Старание

Александр Мичков

Старание

Оправдание случайности

«Лажа дикая и куча паровозов» – приговорка моего друга детства Глобуса – наивная, но очень яркая фраза. Она сама собой выползла из подкорки, когда мои близорукие глаза поразились недавнему сериалу-детективу из жизни старателей-золотарей.

Там было много плохих парней и один хороший (талантливый актер, мой знакомый, чем горжусь).

Плохие хитили золото, будили таежную тишину стрелковым оружием и погонялись за хорошим Женей Дятловым. Он, бедняга, таранил шестидесятикилограммовые мешки с драгметаллом, ховал их по разным схронам и сквозь лишения и мытарства надувал банду самопалов, беззаветно служа справедливости на русской земле.

Когда фантазии сценариста и режиссера  доползали до апофеоза, мы вместе с Джеком Лондоном и Олегом Куваевым проливали горькие слезы…

…Мне довелось полгода вкалывать в старательской артели – позывом тому были мой наивный романтизм, влюбленность в нетронутые северные широты («Лес – первый храм твой, Боже», ну и честно – заработать денежек…

А тогда, после отсмотра ярчайшего детектива, захотелось поведать о настоящей старательской, мужской работе. Там, в котле сорока мужиков, где ценилось не фиглярство, а профессионализм, не скалозубство, а плечо помощи, не манеры, а уважение к людям любого  пошиба…

Я достал большую пачку моих старых писем с Нарта-Ю и…

Чтобы описать все то, что я перечувствовал в Артели, нужно погрузиться в состояние щемящей тоски, что потрясла меня, когда мы с плотником Федотычем и токарем Сашкой оказались в дребезжащем животе МИ-8 среди тракторных железяк, ватных матрасов и ящиков с синими цыплятами – предгорья приполярного Урала.

Какие-то полуобнаженные и неприветливые сопки вдруг замкнули горизонты, защемило сердце и вспомнился слезный выдох отца:

– Зачем ты это делаешь? Опомнись! Тебя убьют! Ты пропадешь! Золотоискатели – это отрепье, подонки…

…В Артель я попал случайно неслучайно.

Золото – это тяжелый металл, тяжким трудом достается… Если ты, парень, старателем стал – легкая жизнь не вернётся!

Вспомнится зимник простуженным сном, как тряс кишки на ухабах: тысячи верст нету лавки с вином, не говоря уж о бабах…

Ночью полярной молитвы твердил: только б чуток отогреться,  только б надёжно стучало в груди четырехтактное сердце.

Сирая жизнь у высоких широт – Богом забытое место;  помнишь, неделями ждал вертолет, писем, как манны небесной…

Сколько сезонов ты клятву давал: хватит стараться, парнишка, да отравил тебя желтый металл, серая сволочь сберкнижка.

…Эй, мониторщик, покрепче штурвал! Эй, веселей на подаче! Золото – это тяжелый металл! Золото – это Удача!!!

…Ненавидел бумажную проектную работу.

Наше электрическое инженерство можно было определить словами большого североамериканского романиста: «…обтрепанный подол вселенной». Болезненное отставание в технике, даже по сравнению с чулочно-парфюмерной Францией, приводило меня к тяжелому внутреннему скрежету. А душа моя, брошенная за колючку заводов, металась от несвободы.

Случайные байки о старательских артелях и легендарном Вадиме Туманове, наши отпускные скитания по северным, слезной чистоты, рекам, научные деловые контакты друзей-ихтиологов с золотарями – и я постучал в дверь отдела кадров артели «Приполярье».

– Только на Север, только на Речку, кем угодно, а могу все, что угодно! –  выпалил я.

– Кто таков?

– Инженер-электрик. Таков, каких и не было в помине!

– Наглец, но ты мне нравишься, – и Чугун отправил меня по этапу за восемьсот верст, почти к полярному полукругу Евразии.

Ивдель – 400 верст от Якова Свердловска, главная база артели.

Не виден воочию, но витает призрак Отца–Председателя, потому все вкалывают по-хорошему, по-мужицки и, можно сказать, по-русски. Как будто и нет вокруг социалистического разгильдяйства. Я удивлен, просто обесфуражен.  И вроде сам чую – работа в кайф….

Опять допрос начальничка базы.

– Кто такой? Электрик на Речку? Сначала грузчиком досок в Полуночное, вместе с земелей-токарем – два сапога, а потом поглядим, какие вы покладистые. Сороковки покладете-наложите Камаз с верхом, вот и увидим.

А че? Сила есть, ума не надо. Мы институтскими халтурами на всяких скотобазах закаленные. Че только не грузили – от кильки в банках до туш коровьих…

Сходу и на ходу познакомились с первым опытным старателем, водителем длинномера  Сергуней.

Он рулил по непростой дороге и попутно подучивал нас правилам поведения на предприятиях несоветского типа.

– Во! Видите, джентльмены, нас обогнал УАЗ, это наш снабженец с древнеславянской фамилией Изя Либерзон (они все такие, или краснорожие нахалы, или бледнолицые, но не очень русские). Сейчас пригонит на лесобиржу и все дела решит простым до невозможности контактом с крановщицей. Непонятно? Тогда слухайте, юные старатели, и запоминайте.

 Послали из Ивделя в Н-Тагил за железом:  встретишь «доставалу» на бензоколонке, он все знает. Приехал, жду. Обедаю, не волнуюсь, в дорогу хорошо снабжают, то–се. Нет кореша час, другой, уж к вечеру дело. Припомнил, бичует где-то на окраине, у шалавы. Еле нашел. О, прости, погулял, поехали! Да куда, говорю, – ночь!  Самый табак! Едем вокруг металлургического завода, забор кончился, приехали. Туши свет и тихо! Понял? Подъезжаем к цеху. Жди, Кирим. Сам литр за пазуху и туда. Ворота открылись, давай быстро! А крановщица уж пакет на весу держит. Бух в кузов. Куда?! – еще один!…

Вот так, бичи! Трудись и держи в артели язык за зубами…

Глубокой осенью мы встретились с Сергуней на реке Сурья, он, как ни странно, был уже не многоопытным, а подопытным  кандеем, т.е. «стряпчим». Или поваром от сохи, т.е. от руля…

Неделю ковали и пахали в тени Отца бичей. Потом оказия самолетная вышла и прыгнули мы еще 400 в сторону полюса. (Тот, кто пашет и кует, тот кует и пашет; тот, кто пляшет и поет – тот поет и пляшет).

Вот он – стольный град Зырянcк – средоточие золотарей, геологов, браконьеров и просто любителей привольной жизни.

Утром лениво позавтракали, ждем вертушку на участок. Нас пять человек новобранцев, бравых на  вид. Если не считать внутреннего трепета от грядущей встречи с будущим.

Откуда ни возьмись –  Андреич, зав. ивдельской базы,  тоже подлетел. Бледный, нервный.

– Сейчас подвезут троса, мужики, спасайте, иначе мне кирдык. На зимнике застрял наш   тракторный поезд,  реки разливаются,  будем  бульдозеры вынимать вертолетом МИ-10. Надо на канаты петли сделать, ну – огоны.

– Так бы и сказал – стропы.

Ну, что – надо! К слову сказать, оно и хорошо – всякое заделье отвлекает от душевного разбаланса .

Затаскиваем конец в мастерскую, а там инструмента – одни тисы. Зажали. Свайку надо, нет свайки. Надо рычаг с зажимом – нет рычага. Славка-хохол попробовал ручищами трос ворочать – хрен там, канат-то что твоя рука. Чешем затылки…

Даже Федотыч растерялся:

– Не сопоставьте, робяты, но эдакой мудрости не ведаю.

…Уж если Николай Федотович не знает какого-то ремесла… Как только я его узнал ближе, мне припомнились рассказы Отца и других фронтовиков о простых русских мужиках, умеющих по жизни ладить любую мужскую работу. Эти мужички, крестьянской закалки, научили мальчиков-новобранцев-неумех разуму и премудростям на фронте. Схорониться, терпеть, добыть, воевать и тянуть тяжелую фронтовую лямку …

Подбегает на двор и к нам – мужичок, правда, аккуратненький такой, даже бритый.

– Че ладим? Эх, старатели! Расплетай два метра, да не так! Сердечник вырезай, концы  с жилой совместили и монтировкой вкрутили. Все, песец!

Сделали на четырех тросах восемь огонов. Сидим на крылечке, курим. Прибежал Андреич, затопал ножками.

– Опять сидим, трудоголики? Ё-моё! Да как вы так! Не может быть! Поставлю, ха-ха-ха, в конце сезона!

А петельки-то сделаны, действительно, не поймешь как! Я потом многих удивлял. Пять минут и огон готов. Он и называется – пятиминутка.

Знание таких хитростей всегда добавляет масла в шестерни авторитета.

Наконец дали погоду – борт МИ-8 (вот тут нас и окружили эти печальные, небритые,  серого снега сопки).

Мы на участке Нарта-Ю. Бичарни то есть общежития старателей, токарка–брезентовый цех механосборочных работ, золотоприёмная контора – ЗПК, склады, дизельная, столовая, баня, терем Евгения Васильевича Колечко –  шефа. Электричеством все опутано, дизеля шлепают. Вова с Валерой – бичи-бичами – два повара в сапогах и серых робах. Накормили. Хлеб свежий, свой. На столе шмот масла, венгерские соленья, печенье, конфеты, варенье, в углу столовой «табачный киоск» – коробка с сигаретами, папиросами. Живи, старатель, как при коммунизме, вкалывай, добывай драгоценный металл родине.

Я – глава и единственный исполнитель департамента энергетики, он же – Фаза, он же – Электросила.

…Издавна почти все мужички в артели имеют кликухи. Традиционные: токарь – Точило, сварщик – Лепило, плотник – Деревянный, повар – Кандей, если узбек – Бабай, шофер – Водило, съемщик – Золотой, уборщик – Шнырь Некоторые присваиваются спонтанно: громкоголосый  – Граммофон, обронил сурьезный термин – Полиспаст, часто твердит приговорку – Маленько, хохлятский прононс – Риба и т.д…

Так вот, моя вотчина.

Надо, чтоб дизеля крутили генераторы, свет бежал по проводам, станки работали, печки у поваров жарили-парили, холодильники морозили, ну и у Шефа рация чтоб квакала – от главного Босса Артели ходули раздавала.

А так ничего, жить можно, русски люди, когда не бражничают, да работают с усердием – нормальные люди. Хорошо, что научил меня на ЧМЗ Юрийсаныч, как проникать вглубь извилин электрического тока, как втыкать отвертку в нужную дырку, создавая при этом умный вид. Одеваю когти, лезу на столб и смеюсь – довела меня судьбина и любовь к Северу – болтается сын профессора на дереве-столбе,  бич-бичом!

А внизу старатели хором  напутствуют работу под напряжением:

«И молода-ая не узна-ает,

Какой у парня был конец!»…

Наш главный механик Генерал (понятно,  фамилия Карбышев), меня окорачивает.

– Делай всё неторопко, Саня, но грамотно.  Не понятно –  спрашивай.

А на него приятно смотреть – классический русский завгар: крепок, слегка косолап,  лыс, роба чистая, рукавички свежие. Клапана регулирует без щупа, на тык-тык, если, говорит, щупать будем, деток не накормим.

Когда я осмотрелся, хитровато мне работу подкинул:

– Сварочный генератор не фурычит. Вольтаж есть, а дугу не дает, может, ЭДС легулирыть надыть?

– Борисыч, легулируй клапанцы и ни об чем не беспокойся! Запомни, моя военная специальность – инженер танкового электрооборудования. Я сквозь любую броню замыкание чую! Одна во мне червоточина – скромен, как девушка на кассе борделя…

Как я догадался? Из приборов только тестер. Привязал иголку на ниточку, включил возбуждение, иголку поднес, а полюса-то друг другу навстречу. Переделал обвязку «силы», закрутил, поперло. Скромно показываю Генералу.

– Пожалте, Юрий Борисович!

– Ну – голова! Проверял я тебя, эта динама сроду не работала, думали, заводской дефект. Уважаю!

А мужики наши, основные работники – бульдозеристы, крановщики, мониторщики, сварщики – разделены на две смены и вкалывают днём и ночью. На первом полигоне вскрышу делают до золотоносных песков, устраивают отстойник, устанавливают промывочный прибор, ставят монитор, к нему насос. Не просто все это заделать, сам шеф руководит, но лучше всех, конечно, Генерал соображает (семнадцатый сезон по артелям).

– Полигон надо изладить грамотно, в нерестовую речку не гадить, налетят ихтиологи и закроют промысел.

Ждем не дождёмся, когда замоемся.

Бульдозерист Славка Плахотнюк, начиненный здоровым мужицким задором и хохляцкой наливной силой, как-то вечерком брякнул:

– Треба, хлопцы, валедбол сообразить. А шо? Поляну раскатим, песку з полигону посыпив – и буде тоби едина в мире забава, когда мужики пятками золотье мисять.  (Как-то хохол не сразу осознал, что такое шестнадцать часов на ногах и в работе).

Первый раз я услышал, какой мгновенной реакцией обладает  Володенька Метёлкин, повар.  Человек-Джаз – остроум и импровизатор:

– Так ты сразу и садись, Плаха, за стол, пиши Боссу челобитную. Батюшко, мол, Комков, пришли ты нам сети-мячики, судей и обслуги женьского полу,  а еще лыжи водные, ласты подводные, очки темные, плавки светлые и погоду пожарче. Измаялись пацаны твои – мышцы вянут, животы растут и жопы виснут! А вообще лучше всего – штангу и двухпудовку –  каждому комплект. Завизируй и печать не забудь! Да что тебя учить, вы ж, запорожцы, с главным бичом Турции сколь веков перепись дипломатную ведете…

 Всяко дело венцом красно! Сегодня праздник – добыли первое золото и я увидел самородок 60 грамм. Назвали «челюсть». А история презабавная. Шеф сел за стол, говорит, ну кто еще желтяк не видел? Я из-за его спины вякаю – я. Он подает, я хвать на зуб, сделал свежий надкус, испугался, быстро грязной рукой затер. Больше никогда в руки не брал…

Поперло золотье, люди повеселели. Шеф заулыбался:

– Так и быть, – говорит, – на рыбалку поедем, половим хариуса.

А ночи стоят белые, солнце скрывается за горами, но светло…

После работы, бани и ужина, уж часов в девять, сели на «Урал», поехали вниз по Речке и свернули на приток. Место замечательное, на нашей стороне скалы, на другой  луга, разнотравье.

Первую рыбку поймал Лепило Боря Монтач, приговаривая:

– Разве это хариус? Вот на Алима-Ю хариус! От полутора до двух килограмм! В прошлом годе за раз восемьдесят штук споймал. Еле унес(!!!)

– Знаешь, Боря, – сказал я ему, – когда ты травишь, у тебя самое ласковое слово «еблобан» и я, тебя слушая,  вспомнил цитату из Аксенова: «Речь его состояла из мата с вкраплением позорно невыразительных слов, но была понятна до чрезвычайности».