Избегая сингулярность

Виктория Горбылова

Избегая сингулярность

Часть первая

– В этом фокус? Чтобы выжить?

– Фокус вовсе не в том, чтобы жить вечно, Джекки, а в том, как остаться самим собой… навечно.

(с) Пираты Карибского моря

МЕСТО ДЛЯ ИЛЛЮСТРАЦИИ 1

Вступление

Зрачки юноши сузились от страха. Тело сковала дрожь, он, будто ломая каждый окаменевший сустав, пошатнулся и сделал шаг назад от бездыханного тела под ногами.

– Вениамин, – послышался хорошо знакомый низкий голос из темноты переулка. Юноша вздрогнул, услышав своё имя и бросил испуганный взгляд на силуэт поодаль себя, стараясь рассмотреть лицо, хоть и было это без надобности – он хорошо знал, чей это голос, и кто пытается скрыться в тени ночи.

– Виктор…– одними губами прошептал Вениамин и тут же из-за всех ног рванул с места, подальше от того, что он увидел, что он узнал и о чем догадался.

Глава 1.

– Пульс девяносто.

Перед глазами космос. Тёмный и бескрайний. Где-то в миллионах лет от взгляда Игоря сейчас взрывается Сверхновая, гибнут и рождаются планеты, летят метеоры.

– Семьдесят, – незнакомый голос отчего-то начинает дрожать.

В космосе нет звука. Лишь убийственная тишина, которая начинает кричать, когда Игорь пытается осознать происходящее.

– Пятьдесят три.

Юноше страшно, он глохнет от тишины, в которой на самом деле сотни звуков. Он слышит взволнованный голос, разрывающий барабанные перепонки, слышит суету в сотнях километров от своей души, и наконец открывает глаза.

– Пульса нет.

Почему нет? Игорь чувствует, как сердце в его груди разрывается, будто жаждет что-то сообщить, жаждет быть услышанным. Его душа пытается кричать. И собирается это делать до тех пор, пока не потеряет голос.

Сердце жжёт в груди так сильно, точно Игоря сжигают заживо. Но на самом деле оно горит от страха и гнева, от обиды и непонимания.

Виктор. Его звали Виктор. Игорь запомнит это имя навсегда и поклянется, что однажды он отомстит за все, что убило его по осколкам. Если только вспомнит об этом.

– Вениамин. Великолепное имя, не думаешь?

Игорь распахнул глаза от незнакомого ласкового голоса и взглянул на женщину, улыбающуюся ему. Вениамин? Кто это? Зачем она спрашивает это у него?

Из-за спины женщины выглянул высокий мужчина с закатанными рукавами рубашки, из-за которых сразу бросались в глаза худощавые жилистые руки.

– Может быть, Виктор? Победитель. Мой сын должен побеждать всегда.

Игорь затрясся изнутри. Он помнит. Помнит, что поклялся отомстить. Он никогда не забудет его синие, как морская бездна, полная ужасов, глаза.

– Он – сын генерал полковника. Он будет побеждать всегда.

– Хорошо. Пусть будет по-твоему. Вениамин – довольно необычное имя.

***

Вениамин очень долго не отзывался. Потому что его звали Игорь. Он жил с этим именем двадцать шесть лет, что произошло? Он не мог понять. Почему-то мир казался невероятно большим и незнакомым. Он не узнавал ни одного человека рядом с собой, не мог сказать что-то этим людям, чтобы они поняли, что произошла какая-то ошибка. Но постепенно сотня вопросов об ошибке исчезала из русой головы, заменяя их на "Почему папа и мама кричат на меня?", "Почему синяки болят не только в момент, когда папа бьет меня, но и когда я трогаю их?", "Почему я плачу?", "Почему, когда я плачу, у меня так сильно болят глаза?" "А как выглядели глаза Виктора?"

– С днем рождения, пап! – с улыбкой сказал мальчик лет пяти, протягивая к лежащему в кровати мужчине кусок хлеба, покрытый взбитыми сливками.

Алексей нахмурился, убирая в сторону одеяло, и с отвращением, читающимся по складкам на переносице, посмотрел на тарелку.

– И что за дерьмо ты притащил мне в постель?

– Это твой деньрожденный торт! Я не нашел клубнику в холодильнике, зато там были взбитые сливки. Они тоже очень сладкие, я решил, что они подойдут.

Если бы нос Алексея мог выворачиваться наизнанку, когда морщится, то он бы вывернулся после последней фразы сына.

– Быстро убери от меня это! – рыкнул мужчина, бросая свой подарок в Вениамина. – Это отвратительно. Так же отвратительно, как и день рождения. Это праздник для нарциссов, которые хотят потешить свое эго и послушать, какие они хорошие. Если человеку говорить, какой он хороший, даже в день рождения, то он вырастет самовлюбленным кретином. Мир жесток, ты должен запомнить это. Нет никого действительно хорошего. А те, кто говорят, что они или кто-то хороший – наглые лжецы, которые говорят это ради собственной выгоды.

У мальчика раздувались ноздри и жег ком в горле, пока отец пытался разъяснить ему жизненные истины. Потому что если он заплачет перед Алексеем, то тот в сто сорок восьмой раз даст ему пощечину за то, что он повел себя, как слабак, шарящий по помойкам.

– А как же люди, которые любят меня? – Вениамин всеми силами пытался не показывать дрожь в голосе, а уж тем более страх, пытающийся уронить его на колени. – Они тоже будут говорить это ради выгоды?

Алексей застегивал рукава рубашки, исподлобья глядя на отражение в зеркале, которое, судя по выражению лица, в любой момент было готово показать средний палец его обладателю.

– Да кому ты нужен. – с усмешкой, косо посмотрев на мальчика со взбитыми сливками на лице, выдал мужчина.

Вениамин старался не принимать слова отца близко к сердцу, всеми силами старался. Он прижал верхнюю губу к нижней до такой степени, что они побелели, и из-за всех ног побежал в свою комнату, как к единственному и самому лучшему другу. Он очень тихо закрыл дверь, подложив между дверным проемом и закрывающимся механизмом какую-то старую и дырявую, как мышиный сыр, тряпку. Мальчик мечтал подружиться с кем-то, но боялся быть непонятым и униженным. Но единственными людьми, с которыми общался Вениамин, были его мама и папа. И они поступали точно так же, как поступали бы его несуществующие друзья в самом страшном ночном кошмаре.

Мальчик сел на корточки, и из-под пола, осторожно отодвинув треснутую гнилую доску под кроватью, достал маленький самодельный блокнот. Он был очень худым, а как только Вениамин открыл первую страницу – стало видно, что большинство страниц вырваны, а остальные просели от непонятных мокрых пятен, как будто вместе с блокнотом кто-то стоял пару секунд под душем.

Вдруг у Вениамина сработал странный рефлекс – он замер, точно за его спиной притаилась рысь, которая рычит так близко и пугающе, что маленькие светлые волоски на спине мальчика встают дыбом от немого страха. И начал слушать. Ему иногда казалось, что он так сильно вслушивается в ответы отца во время подобных звонков, что если бы микробы могли петь – он с легкостью послушал бы их песни.

– Что за чушь? Если это шутка, то это невероятно гнусная шутка.

Резко, сам не успев понять как, мальчик вздрогнул, а обжигающий горло холодный страх подступил к передним зубам. Отец что-то бросил в стену. И судя по режущему осколками слух звуку – это было стекло.

Вениамин моментально спрятал в своё хранилище блокнот и на цыпочках подбежал к закрытой двери. Он вздрагивал от всех шумов, которые сменялись один за другим и сливались в хаотичные группы, сопровождающиеся явно неприличными сочетаниями слов отца.

В моменте шум резко прекратился, сменившись ужасно пугающей тишиной. Вениамин приоткрыл дверь и одним глазом заглянул в коридор. На полу, сидя на коленях и сжавшись в беззащитный комок, сидел Алексей. Его плечи нервно дергались в сочетании с тихими, едва слышными всхлипами. Но мальчик очень четко услышал их, потому что в таком виде за всю свою жизнь впервые видел родителя.

– Папа? – почти шепотом позвал Вениамин.

Алексей, всё ещё обнимая себя руками, не разгибаясь, повернул голову к сыну. В его глаза бросилось покрасневшее заплаканное лицо. На щеках блестели слезы, которые по виду насквозь прожигали острые скулы.

– Папа, ты плачешь? Почему? Папа, тебе больно плакать? Если бы я плакал, мне было бы больно. Хочешь, я принесу аптечку?

– Уйди. Уйди прочь. И не подходи ко мне.

– Папа, я…

– Прочь, я сказал! – резко и быстро сорвался с губ мужчины хриплый крик.

Холодная дрожь охватила тело мальчика и он, будто ожившая статуя, убежал обратно в комнату.

Глава 2.

Вениамин не понимал, что такое смерть. Ему вчера исполнилось шесть лет, однако этот вопрос он уже пытался изучать самостоятельно. Но прямо перед глазами мертвого человека он увидел именно сегодня. Когда открыли гроб на похоронах его мамы.

Высокий мужчина с черной длинной бородой и платье в пол, покрывающем его обувь, пел очень страшно и грустно. А моментами мальчику хотелось закрыть уши руками и зажмуриться, чтобы настроить свой мозг на то, что он вот-вот проснется.

Нет. Он уже видел такое. Когда-то очень давно, лет десять назад. А что произошло тогда? В голове не возникали картинки, зато он точно помнит, что уже чувствовал битое стекло в своем горле и невидимые царапины от слез на своих щеках.

– Нет, Виктор не мог этого сделать, – где-то за спиной Вениамина послышался хриплый голос Алексея.

Отчего-то тело мальчика пробило током. Почему? Он не мог вспомнить глаза Виктора.

Кто такой этот Виктор? Вениамин считал, что придумал его. Что он, точно домовой, сидит в старом шкафу со скрипучей дверью, который скрыт в тени коридора. И что никто никогда не увидит его, даже Вениамин. Потому что в противном случае мир разорвет на маленькие кусочки исписанной бумаги, которую неопытный писатель прятал в тумбочку.

Незнакомый голос – всё там же, за спиной, – вернул Вениамина на похороны.

– Я слышал, что он пропал. Может быть, это всё – его план?

Алексей молчал. Возможно, в этот момент он отрицательно помотал головой. А возможно, стиснул белые зубы до невозможности, не двинув сомкнутыми губами.

– Я клянусь. Клянусь, что отомщу виновному любыми способами. Даже если это будет стоить мне жизни. За тридцать лет я рисковал так, как мой отец боялся представить. Я довёл его дело до конца, но теперь жалею, что это произошло. Я на сто процентов уверен, что Катя погибла из-за этого. И, скорее всего, погибнет не только она.

Вениамин прикрыл глаза лишь на секунду – чтобы убрать слезу, смазывающую зрение. И тут же осознал, что гроба мамы перед ним уже нет. Они с отцом дома. Одни. В давящей тишине, от которой слезы накатывают вновь.

Мальчику нужно было отвлечься. К счастью, это не было для него проблемой. Он вел свое собственное расследование уже на протяжении пары недель. И считал это достижением. Пускай, расследование было выдуманным. Вениамину очень нравилось придумывать разные повороты этой ситуации. Возможно, в прошлой жизни он был полицейским?

– Итак. Какова ситуация на этот час? – серьезно спросил он у плюшевого котенка, расхаживая по комнате вперед-назад со скрещенными за спиной руками.

Естественно, игрушка молчала. Но только не в реальности ребенка.

– Расследование зашло в тупик, Вениамин Алексеевич. Все улики вели к разным людям, а как только мы начали рассуждать о последовательности – пришли к выводу, что подозреваемый абсолютно не причастен.

Глаза Вениамина резко увеличились в два раза, он остановился и удивленно посмотрел на котенка.

– Этого быть не может! У нас есть все: мотив, улики. Почему это произошло?

– Возможно, преступник действовал чужими руками?

Вениамин нахмурил брови.

– А он хитёр. Но отныне мы будем играть по моим правилам.

Тело мальчика вмиг застыло от резкого звука за спиной – дверь его комнаты распахнулась, впуская отца, по виду передвигающегося только на гневных выдохах через нос.

– Засранец мелкий.

Холодный страх заморозил мышцы Вениамина, он не мог пошевелить ни одной. Всё, что ему удалось – зажмурить глаза и задержать дыхание в тот же момент, когда Алексей схватил его за волосы и изо всей силы ударил коленом по лицу. Мальчик не издал ни звука. Кажется, тогда даже его внутренние органы замерли и сжались настолько, насколько это было невозможно.

– Крыса, мать твою, подопытная, – Алексей разжал хватку на золотых волнистых волосах, перед этим жестко отшвырнув ребенка в сторону.

Он шипел каждую фразу сквозь зубы, точно змей из кошмаров. А Вениамин сжимал ледяные ладони в кулаки и стоял на четвереньках, не открывая глаз, не издавая ни шороха и стараясь сдерживать хлынувшую из разбитого носа кровь. Лишь бы не разозлить сильнее. Лишь бы он забыл о его существовании, пока пинает разбросанные по полу старые игрушки. Главное – ни шороха.

– Надо было тебя прикончить еще тогда, когда заорал первый раз от голода.

Пожалуйста. Ни шороха.

Алексей закричал, надрывая глотку. Просто закричал, сжавшись на месте. Наверное, ему было больно. А от чего? От жесткой игрушки паровозика, которую он сломал о свою ногу?

Он вдруг развернулся к выходу и быстро выбежал из комнаты, хлопнув дверью так, что стены задрожали от страха.

По ощущениям, время остановилось. А кровь на пол начала капать так громко, что мальчик вздрагивал. Он медленно, с невыносимым трудом решаясь на движения, поднялся на ноги и вытер рукавом вязанной кофты лицо. Ладно, ничего, бывает. Папа зол, это нормально. Все зляться.

Где-то он слышал, что если залезть в шкаф – можно попасть в другой мир. Это славно, прекрасная идея. Возможно, именно там, в другом мире, Вениамина на самом деле зовут Игорь.

Мальчик надел сандали, спрятанные под кроватью – в другой мир с голыми ногами не пойдешь. И абсолютно спокойно залез в шкаф, устроившись на куче из вещей, упавших по неаккуратности. Он зажмурил глаза сильно-сильно, притаил дыхание и начал мысленно нашептывать какие-то непонятные слова, которые, по его мнению, считались волшебными. Раз. Два. Три.

Вдруг какой-то холодок, прошедший по голым коленям, заставил его открыть глаза, а затем вздрогнуть и замереть, точно картина. Глаза. Перед Вениамином, у стенки шкафа, сквозь вещи пробрался луч света, который освещал синие, как морская бездна, глаза. Они горели в темноте так, точно являлись маяком для заблудшего капитана с разбитым носом.

– Меня зовут Виктор, – тело Вениамина бросило в обжигающий холод. – Разве ты не помнишь меня?

Мальчик подскочил на ноги, тут же получив вешалкой в лоб, дрожащими руками распахнул дверцы шкафа, практически выпал из него, оступившись, и закрыл шкаф обратно, прижавшись к нему спиной. Сердце билось быстро-быстро, ноздри расширялись и сужались, а тело дрожало. Кто это? Виктор? А кто такой этот Виктор? Монстр из шкафа? Вениамин зажмурился и попытался успокоить дыхание. Он делал глубокие выдохи и вдохи через нос до тех пор, пока у него не закружилась голова.

– Ты не помнишь меня, Игорь? – донеслось как будто не из шкафа, а прямо за волосами на затылке.

Вениамин опять начал учащенно дышать, разрезая тишину потоками углекислого газа. Он, как от огня, отбежал от шкафа, вжал голову к телу и обнял себя. Страх охватил тело так сильно, что на лице начали блестеть капли пота, освещенные лучами закатного солнца. Мальчик подбежал к окну, жмурясь от света и раскрыл створки. Осенний ветер моментально освежил лицо и немного успокоил панику, вырывающуюся с криками из груди.

– Ты что, боишься меня? – шепнул голос за спиной.

Вместо того, чтобы закричать от безнадежности, Вениамин опустился на корточки, вжал голову в тело до хруста позвонков, закрыл ладонями рот и нос, зажмурился до звездочек в глазах и перестал дышать. Если он умрёт, то его не тронут. Если он исчезнет сам, то никому не будет нужно его красть. Если его никто не услышит, значит никто не будет кричать. Если он…если он только…

Глава 3.

/2024 год, 1 октября. Месяц до сингулярности/

В отделении полиции шумно, душно и суетливо. Совсем не так, как в боевиках по телевизору. Вениамин, сразу после появления там, начинает чувствовать дискомфорт и беспомощность маленького ребенка, хотя у этого ребёнка пару месяцев назад появился диплом о том, что теперь он тоже полицейский.

– Агеев, под ногами не путайся. Дела нет? Могу придумать, – ворчливо выдаёт толстый мужчина в форме, как будто с нарисованными усами (они настоящие, Вениамин сам случайно проверил это в первый рабочий день) Он серым взглядом пробегается по столам своих подчинённых, и не найдя папок, лежащих на краях с самыми противными и нудными делами по мнению сотрудников, бросает взгляд вновь к спокойному лицу Агеева.

– Иди в архив и найди мне все дела, которые хоть как-то могли бы быть связаны с ограблениями в пригороде.

Вениамин не пререкается, он понимает, что пока что не заслужил авторитет среди кучи толстых апатичных мужчин, пытающийся решить все проблемы фразой "Так найди способ, в чем проблема-то?"

Парень часто спорил со своим внутренним "я" по поводу этой фразы и того, насколько она действительно может помочь. Пришёл к выводу, что суждение довольно двоякое, пожал плечами и решил добавить от себя к ней "Нужно полагаться только на себя". Только почему-то это добавление в голове звучит голосом отца, а от этого голоса Вениамина охватывает могильный холод и металлический запах крови, засевший в ноздрях с десяти лет.

– Не спим, Агеев! Быстро собрал свои кудрявые мечты в кулак и пошёл в архив. Времени тебе до обеда. Ферштейн?

Вениамин дёрнулся, словно его разбудили, кивнул, не пересекаясь взглядом с мужчиной, и уверенно пошёл к двери, на которую попадало меньше всего лучей солнца.

– "Вытащили кошелёк в метро", – озвучил он, пробежавшись по тексту заявления. – "Украли трость, пока кормил уток", – Юноша непонимающе нахмурился. – "Из антикварного магазина украли четверо часов", – Вениамин перечитал последнее ещё два раза, затем закрыл папку, подняв пыль к своему носу. Он зажмурился, чихнул, но вдруг вздрогнул, услышав, как за стеллажом что-то упало. Возможно, он должен был спросить "Кто здесь?", но он не снимается в ужастике. Поэтому лишь на секунду посмотрел сквозь две книги, чтобы проверить, нет ли в помещении кого-то постороннего. Затем глаза вновь опустились к папкам, буквы на которых немного плыли из-за размокшей от влажности бумаги.

– "Украли золотые часы, оставленные в кармане пальто". Загадочный часовщик. Звучит вдвое интереснее Чикатило, – Вениамин усмехнулся, и тревожность, преследуемая его на протяжении всего утра, отступила. Ничего страшного в этом архиве нет. И босс не такой уж и противный, как рассказывал отец.

Отец… Боже, точно! Эта тайна, покрытая мраком, преследующая парня больше десяти лет, раскроется именно сейчас. Дело об его убийстве точно должно быть где-то среди старых пыльных папок. Вениамин моментально засуетился, ладони отчего-то бросило в пот, а действия стали менее расчетливыми и более неловкими.

– Есть! – шепотом вскрикнул он, достав из коробки, пахнущей старым шкафом, съеденную пылью папку.

Он поспешно открыл её и принялся листать. Наверняка, это сделал кто-то из врагов. Или, как говорил отец: "старый друг". А может быть, этот человек как-то связан с мамой?

Улики, улики, допросы, улики, оправдания. Вениамин остолбенел, увидев на странице с главным подозреваемым лицо, не выходившее у него из головы уже два года.

– Вень, ты тут?

От неожиданности и обжигающего горло страха ребенка, парень выронил папку, вздрогнув так, точно его ударили шокером для собак. Глаза забегали, пол под ногами начал плыть. Суета парня со стороны казалась побочкой от чего-то запрещенного. Поэтому девушка хихикнула, когда подошла к нему.

– Ты пьяный что-ли? – спросила она коллегу, насмешливо изогнув бровь. Вениамин отрицательно помотал головой.

– Не выспался просто, – он мельком бросил взгляд на папку, упавшую лицевой стороной в стопку макулатуры и невольно поджал губы.

– Вылазь из этой темницы и давай к нашим. Ты пиццу какую хочешь?

– Не знаю. Четыре сыра?

– Принято. Скидываешься втроём с Артёмом Дмитриевичем и Глебом, – сказала девушка, не глядя на Вениамина. Она печатала что-то в телефоне с улыбкой, после развернулась и пошла к двери, всё ещё не отрываясь от экрана.

Парень моментально, сразу после небольшого хлопка двери, присел на корточки и быстро подобрал упавшую папку, затем убрал её на место. Ладно, если он является главным подозреваемым – это ведь ещё не означает, что именно он преступник. Вениамин усмехнулся.

– Чушь. Наверняка, глупая ошибка. Если бы он был действительно виновен, то не остался бы преподавателем.

Агеев мало кого знал в этом коллективе. Пока что большинство времени он проводил с не особо разговорчивыми папкам из архива. Или с кофемашиной. Она, кстати говоря, ещё ни разу не сварила хороший кофе с первой попытки.

Он вернулся в отдел, тут же жмурясь от солнца, палящего из окна. Следом – от резкого запаха чьего-то одеколона. Раньше он считал, что полицейский участок – самое романтичное и атмосферное место для работы, но его представления разрушились в первый же день, когда на обед кто-то решил принести рыбные котлеты.

Ладно. Не так важно как всё устроено на самом деле. Важно то, как это ощущается в твоей голове и в кончиках пальцев. Как же? Лёгким покалыванием предвкушения, жаром неизвестности в животе, бодростью ума и шуршанием бумаг.

– Могу присесть? – спросил Вениамин у мужчины, пахнущего Шипром и печалью. Тот поднял на него взгляд и сдержанно улыбнулся.

– Конечно. Угощайся.

– Разве мы не должны были скидываться на обед?

– Не важно. Ешь просто так.

Агеев присел за стол, на котором стояла коробка пиццы и начатый кофе, бьющий по носу горечью.

– Артём Дмитриевич, верно?

– Да. Ты ведь сын Алексея Агеева?

Вениамин кивнул.

– Много с кем познакомился уже? У нас коллектив дружный, но иногда немного надоедливый. Зато скучно не бывает, – Артём усмехнулся. – Извини за напор, но наслышан о твоём творчестве. Всегда было интересно смотреть на рисунки других людей. Давно этим занимаешься?

– Лет с десяти, наверное. Но там… не всем нравится, в общем.

– На каждую песчинку в пустыне найдётся своя капля дождя.

Агеев слегка улыбнулся и откусил от пиццы большой кусок, наблюдая за тянущимся сыром, точно за песочными часами.

– У меня сын книжки пишет.

Вениамин жевал и продолжал смотреть в карие глаза. Они точно были ненастоящие, хрустальные, как у фарфорового мальчика в подтяжках, простоявшего на витрине больше двух лет.

– Тоже песчинка, – продолжал Артём. – Такая крошечная, что раньше очень сильно терялась в его душе. А потом нашлась. И капля для неё нашлась, и дождик, и целый океан. Главное – никогда не сдаваться. Кто знает, что ты можешь упустить, если закроешь всё это в себе?

– Провал.

– Может быть, провал. А может быть, сотни улыбок.

Некоторое время они сидели в тишине. Точнее, просто не разговаривая, потому что тишины на кухне не было. Кто-то громко смеялся, обсуждал что-то, а кто-то до невозможности сильно гремел ложкой. Возможно, если начать вслушиваться, то этот шум казался бы не таким хаотичным. Будто все сотрудники неосознанно создают с помощью хаоса самый настоящий оркестр, играющий в собственном стиле. А где-то на столешнице стоит дирижер с бабочкой и забавными усами, закрученными вверх.

– Вы же давно тут работаете, верно? – вдруг выбил сам себя из мыслей Агеев и обратился к собеседнику.

– Да, всю жизнь, можно сказать.

– И дела наверное все знаете…

– Без прилюдий. Чего ты хочешь узнать-то?

– Больше десяти лет назад моего отца убили. Агеева Алексея. Я не нашёл дело в архиве, да и в принципе никто ничего не хочет мне рассказывать, всех спрашивал, – такое чувство, как будто у Вениамина от вранья заболело горло. – А эта тайна не давала мне нормально уснуть много лет. Если вы знаете хотя бы какие-то детали, я бы…

– Дело было заморожено из-за отсутствия достаточного количества улик.

– А подозреваемые? Были какие-то варианты?

– Конечно. Были двое, но следствие быстро ушло от этих товарищей.

– Почему?

– Не было весомых доказательств. Очень тяжело обвинить человека в чём-то без огромного количества макулатуры на него. Тем более, если этот человек не последний в нашем городе.

– В смысле депутат какой-то? Чушь.

Артём сделал громкий глоток кофе, на секунду пожмурившись от крепости, затем метнул спокойный холодный взгляд на Агеева. По ощущениям это мгновение продлилось минут десять.

– В смысле кто-то очень хорошо почистил после себя всё. Прошло много лет, дело дальше не сдвинется. Очевидно, убийца Алексея унесёт свою тайну в могилу, – Артём встал на ноги, – Если уже не унёс.

Вениамин смотрел, как от него удаляется ходячая папка со всеми делами и пытался придумать дальнейший план действий. Но тут удаляющуюся спину Артёма перекрыл юноша и сел рядом с Агеевым. В лице его больше всего выделялись глаза. Огромные, глубокие, как тихий океан и почему-то очень уставшие. Хотя сам юноша выглядел отдохнувшим и полным сил.