль, куда сложнее, чем кажется на поверхностный взгляд, и она предъявляет значительные требования к исполнителю. Она тебе по силам, тут у меня сомнений нет, но у меня также нет сомнений, что ты не хочешь её играть.
– Это неправда! – возмущённо закричала Мелани. Артисты снова стали перешёптываться. – Если вам не понравился наш показ, это значит лишь то, что у нас что-то не получилось, а не что мы чего-то там не хотим.
– Поступки всегда говорят громче, чем слова, – Парсли покачал головой. – Не нужно обманывать меня, Мелани. Сцена всегда – запомни это! – всегда обнажает правду для того, кто умеет видеть. Сегодня я увидел двух актёров, которые вышли на показ едва выучив текст, по-настоящему не сработавшись друг с другом, даже не попытавшись разглядеть смысл, скрывающийся за репликами. Актёров, которые уже слишком великолепны, чтобы усердно репетировать…
– Мы растерялись! – продолжала спорить Мелани, хоть и не слишком уверенно. – Мы не были готовы к показу без декораций! Зачем вы это сделали?
– Я сделал это только для того, чтобы и остальные воочию увидели то, что сразу понял я, – холодно отрезал Парсли. – Ещё вопросы?
Мелани сердито засопела, начала в досаде кусать губы.
– Я могу обсудить это с вами чуть позже, наедине? – глядя в пол, спросила Мелани. Наверное, решила Нина, она поняла, что в присутствии труппы она от Парсли ничего не добьётся.
– Я не возражаю, – Парсли легонько кивнул. – В любом случае, я рассчитываю, что ты проведёшь работу над ошибками, и больше эта тема подниматься не будет. Но вот что касается твоего партнёра…
Йозеф немедленно поднял голову. Его лицо казалось непроницаемым.
– Я вижу, мои увещевания так ни к чему и не привели. Прискорбно. Я предупреждал тебя, что приходить на репетиции нетрезвым недопустимо. Я предупреждал, что не намерен больше терпеть твою лень и безразличие. Наконец, до меня дошла информация о твоём более чем возмутительном поведении за пределами театра в отношении одной из наших актрис… – Нина встрепенулась: неужели речь о ней? И если так, как Парсли узнал?! – Ты позоришь себя, Йозеф, но самое главное – ты позоришь Театр Откровения. Поэтому ты будешь лишён всех полагающихся тебе надбавок. Кроме того, – Парсли дал знак Грете, – я прошу снять портрет Йозефа из галереи труппы в вестибюле театра.
– Что?! – Йозеф побагровел и вскочил со стула. – Вы сейчас серьёзно?! Какого чёрта?
– Я обращаюсь к присутствующим: любой, кто считает, что мои слова жестоки и несправедливы, встаньте или сядьте рядом с господином Шала.
Артисты переглядывались, но ни у кого не возникло желания занять сторону Йозефа. В конце концов даже Мелани, немного помявшись, отсела от него.
– Что и требовалось доказать, – мрачно сказал Парсли. – Ты меня очень разочаровал, Йозеф.
– Нет, какого чёрта, я спрашиваю?! – повторил Йозеф, растерянно озираясь по сторонам. – Вы… – он не мог найти нужных слов. – И вообще, вы никогда не говорили со мной таким тоном! Ещё год назад…
– Год назад Йозеф Шала был… совсем другим человеком, разве нет?
Нина почувствовала лёгкий холодок возле позвоночника, пока именитый режиссёр и ведущий актёр буравили друг друга зловещим взглядом. Рядом с Ниной заметно напрягся Леонард, испуганно переводя взгляд с Парсли на Йозефа и обратно.
– Если ты вдруг забыл, каким был Йозеф, почитай газеты того времени, – продолжил Парсли. – Поговори с его бывшей женой, с отцом, с нашими актёрами и сотрудниками театра, наконец. Это был совершенно, совершенно другой человек. Уважавший, кстати, женщин. А если тебе очень хочется узнать, что происходит с теми, кто нарушает наши правила, ты знаешь, у кого можно спросить.
Йозеф судорожно сглотнул, на его шее вздулись желваки. Нина уловила в словах Парсли непонятные ей намёки, но Йозеф, судя по его реакции, всё однозначно понял. В конце концов он отвёл взгляд в сторону, его плечи поникли, и он промямлил:
– Я бы хотел… можно… мы обсудим это лично, как с Мелани? Не при всех?
– Тут нечего обсуждать. Я не скажу тебе ничего нового. Разбор окончен, всем спасибо. Грета, ко мне на минуточку.
Понурые актёры начали расходиться. Первой убежала Мелани. Йозеф, уронив голову на руки, остался сидеть во втором ряду, обмякший и как будто потерявший интерес к жизни. Нина не чувствовала к нему никакой жалости, он определённо заслужил, чтобы его при всей труппе окунули лицом в грязь. Но последние фразы Парсли, сказанные Йозефу, почему-то не давали ей покоя.
– Тебе не показалось, что это вот – то, что говорил Парсли, – было как-то… необычно? – спросила Нина Леонарда, когда тот выбирался из партера вслед за ней.
– Нет, ничего особенного, – тут же ответил тот и чуть покраснел.
Нина догадалась, что Леонард с ней неискренен. Она уже думала воспользоваться ситуацией и заодно предъявить ему за то, что тот обсуждает её с Парсли без её ведома, но вспомнила, что Леонард сильно переживает из-за потери роли, и лучше его сейчас не трогать. В другой раз.
Тем временем режиссёр покинул зал, а к Нине подошла явно сбитая с толку Грета.
– Вицки, господин Парсли велел передать, что через полчаса ждёт тебя у себя. Встретимся на втором этаже.
Глава 11
Агнес заморгала, её пальцы рук заскребли по шершавой поверхности. Она почувствовала боль в виске, потом её нос уловил кислые миазмы рвотных масс. Где она? Что произошло? Агнес приблизила пальцы к лицу. Когда глаза наконец смогли сфокусироваться, она увидела, что подушечки пальцев тёмно-красные.
Сколько прошло времени?
Агнес попыталась подняться, опираясь на руки, но мышцы подвели, и она снова оказалась на полу. С трудом повернув голову вбок, Агнес увидела кота, грызущего шею мёртвой женщины. Ирены.
– Барон, – едва слышно позвала Агнес, ни на что большее она была сейчас не способна. – Барон, хватит…
Она тянулась к коту, но он не обратил на неё ни малейшего внимания, будто во всём мире, кроме него и тела, распластавшегося на залитом кровью полу, ничего не осталось.
Надо что-то делать… надо встать… надо всё это прекратить…
Агнес подползла к дивану и, цепляясь за его обивку и прикладывая неимоверные усилия, сумела себя поднять. Ноги едва держали, к горлу подкатывал очередной приступ тошноты, но Агнес не позволяла себе дать слабину. Надо прекратить… Ради Ирены… Ради ребёнка…
Агнес попыталась оттащить кота от трупа. Но Бароном будто овладел дьявол: он никак не давался в руки, царапался и одновременно продолжал рвать тело покойницы. Когда же Агнес наконец сумела схватить его, он резко развернул голову и больно укусил её в предплечье чуть выше запястья.
Агнес вскрикнула от резкой боли, Барон вырвался и со всех ног побежал прочь из гостиной.
Агнес тупо уставилась на рану, где уже показалась кровь. Это её кровь. Она приблизила руку к глазам. Она того же цвета и пахнет так же, как и растёкшееся вокруг обезображенного тела Ирены тёмно-красное море. Этот факт показался Агнес удивительным. Потом она перевела взгляд на лицо покойницы. Под широко открытыми глазами мёртвой женщины застыли крохотные алые капельки. Агнес почудилось, что в них отражается её лицо. А прямо под подбородком Ирены свисали лоскуты кожи, торчали обгрызенные мышцы и перекусанные сосуды…
– Ради ребёнка… – снова стала нашёптывать сама себе Агнес. Она нутром чувствовала: если она не будет цепляться за эту ниточку, и силы, и рассудок мигом покинут её. – Ради ребёнка…
Всё ещё с трудом переставляя ноги, Агнес пошла в ванную. Она должна обработать рану. После этого ещё нужно поймать и усадить в переноску кота. Или хотя бы запереть в спальне. Нельзя допустить, чтобы он ещё сильнее изуродовал тело подруги.
Кое-как Агнес всё же удалось продезинфицировать место укуса, а потом и обмотать его бинтом, который она нашла в шкафчике в ванной комнате. Машинально завязывая бинт, Агнес даже сумела немного успокоить себя. Всё скоро будет в порядке, придёт Йозеф и всё сделает так, как нужно. А сейчас она должна одеться и покинуть мансарду, как он её и просил. И только потом можно будет выпустить на волю чувства и оплакать Ирену.
Ах да, перед уходом надо поймать и запереть кота. И открыть окна – из гостиной по мансарде распространялась невыносимая вонь.
Хотя Агнес лишь с огромным трудом удалось заставить себя вернуться в гостиную, она всё же это сделала. Стараясь не наступать в растёкшуюся кровь, она открыла все окна нараспашку. А вот Барон где-то прятался, и у Агнес не было даже предположений, где его искать. Его поведение поражало: кот был всегда исключительно послушным и миролюбивым, пусть и весьма своенравным, любил ласку и никогда не проявлял к Агнес враждебность. Да, он шипел на Йозефа, не шёл к нему на руки и не тёрся о ноги, но и сам Йозеф предпочитал игнорировать существование Барона. Однако то, что Барон начал вытворять с телом Ирены, – в это просто невозможно поверить!
В гостиной его точно не было. Добравшись до кухни, Агнес громко позвала кота по имени. Тишина. Агнес достала из шкафа пакетик с его любимым лакомством и громко потрясла им: Барон обожал этот звук и всегда бежал к ней в предвкушении ароматного угощения. Но на этот раз кот никак не отреагировал.
* * *Дверной звонок.
Агнес чуть не заплакала от радости – наконец-то, Йозеф! Она больше не одна. Он защитит её. Он всё сделает. Теперь всё будет хорошо.
Мысль о том, что Йозеф никогда не звонит в дверь, у него есть ключи, не пришла ей в голову.
Агнес заторопилась в коридор. Торопливо повернув ручку замка и толкнув дверь, она уже готова была броситься в объятия любимого мужчины, её героя, её спасителя. Но это был не он. Перед дверью со скучающим видом стоял косоглазый мужчина в чёрной спортивной куртке поверх синего комбинезона, с рыжими, растрёпанными волосами и серьгой в ухе, в кожаных перчатках. Она никогда его прежде не видела.
– Вы кто? – спросила она упавшим голосом. Чёрт побери, Йозеф, почему это не ты?!
– Друг Йозефа, из театра, он попросил прийти, разобраться, – неизвестный немного подождал. – Я войду?
– Друг Йозефа? – жалобно переспросила Агнес. Она никак не могла поверить, что Йозеф не приехал на её зов сам, а прислал какого-то «друга». Как он мог? Она же всё объяснила, она плакала в трубку…
– Не хотите – не надо. Сами возитесь, – равнодушно ответил мужчина и направился в сторону лестницы.
– Стойте-стойте! – закричала Агнес и быстро отошла в сторону, пропуская неизвестного в мансарду. Даже этот странный незнакомец лучше, чем оставаться наедине с трупом.
Переступив порог, мужчина огляделся, потом снова повернулся к Агнес, окинул её изучающим взглядом с головы до ног и хмуро заметил:
– Йозеф сказал, вы оставите дверь открытой и уйдёте.
– Я не могла уйти. Понимаете, у нас кот… Он напал… напал на тело, а потом где-то спрятался. Я боялась уйти, вдруг он опять начнёт… – Агнес неловко показала жестами, что именно Барон делал с Иреной. В довершение она показала гостю перемотанную руку.
– Даже так? Кот? – мужчина весело усмехнулся, что-то в словах Агнес показалось ему очень забавным. Он достал из кармана жевательную резинку и сунул в рот. – Ну, показывайте, что у вас там. Обувь не снимаю?
– Да, не нужно. А… как мне к вам обращаться? Простите, – Агнес чувствовала себя всё более неловко рядом с этим человеком.
– А что изменится, если я скажу вам своё имя? Имена – это просто слова.
Решив не спорить, Агнес повела его в гостиную. Увидев тело, незнакомец даже присвистнул. Опустившись рядом на корточки, он взял Ирену за подбородок и повернул её голову к себе. Агнес вдруг подумала, что как-то неуважительно трогать тело её подруги руками в кожаных перчатках.
– Ей стало плохо, она ужасно кашляла… потом упала… и всё, – попыталась объяснить Агнес. – Доктор говорил, что есть риск чего-то подобного. Тромбоэмболия лёгочной артерии, кажется…
– О как, – пробормотал гость себе под нос, после чего провёл ладонью по спутанным волосам Ирены. – В этот раз что-то новенькое, а, подруга?
