Дмитрий Ревякин. Избранные песни и стихи с комментариями

Он рвал свои стихи, пил дешёвые виски

И плакал…

Его поджидала смерть – и он знал об этом.

Его лицо, изрытое траншеями сомнений,

Успокоилось, покрылось слоем мела.

Я спросил в упор: – Куда ты собрался?

Он шепнул: «…на небо», – и улыбнулся…

Честное слово! Честное слово!

В душном июле я запомнил, как он умирал.

От снов до вдохновения целая вечность —

Я трижды мог пропасть, пока её мерил, —

Звериное чутьё выручало в слепой дороге.

Я встретил могикан, для которых честь – табу,

И холёных фаворитов, что бесятся жиром.

У первых был внимательным учеником,

Вторым вгрызался в глотку дикой собакой.

Издёрганный молвой о распятой любви,

Израненный баграми языкастых пророков,

Я медленно ступал по дымящей земле

И мучился жаждой.

Может быть, мне просто повезло —

Воронью всему назло

Мне не дали сгинуть в прорве дней,

Помогли залечить раны.

По тропинкам узким и шальным,

По обрывам ледяным

К родникам живым провели меня

Мимо зоркой охраны.

Я припал к воде запёкшимся ртом

И жадно пил, глотая своё отраженье.

Да видно перебрал живительной влаги —

Меня начал бить озноб.

В памяти кипел раскалённый июль,

Париж не поперхнулся своею жертвой.

Я решил двигаться, чтобы согреться,

Я начал двигаться, чтобы согреться…

Честное слово! Честное слово!

Я не хочу умереть в ожидании Солнца!

Февраль 1987 г., Новосибирск

Вымыты дождём[11]

Вымыты дождём волосы,

Мечены огнём возгласы.

Пробована соль скулами,

Выплеснулась боль струнами.

С ясным месяцем под руку

Взглядом оживил гниль-труху.

Бросил в борозды семена,

Гордо проросли имена.

Да только Ветер в грудь,

Студёный Ветер…

Он за год постарел на десять лет,

Он Солнце застудил в сырых погребах,

Он скорбь захоронил в ядовитых хлебах.

Когда он проходил – ему смотрели вслед.

За год постарел на десять лет,

За год облетел родимый край.

Не хочешь – выбирай!

Не хочешь – выбирай!

Он за год постарел на десять лет.

Да только Ветер в грудь…

Всё тот же Ветер!

Мёртвым полем,

Гиблым полем

Чист и светел

свежий пепел —

Он ко мне пришёл.

Видно, суждено моей земле страдать,

Дурью задыхаться, пот и слёзы глотать,

Косы заплетать мором да гладом,

Язвы прикрывать Москвой – Ленинградом.

Княжеским холуям ставить сытые хоромы,

Черни выпекать коренные переломы.

С мясом вырывать языки храбрецам,

Ордена цеплять великим подлецам.

Видно, суждено моей земле страдать,

И что с нею будет – можно лишь гадать.

А пока во власти исторических моментов

Ворошить золу лихих экспериментов…

Вымыты дождём волосы,

Мечены огнём возгласы.

Мечены огнём возгласы,

Вымыты дождём волосы.

Апрель 1987 г., Новосибирск

Вышло наоборот

Думали, петь

вечно будем,

В низкой избе

уподобимся Будде —

Вышло наоборот.

Думали, рать

выступит следом,

Всех не сожрать —

разгорается лето —

Вышло наоборот…

Апрель 1987 г., Новосибирск

Полоняне

Эх, занесли кони вороные…

А когда запрягал —

Крупы спели яблоком.

Ох, вшей не простят головы шальные.

А когда завлекал —

Обещал дом облаком.

Эй, полоняне!

Кончено – свободны…

Возвращайтесь к очагам прежним.

Эй, полоняне!

День заснул холодным —

Только слёзы по щекам-лежням

бегут,

и желтеют травы,

пекут

душу угли славы.

Ночь…

Ох, замутил воду в быстрой речке.

А когда брал весло —

Струи бились светлыми.

Ох, жизнь просидел соколом на печке.

А когда херил зло —

Думал, в паре с ветрами.

Эй, полоняне!

С дурня спрос короткий.

Засыпайте боевые рвы.

Эй, полоняне,

Берегите глотки!

Облизнулись золотые львы —

стоят,

чтоб им пусто было, —

таят:

душу зазнобило.

Ночь…

Ох, не верьте мне,

Ох, не верьте мне —

Я не чище ворона,

Я не чище ворона.

Ох, занесли кони вороные.

А когда запрягал —

Крупы спели яблоком.

Ох, вшей не простят головы шальные.

А когда завлекал —

Обещал дом облаком —

Смотри! —

Трупы на щитах красных.

Смотри! —

Весело в лаптях грязных.

Смотри! —

Трупы на щитах грязных.

Смотри! —

Весело в лаптях красных.

Ох, не верьте мне….

Июнь 1987 г., Новосибирск

Останься здесь

Тобой уходило последнее лето

Без молитв – вдохом в никуда.

Взамен оставалась осень-калека.

Чахли рыжие узоры…

Ручьи вымерзали, леса вымирали.

Шут без крика щёки прокусил.

СОЛНЦЕ, ОСТАНЬСЯ ЗДЕСЬ!

Там, где треском лопнула рогатина дорог.

Там, где небо дрогнуло – не твой ли, парень, срок?

Где рассветы выдохлись раскладам вопреки —

Витязи костьми легли.

Там, где ветер вылизал гранит седых гольцов,

Там, где месяц вырезал ватаги удальцов,

Где рога не вспомнили несметные стада —

Отплясал черт босиком, сунул в рот повесе ком

Стыда.

Где пугает радуга отряженных решать,

Где уродов радует неследственный лишай,

Там, где воля Мстителя проклятье навлекла —

Сокол износил крыла.

Плыть вниз

мутной рекой.

Срыть сны

утлой клюкой.

Мерить трясину дном,

Мели крестить нутром

Вместе с тобой,

Только с тобой

Вдвоём…

ОСТАНЬСЯ ЗДЕСЬ!

Лето 1987 г., Новосибирск

Вольница

Вспомни – бредил

Запорожской Сечью,

Вспомни…

Ковш горилки крепкой,

Звонкие бандуры,

Песни до утра,

Пока льются пули.

Вспомни! Бредил

Запорожской Сечью!

Вспомни!

Буйный оселедец,

Други боевые…

Струги скорые,

Шеи голые —

Воля!

Наша Вольница без одежд пришла

В край, где верили, где варили всласть.

Скорые до рук, до расправ-услад,

Локти выголив, порезвились всласть.

Наша Вольница болью корчилась,

Шарил грудь свинец, шею сук искал.

Выкормыши бед тенью Кормчего

Шабаш правили в долгих сумерках.

Нашу Вольницу Ветер выплюнул,

Отрыгнул Огонь прелым порохом.

Выструнили псов гимны выть в плену, —

Не изранить жуть нервным сполохом.

Чох![12]

Наша Вольница бьёт поклоны лбом,

Колья рабские вбиты молотом,

Крылья дерзкие срезаны серпом,

Горло стянуто тесным воротом.

Наша Вольница зарешёчена,

Меченых аркан в темноте настиг, —

Кость щербатая, кнут-пощёчина,

Стражи верные безмятежности.

Нашу Вольницу Ливень выхлестал,

Отрезвила хмарь тёплой водкою,

Выцвели шелка хором выкрестов[13],

Вехи топлены липкой рвотою.

Чох!

Наша Вольница без одежд пришла,

Наша Вольница болью корчилась,

Наша Вольница бьёт поклоны лбом,

Наша Вольница зарешёчена…

…Ястребы арканов,

Холод ятаганов…

Лето – осень 1987 г., Забайкалье, Новосибирск

Сентябрь

Сентябрь раздел яблони,

Зашёлся дождём едким.

Простуженный день я бранил —

Не чувствовал рот метки.

Дорогу кромсал тропами,

В застолье водой грезил.

Цеплял облака стропами,

Крестился серпом лезвий.

Измену глотал хлопьями,

Грехи доверял лупам.

В бессилии тряс копьями,

Глаза закрывал трупам.

И липла молва стружками,

Слова рваных губ бог крал.

Глотавших меня кружками,

Последний поэт проклял.

Сентябрь раздел яблони,

Достатком забил вёдра.

Когда в череп твой я проник —

Убит был рукой твёрдой.

Август 1987 г., Забайкалье

Метельщик

В пыль бросались из тесных гнёзд,

Рот венчали отметиной,

В сердце каждый занозы нёс,

Чаща выгдышей[14] встретила.

Лес валили с матерщиной

В мокрый вечер, в безлуние,

По рецепту Метельщика

Баню ставили – унию[15].

Воду грели студёную,

Камни-груди калили в мел.

В полночь грянули тёмную —

В полночь каждый дерзать посмел.

Паром шкурили лёгкие,

Щёки драли от плесени,

Жгли горб веники хлёсткие,

Распрямлялись болезные!

Кто дерзнул прорвать запруды!

Кто взбурлил сугроб нутра!

Бубен вымытых сгрудил в круг

Покориться табу костра.

В узел сбились поводья рук —

Клятву принял навар котла.

Локти гнули объятьями,

Вены с хохотом резали.

Утро встретили братьями,

Утро встретили трезвыми.

Кто не хотел быдлом подыхать!

Ох, неуютно на родной земле —

Под утренним Солнцем.

Ноябрь 1987 г., Новосибирск

Мы с тобой

Мы с тобой не дождёмся разгула весны,

Не увидим высокого неба.

Не вдохнут пьяный воздух калеки-сыны,

Не черпнут в пир шеломами[16] Днепр.

Добровольно изгонимся в скиты-кусты

Удавиться в петле вакханалий.

И потомки в могильные плюнут кресты,

Мёртвых вырядят в маски каналий.

Канем в проруби лет без помин, без кутьи —

Онемеют свидетели разом.

Разровняет могилы бульдозер судьи,

Не смутит слеза улово[17] глаза.

Чередой зубы выпадут с прелой десны,

Не вонзятся в круг тёплого хлеба.

Мы с тобой сгинем ржой у порога весны —

Закоптив дно тяжёлого Неба.

Январь 1988 г., Новосибирск

Порог сорока

Меняя имена,

Одни и те же устремляются в легенду.

В любые времена

До слёз похожие, стартуют к облакам,

Униженной, истерзанной Земле

Сердца сдают в аренду.

Спасительным дождём

Одни и те же льют в широкие ладони.

Крылатый мозг рождён

Окрасить сумерки, раздвинуть берега.

И соколом пронзает небо крик —

И в рабском мясе тонет!

У сытых вырастает в горле кость.

В утеху позволяют всходам вызреть, —

С упрямым полем справится покос,

Оратаев[18] настигнет точный выстрел.

И падким до рифмованных сенсаций,

Тела выносит пьяным рёвом «Бис!» —

Волна самоубийств…

С легендами останутся долги,

Тугие сплетни вкруг голов разбитых;

Останутся сиротами колки

И жены – не прорвавшиеся в титры…

Ветер, будь добрее – прости своих сыновей.

Запомни тех, кого погребли облака,

Кто вызвать гром зимою рискнул,

Кому не довелось перешагнуть

Порог сорока.

Январь 1988 г., Новосибирск

Не придёт пора

Выдавят испарину хищные взгляды,

Сгинут непонятные стонами рядом.

Ров у реки – пни да коряги,

Здесь сопляки-соколы лягут

Плечо в плечо.

Выпьют беды хохотом гулкие души,

Палево нутра поздней клятвой притушат.

Лопнет воротник у беспутного брата,

Надвое разрубит век секира-расплата.

Высохнет кулак бесполезною дракой,

Свяжет День грозу свежерубленой плахой.

Пеной пустой выкипят крики;

Кто в зыбь-устой видел великим

Слово своё,

Дело своё,

Имя своё!

Не придёт пора отвечать за потеху —

Не придёт пора…

Апрель 1988 г., Москва

Дикарь

Константину Кинчеву

Как заварена каша громкая —

Шевели дрова, рты слюной кипят.

Крутит Дон чубы, Волга о́кает —

Распоясались с головы до пят.

Где в горячих снах сила бражная

С высоты побед знай плюёт.

А в беззубых днях голь овражная

Глушит горькую да блюёт.

Вижу в плеске знамён хищный блеск топоров

Насыпает курганы безумных голов.

Полыхают пожары, ноздри рвёт гарь —

В пекле место твоё, последний дикарь.

Лето – осень 1987 г.

Казак

Александру Башлачёву

Когда простреленный навылет казак

оставлял скакуна,

В пылу на камень налетела коса

разгул унять.

Когда мирянам не хватило слюны

проглотить соль молитв,

Твой русый голос в хохот ерни-Луны

стал темней смолы.

В тот год цыганы не гасили костры,

торопились на юг.

Ножи весною оказались остры,

проклюнул нюх.

Не удержала в чёрном теле узда

сумасбродную голь.

В тот год без волокит младенца уста

запечатал кольт.

Пропетый висельник скользил каланчой

по широкой реке.

Округи щерились ордой-саранчой

по грудь в грехе.

Земля бессильной самкой слёз запаслась,

заскулила от ран.

Певец упрятал вычет в омуты глаз,

прошагал в Иран.

Ша, дотошный юноша…

В пир историй

Кто чего стоит, —

Спрашивай у могил.

Нестор резвый,

Озаглавь срез вый, —

Зрячему помоги.

Где мордует осень,

Бились грудью оземь.

В кровь разбили лица

Думой примириться.

Тешились Колочей[19] —

Вытек глаз Кирочей[20] —

Где снега раздеты,

В голос воют дети.

Лапти износили

В поисках России.

Душу в клочья рвали,

Выродились в тварей.

Край, где правит ноготь,

Светлым одиноко

Не расправить плечи,

Нерв трубою лечат.

Я и сам помечен

Одичалым смерчем.

В сочных травах, Ольга,

Кто нам крикнул: Горько![21]

Не смог обрезать уши в пепельный звон

Горемыка-юнец.

Тягучим дёгтем поженил голос свой,

сгрыз губ пунец.

Где чрево матери вспорол таган свай,

копоть смыла слеза.

Там степью утренней хозяина звал

сирота-рысак.

День промозглый выспался,

Как тонул в любви босяк,

Краем стола лоб рассечен.

Не согреешь голого,

Пальцы стынут оловом.

Снял с бедолаг пробу сечень[22].

Лето – осень 1988 г.

Тяжёлые медали

Тяжёлые медали

врасплох меня застали —

Кто думать мог?

Глубокие печали

в теплицах измельчали,

Дно выстлал мох.

В глухих подвалах бреши,

пророком ворон брешет —

Кто смел – лети!

Рвануться сизой тучей —

Да осенью-падучей

Трясёт ряды.

Считает череп течи,

Грудь чует визг картечи —

Полно, братцы! Полно.

Битых не трожь.

Конюшню лихорадит свара-делёж.

Октябрь 1988 г., Новосибирск

Глава 3. «Вязью вед темнели губы…» (1989–1991)

Последняя охота

Не оставлю след на снегу —

Я, седой якут.

Ухожу в метель берегом Лены.

Вскормленный суровым гнездом,

С ветром заодно, —

Ноздри рыскают запах оленя.

Мудрый, в молчаливом краю

Чёрной тенью тундру крою, —

Острый глаз вокруг веком мелеет.

Влюбиться убийцей!

Пляшут хищно костры,

Бубен пробует ночь,

Отблеском ранит нож,

Пальцы плетут узлы.

Свой последний наказ

Плюнуть спешит шаман,

Следом ползёт сама

Смерть на кривых ногах.

Не сожмёт кулак копьё,

Не вернуться на тропу.

Племя пляской звезды пьёт,

Мой язык во рту распух.

Не измерить взглядом Лены изгиб,

Не пропеть Луну, не встретить рассвета.

Смерти дожидаясь, лопнут виски, —

Как пришлось рассудок страхом изведать.

Боги просят честно отпеть

Одного в толпе,

Зубы крепкие песней ощерить.

Славят хором стрелы мои, —

Как огонь молил.

Жжёт и жмёт петля старую шею

Январским коварством.

Чует верный пёс беду, —

Шерсть дыбом!

Заскулил, заскулил,

хвост прижал,

Бросил тёплый лежак,

Обнажил клыки

И вокруг убийц

Сузил круги —

Без боязни…

Не оставлю след на снегу —

Я, седой якут…

Отпетый лохматым псом…

Осень 1988 г., Москва

Декабрь 1989 г., Забайкалье

Сам

Я сам себя розгами выпорю…

Костром запалю плен-уют…

Узлы требухи песней вызолю…

У Ветра прощения вымолю…

Октябрь 1988 г., Москва

Горе-витязь[23]

А день угасал, виноватый

В печали глубокой,

Когда угрожали сосватать

Бога.

Покоем обмануты ставни —

Эй, не зевай, сны стреножь.

Как покорный слуга

Закатал рукав

Вековечить нож

Стародавним.

Кто волосы смял в узел чёрный,

Оврагами рыскал,

Кто заводи вырезал чёлном

В брызги.

Запёкся в уста серым волком —

Эй, кто очаг засмеял?

Я в разбой прокажён,

Бросил верных жён, —

Не зови меня

Ночью волглой[24].

В полки пропадать становитесь,

Отвагой согреты;

Живым обещал горе-витязь

Лето.

Имён не упомнить пожары,

Чьи возгласы теплил;

Кого наудачу прощали

Степью.

И так далеко Забайкалье

В ладони пророчит

И моет полуденной гарью

Очи.

А тебе всё легко:

Забывать рекой,

Воевать серьгой,

Гнать клюкой…

Октябрь 1988 г., Москва

Октябрь 1989 г., Чита

13 июня 1994 г., Новосибирск

Далеко

Июлем скользил

Меж рёбер и жил,

Звенеть волосам нагадал.

Высокой травой

Молился с лихвой,

Поила из рук Ингода[25].

Кубани трели

Пропели Лели[26]

Без греха.

В нелёгком деле —

Не сон – потели:

Румяны унёс перекат.

Далеко —

Где ни листьев, ни веток.

Далеко —

На край света.

Далеко —

Где ни листьев, ни веток.

Далеко —

Верень[27] сведать.

До дна шестом измерен,

Ни щедрый, ни скупой.

В загул глазел разлуки мель

Ленивой губой.

До срока отлюбил

Далёких годков,

Услышал возгласы трубы, —

В рассвет был готов.

Тугой тетивой

Ни божий, ни твой —

Пустился гулять босиком в лай и вой.

Не заметил, как молвой занесло

В коромысло излом.

Пятки жгли тропы

Да в небо вели,

Но оказался хмурый лоб

Для лавра велик.

Обета рукавицы побросал в облаках

И вздумал объявиться на твоих берегах.

Если знаешь – укажи путь домой

Да слезами умой.

Дай мне напиться из горячей реки,

Успеешь оплакать урон:

Кого небеса Явенем[28] нарекли,

Заметили в день похорон.

Не согреть при встрече камень-плечо,

Я пройти обречён.

Мимо делян,

Под крыло мотыля, —

Потеряться горячей травой.

Слышишь, помни меня,

Я своё отсмеял,

Отбезумил горячей травой.

Далеко…

Март 1989 г., Москва

Образа

Прикрой глаза

На образа.

Прикрой, ведь ты

Светлей святых[29].

Ладонь умой

Пустой сумой,

Лихой пустяк

Прости за так.

Измерь покой

Сестрой Окой.

Узлом венка

Поймай века.

От бурь жестоких остынь,

Звоном веди мосты:

В изломах брони —

полыньи.

Хрупкою надеждой обрядиться.

Видеть далеко, забыть глухие стены.

Кто оставил дом пугливой птицей,

Стрелой охотник зоркий заденет

калёной.

Клинки бровей иззубрятся

Безумным прыжком,[30]

Избесится скуластый потомок,

Износятся силки ловца

Бессонным лишком —

Веди его до белого дома

скорее.

Плохи дела —

Да в чём мать родила

Выпал птахой в простуженный день.

Знать не к добру

Плесень ест вязь подпруг, —

Лоб тяжёлый морщиной одень.

Впредь не успеть

К погребам в день Успен[31],

Мёд не пить из глубоких ковшей.

Не восклицать

Алилуй у крыльца —

Гонит челядь[32] гуляку взашей.

Помню, отплясал

Крошками кресал[33]

Вкруг желанной[34].

Помню, остудил

Кольцами удил

Губы-раны.

Помню, в ночь ушёл…

Прикрой глаза

На образа.

Прикрой скорей[35],

Лови искрень.

Размах силков-сетей не утопи —

Не вспомнит степь твоей стопы.

Ох, да мне бы так!

Осень 1988 г., март 1989 г.,

6 июня 1989 г., Москва

Венч[36]

Тобой не выплакан,

Трубой не отпет,

Горе-патроном в обойму не вложен.

Испил Невы лохань,

Дал горький обет,

В гонке горячей

Выпустил вожжи:

Медленно мерином

Берегом, еле как —

Пробую вспомнить себя.

Ясного лясыря[37],

Грудил костры зазря —

Угли в ответ шипят…

Искал без устали,

Распарывал швы,

Бурые веки изрезал зрачками.

Рубахи Суздаля

Напомнил живым,

Огненным криком слёзы чеканил!

Звали голоса, покой сулили,

Видели подавленным, бескрылым, —

Мне бы без раздумий согласиться,

Поостыть и сгинуть пеной ситца.

Сам себе задором опостылел,

В гон латаю хохотом затылок.

Всё хотел гордыней окопаться,

Днями примирился бритым плацем:

Дурень!

Степью в набег крещён,

Помнит ожог плечо.

– Венч!..

На сердце надолбы[38]

Ставились надолго:

– Венч!..

Весело дикому

Плётками гикнули:

– Венч!..

Да без оглядки,

По бездорожью…

Кто помнит спетого

Скорыми петлями —

– Венч!..

Долгие хлопоты

Утро прохлопали:

– Венч!..

Чёрная ягода

Скормлена загодя:

– Венч!..

Да на здоровье,

Да без остатка,

Да без надёги,

Да на здоровье…

Так улетай скорей,

Лети отсюда прочь, —

Лети о двух крылах,

Лети о двух крылах.

Над половодьем рей,

Рубаху приторочь:

Лети о двух крылах,

Лети о двух крылах…

Март 1989 г., Москва

4 июля 1989 г., Забайкалье

Колесо

1.

Колесо – вперёд,

Колесо – назад.

Знает скрип сердец

Правды стороны.

Каменей плечо

Раздавить яйцо, —

Дорогим питьём

Дни столованы.

Не поймать в галоп уздечку,

Не вернуть к истокам речку,

Не связать,

Не сломать —

Режьте сухожилия.

Стеблем пыхнет свеча,

Зараз степь отвечай:

Как ходил,

Как искал,

Что нашёл.

2.

Обещай опять

Перья ощипать,

Только вижу я —

Мы не встретимся.

Жгут узлы ремней,

И укором мне

Где стучится кровь,

Сохнет метина.

И торопит буйный разум

Бросить сумрачное разом,

Вспомнить запах тропы,

Обернуться к ясному.

И излому луча

Без затей прокричать:

Как ходил,

Как искал,

Что нашёл.

02.07.1989, Забайкалье (1-я часть)

Август 1990 г., Забайкалье (2-я часть)

Назад в подвалы

Я тебя оставил

В зной на берегу

Верить в свой разлив бессонно.

Сам прощальным криком

Слёзы сберегу, —

Спрятался опальной зоной.

К сумеркам углями раскалён,

Выжег темноту дурным изгоем.

Когда неслась моя телега под уклон, —

Я был спокоен.

Жди, когда в верховьях

Выпадут дожди,

Кинуться волною мутной.

Бряцают ключами,

День не пощадил,

Кто побег готовил утром.

Стоит заплатить большую дань,

Тихо завернуться ржавой кровлей.

Молю, лечить меня скорее прилетай, —

Я обескровлен.

Треснуло стекло,

Лужей натекло.

Пал листвой,

Растоптан сапогами.

Осталось когти обрубить

И лечь на дно в укром[39]

Виском о камень.

Прахом попуститься звоны не дают,

К радости мой сон тревожен.

Пеплом поминаю

Брошенный уют,

Загодя готовлю вожжи.

Снова я загадочный пострел,

Ветер-весельчак меня не свалит.

Я возвращаюсь налегке с запасом стрел

Назад в подвалы.

Октябрь 1989 г., Чита

Гон в полдень

Тронь лицо моё

Мокрой веткой,

Свежий след оставь

По щеке.

Мозг изъеден мой

Гарью едкой,

Пальцы тянутся

К взрыв-чеке.

Дай глоток воды

Расцелебной,

Вымой волосы

Под дождём.

Может, станешь мне

Расцаревной,