Фронт Бездны. Том 1. Прорыв

Mythic Coder

Фронт Бездны. Том 1. Прорыв

Глава 1 Первый разлом

Город гудел, как огромная уставшая машина, которая давно хотела встать, но всё никак не могла. Где-то наверху по воздушным трассам тянулись грузовые платформы, ниже рычали автобусные капсулы, стонали вентиляторы очистки воздуха, в подбрюшье базового сектора шипели паром трубы. Этот гул не стихал ни на секунду, и на его фоне визг механизированного крана звучал особенно мерзко.

– Да чтоб ты сгорел коротким замыканием, – процедила Лея, отдёргивая руку. Манипулятор крана дёрнулся и с живой злобой полоснул по воздуху прямо у неё над плечом, задев крюк за броней пластом грубого ремонта. – Ещё раз по мне махнёшь – разберу на шайбы, слышишь?

Кран, разумеется, не слышал. Он заедал уже третью неделю: сервоприводы дёргались, как нервный тик, один из датчиков положения глючил, и над разобранным шасси броневика висел не помощник, а угроза. Лея влепила гаечным ключом по защитному кожуху, звук отдался по боксам, смешался с гулом города и глухими голосами солдат у стены.

– Ласка и нежность, – донёсся ленивый голос Рэна. – Техника это любит.

Лея обернулась. У стены, прямо на ящиках с боеприпасами, сидели трое. Корран держал в руках пластиковую миску, но больше смотрел не на кашу, а на переносной тактик-экран, лежащий рядом; экран мигал картой сектора с редкими оранжевыми отметками. Хиро пил что-то, подозрительно напоминающее вчерашний кофе, а Элья ела быстро, почти не глядя – глаза всё время цеплялись за открытую створку бокса, за полоску улицы.

– Я этой тушёнке сейчас нежнее сделаю, – буркнула Лея, указав ключом на его пайковый пакет. – Завтрак штурмовика: соль, пластик и разочарование.

– Соль – это роскошь, – серьёзно ответил Хиро, поднимая кружку. – А разочарование у нас в неограниченном количестве.

– У тебя всё в неограниченном количестве, кроме снотворного, – вставил Рэн и наконец откусил от сухого батончика. Челюсти работали быстро, привычно, будто он не ел, а просто загонял в себя топливо. – Лея, ты его починишь до конца смены или мне опять своими руками поднимать «птичку»?

– Если ты ещё раз назовёшь свой штурмовик «птичкой», я тебя приварю к крылу, – ответила Лея, наклоняясь к распределительной коробке. Пальцы нащупали разъём, с усилием втиснули контакт. – Этот кран старый, как твои шутки. Ему бы только списаться, да мы тут все давно на списание.

Над дверью бокса радио захрипело, словно кто-то провёл гвоздём по динамику. Шум помех, сквозь него – нервный, плоский голос дежурного по городу:

«…по данным орбитальной службы, в верхних слоях атмосферы сохраняется нестабильность… повторяю, нестабильность. Работу транспорта не прекращать. Всем службам оставаться в штатном режиме. Ситуация под контролем…»

– Вот это меня всегда радует, – тихо сказала Элья, не поднимая головы. – Как только они говорят «под контролем», значит, никто ни хрена не понимает.

– В верхних слоях атмосферы, – передразнил голос ведущего Рэн, запивая батончик мутной водой из фляги. – Там, наверху, у них нестабильность, а у нас внизу всё стабильно: та же каша, те же рожи, тот же кран-маньяк.

Корран наконец отложил миску, провёл пальцем по тактик-экрану, переключая режимы. На лице легли синие отблески.

– Никаких предупреждений по нашему сектору, – сказал он. – Обычный утренний бред.

– Обычный утренний бред у меня в медбоксе лежит, – ответил Хиро. – Тридцать человек с одинаковой жалобой: «шум в ушах, жжёт глаза, всё время кажется, что кто-то смотрит». Вирусов не вижу, интоксикации не вижу, ничего не вижу. А люди – валятся.

– Может, это совесть, доктор, – хмыкнул Рэн. – У нас на базе давно такого не наблюдали, вот организм и не выдерживает.

Лея почувствовала, как кран под её руками наконец перестаёт дёргаться. Моторы перешли в ровное низкое гудение, манипулятор плавно пошёл вниз, точно в крепёжные точки шасси. Она коротко выдохнула, стёрла ладонью пот со лба, оставив на коже чёрную полоску масла.

– Видали? – она вскинула подбородок, не отрывая рук от пульта. – Вот это называется профессионализм. А вы думали, броневики сами себя собирают.

– Я думал, они рождаются такими, – поднял взгляд Корран. – Прямо из конвейера выезжают в полной экипировке и с хронической усталостью.

– Хроническая усталость – это наш профиль, – отозвался Хиро. – Я бы выписал вам всем постельный режим, но у нас нет постелей.

Радио снова щёлкнуло, коротко, как выстрел. В эфир ворвался другой голос – более низкий, напряжённый:

«…на восточных окраинах Ксайры фиксируются кратковременные энергетические всплески неизвестной природы. Повторяю: неизвестной. Просьба граждан сохранять спокойствие и.… шшш… не покидать свои районы без необходимости. Все силовые структуры – ожидать уточнённых распоряжений…»

В боксе стало чуть тише – не потому, что гул города стих, а потому что все замолчали. Лея машинально проверила фиксацию манипулятора, хотя кран уже стоял как вкопанный.

– Энергетические всплески, – медленно произнёс Рэн. – Это они так теперь называют «что-то странное, но мы не знаем, что именно»?

– Лучше, чем «божий промысел», – фыркнула Лея. – Хоть честно: неизвестной природы.

Элья поднялась, поставила пустую миску на ящик, поправила ремень винтовки. В её взгляде было то самое знакомое напряжение – как у человека, который всю ночь ждал выстрела за окном и так его не услышал.

– Мне не нравится, когда город гудит по-другому, – сказала она вполголоса. – С утра шум был, как всегда. А сейчас… будто под ним ещё что-то есть.

Корран выключил тактик-экран, встал, разминая затёкшие ноги, потянулся к шлему.

– Пока мы официально в «штатном режиме», – произнёс он, – мы завтракаем, чиним железо и делаем вид, что верим радио. Остальное начнётся, когда им надоест слово «под контролем».

– А когда им надоест, – мрачно добавил Хиро, – пациентов у меня станет больше, чем коек.

– У тебя их и так больше, чем коек, – отмахнулся Рэн. – Так что расслабься, доктор, утро обычное. Город гудит, техника матерится, мы живы. Пока.

Снаружи по улице прополз броне конвой: вибрация тяжёлых колёс коротко прошла по полу бокса, дрогнули инструменты на стене. Город продолжал шуметь – как всегда, и чуть иначе. Радио зашипело, но на этот раз промолчало.

Гул города вдруг захлебнулся, как будто кто-то резко убавил громкость огромной, невидимой машины. На долю секунды стало слишком тихо, непривычно – слышно было, как в боксе капает где-то вода и поскрипывает охлаждающийся металл. Лея подняла голову от пульта, чувствуя, как от этой тишины по спине пробегает липкий холодок.

Потом небо взорвалось.

Не звуком – цветом. Сквозь смазанные смогом окна ремонтного бокса, сквозь приоткрытые ворота стало видно, как над дальними башнями что-то разрывает облачную кашу. Серая муть просто… лопнула, и в образовавшейся прорехе не оказалось ни синевы, ни солнца, ни звёзд. Только вязкая, чёрная, неправдоподобно густая тьма, словно кто-то вывернул кусок неба и показал изнанку.

– Это что ещё за… – Рэн не договорил. В этот момент радио над дверью завыло.

Не сиреной – треском. Эфир забился бешеным, режущим уши шипением, словно сотни голосов одновременно пытались что-то сказать и глотали собственные слова. Треск не был похож ни на помехи, ни на привычный цифровой шум: он был живой, рваный, с провалами и всплесками, и от него начинали ныть зубы.

– Отключи это, – сквозь зубы бросил Хиро, поднимаясь. – Живо.

– Уже, – Лея дотянулась до панели, ударила по тумблеру.

Радио не послушалось. Индикатор связи погас, но динамик продолжал плеваться звуком. Шум становился плотнее, глубже, в нём появились низкие, почти инфразвуковые ноты. Металл стен отозвался дрожью, инструменты на крючьях затряслись, как при мелком землетрясении.

– Связь у них, видишь ли, «под контролем», – выдохнула Элья. Её голос звучал ненормально спокойно, только пальцы на ремне винтовки дернулись.

В боксе мигнул свет. Раз, другой. Ламповые панели, ещё секунду назад ровные и тусклые, вспыхнули почти белым, затем провалились в желтоватую полутьму. Тени по стенам вытянулись, как резина, поползли в стороны, не поспевая за источником света. Лея заметила, что её собственная тень у ног двигается с задержкой, на долю секунды отстаёт, словно не успевает за телом.

– Вы это видите? – тихо спросила она.

– Вижу, – коротко ответил Корран. Он уже был в шлеме, но забрало оставалось приподнятым; глаза цеплялись за всё сразу – ворота, окна, панели. – Лея, кран.

Она обернулась к технике и тут же отпрянула. Механизированный кран, только что послушный и ровный, стоял, задрав манипулятор вверх, как зверь, поднявший голову. Сервоузлы дёргались мелко, в стойках ходили волной микровибрации, индикатор на корпусе бешено мигал всеми цветами сразу, хотя так он делать не должен был никогда.

– Я его не трогала, – выдохнула Лея. Пальцы сами сжали гаечный ключ так, что металл впился в ладонь. – Я его не трогала.

– Он и тебя, пока, тоже, – попытался ухмыльнуться Рэн, но вышло плохо.

По стене, справа от крана, скользнула тень. Не их. Слишком большая, слишком вытянутая. Она прошла поверх уже существующих теней, как отдельный слой, скривилась, словно натянутая на невидимую фигуру, и исчезла, хотя никто в боксе не двигался.

– Ладно, – хрипло сказал Хиро. – Это мне точно не снится.

Эфир взвыл громче. Теперь шум лез не только из радио. Тактик-экран, лежавший на ящике, сам включился, поблёк, залился серым, и через этот серый фон поползли тонкие, ломанные линии помех. Они дергались рваными узорами, складывались в что-то похожее на символы, тут же расползались. На миг Лее показалось, что она видит в этих линиях знакомые очертания букв, но язык – не человеческий.

– Отключить всё к чёрту, – резко скомандовал Корран. – Питание, резерв, всё.

– Поняла, – Лея бросилась к аварийному рубильнику.

Ламповые панели снова вспыхнули, на мгновение ослепив всех белым, потом свет рухнул, вырвали из пространства, оставив только редкие аварийные огни над дверью и красное свечение на панели вентиляции. Тени по стенам поехали в стороны, замерли, и в этом красноватом полумраке казались гуще, чем должны были быть.

Треск из радио не исчез. Наоборот – стал отчётливее, будто вместе с обычным электричеством из сети вырубили всё лишнее, и остался только он. В этом звуке вдруг явственно проступил ритм, почти как дыхание: короткий всплеск, провал, снова всплеск.

– Корран, – тихо сказала Элья. – Смотри.

Она смотрела не на радио, а наружу. Через приоткрытые ворота было видно, как над улицей ползут волны тьмы. Не настоящие, не плотные – скорее, искажения света. Фонари снаружи то гасли, то вспыхивали, и в эти моменты на стенах соседних зданий появлялись чужие силуэты: угловатые, с непонятными выступами, как будто по улицам шли колонны техники, которой там не было.

– Внутрь, – автоматически бросил Корран, хотя все и так были под крышей. – Никому не высовываться. Контакт с улицей минимальный.

– А как насчёт контакта с… этим? – Рэн кивнул на радио, не отводя глаз от динамика. На его лице впервые за утро не было ни тени ухмылки.

Хиро шагнул к стене, прислонился к ней спиной. Через ткань куртки и броне пластины он чувствовал дрожь, будто в глубине бетона прокатывалось что-то тяжёлое.

– Это проходит через всё, – тихо сказал он. – Через воздух, через металл, через…

Слова застряли. По противоположной стене бокса медленно поползла ещё одна тень – тонкая, изломанная, как сломанная ветка. Она шла не от пола, не от людей и не от техники: начиналась в пустоте, на уровне человеческого роста, и тянулась вверх, цепляясь за панели, за ящики, за кран. На долю секунды показалось, что у неё есть что-то вроде головы, повернувшейся в их сторону.

– Лея, – глухо сказал Корран. – Скажи, что это оптический эффект.

– Если это оптика, – прошептала она, – значит, у нас у всех одновременно сломались глаза.

Воздух за воротами дрожал, как над перегретым асфальтом, только жаром тут и не пахло. Пахло озоном, металлом и чем-то ещё, резким, незнакомым, от чего кожа на руках хотела съёжиться. Лея машинально вытерла ладони о комбинезон, будто могла так стереть ощущение липкой невидимой пыли в воздухе.

– Элья, что на улице? – Корран прижался плечом к косяку, выставив наполовину шлем, но дальше ворот не высовывался.

– Перекрёсток видно, – коротко ответила она, уже поднимая винтовку. Приклад лег в плечо привычно, почти успокаивающе. – Движения… чёрт.

Она прижалась глазом к оптике, отсекла всё лишнее. Улица тянулась от базы вниз, упираясь в четырёхсторонний перекрёсток. Там, где обычно толкались автобусные капсулы и гудели грузовики, всё застыло: несколько машин стояли поперёк полос, как будто их бросили, из открытой двери магазина торчал чей-то ботинок. Фонари вокруг перекрёстка мигали вразнобой, под каждым плясали рваные тени.

И прямо посреди этого застылого хаоса воздух начал рваться.

Не вспышкой, не взрывом – как если бы невидимый крюк поддел саму ткань мира и начал её скручивать. В центре перекрёстка появилась тонкая, ослепительно бледная нитка света, тянущаяся вертикально. Вокруг неё сразу же сгущалась тьма, плотная, как дым, но не двигающаяся по ветру. Нитку скручивало, заворачивало, тьма обвивалась вокруг неё, и через несколько секунд там уже стоял жгут – толстый канат из света и мрака, мерцающий и шевелящийся, как живой.

– Что там? – Рэн уже стоял за спиной Эльи, но не смел оттолкнуть её от прицела.

– Разлом, – выдавила она. Слово само пришло, правильное и слишком простое. – Прямо на перекрёстке.

Радио взвыло в унисон с этим зрелищем, треск стал выше, тоньше. Лея почувствовала, как зубы отдают болью на каждый всплеск. Механизированный кран позади неё вдруг дёрнул манипулятором и застыл, уперев «голову» в потолок, словно боялся смотреть наружу.

Из жгута вытекло первое.

Это не был свет. И не была тьма. Скорее, сгусток чего-то вязкого, переливающегося всеми оттенками серого, от почти белого до провально-чёрного. Он вывалился из разлома, как комок слизи, повис в воздухе, вытянул щупальца-потёки и поплыл в сторону ближайшего автомобиля.

– Смотри, – прошептала Элья, забыв, что говорит вслух. – Оно… выбирает.

Сгусток ткнулся в капот грузовика, задержался, словно принюхиваясь, и резко рванулся к бортовому терминалу. Вязкая масса вонзилась в корпус автомата, контролирующего загрузку, прошла сквозь металл без единой искры. Терминал вспыхнул, экран пошёл мозаикой помех, а потом на нём побежали те же ломанные линии, что минуту назад плясали по тактик-экрану у них в боксе.

– Лея, техника, – глухо сказал Корран. – Они лезут в технику.

– Я вижу, – она сама сделала шаг к воротам, не отрывая взгляда от перекрёстка. Горло пересохло. Вся жизнь, проведённая среди железа, внезапно показалась ей открытой раной.

Из разлома вытек второй сгусток, за ним третий, четвёртый. Они стекали на асфальт, не оставляя следов, поднимались, как медленные клубы дыма, и каждый выбирал себе цель. Один вонзился в уличный фонарь – лампа взорвалась ослепительным светом, а затем продолжила гореть нечеловечески ярко, заливая перекрёсток холодным, почти хирургическим сиянием. Другой ткнулся в фасад дома, прошёл сквозь стену, и через секунду в окне вспыхнул свет, за дёрнутой шторой метнулись дикие тени.

– Люди, – выдохнул Хиро. – Там же люди ещё…

Его слова утонули в крике.

На перекрёсток выбежал человек – в гражданской куртке, без шлема, с головой, запрокинутой к небу. Он бежал, не разбирая дороги, будто пытался покинуть перекрёсток любой ценой. Один из сгустков заметил его. Масса дрогнула, словно услышала зов, и метнулась наперерез. Человек успел сделать ещё два шага, прежде чем вязкая серо-чёрная струя вонзилась ему в грудь.

Он даже не сразу упал.

Руки раскинулись в стороны, пальцы выгнулись, тело прогнулось назад, будто его ударили невидимой волной. Сгусток исчез внутри, расползаясь под кожей бледными прожилками. На миг через прицел Эльи стало видно, как по венам у него под кожей побежали светящиеся нити, странно напоминающие капиллярную сеть, только слишком правильную, геометричную.

Потом человек закричал.

Это был не человеческий звук. Гортань выдала нечто рваное, многоголосое, как будто вместе с ним кричали ещё десятки чужих глоток. Он рухнул на колени, пальцы царапнули асфальт до крови, голова дёрнулась, ударилась о землю. Тело выгнулось судорогой, а затем начало вставать – рывками, как плохо смонтированная запись.

– Не стрелять, – автоматически бросил Корран, хотя никто ещё не поднял оружие. – Пока не понимаем, что это делает.

На другом углу перекрёстка мелькнул знакомый бронежилет – патрульная машина, двое солдат, один уже подносил к плечу автомат. Сгусток, ракетообразный, вылетел из жгута прямо к ним. Вонзился в ствольную коробку оружия. Автомат дёрнулся в руках, послал очередь в небо, потом в асфальт у собственных ног бойца. Металл ствола начал покрываться тёмными, маслянистыми прожилками, словно ржавчина за считанные секунды проросла до глубин.

– Оно переписывает железо, – прошептала Лея. – Перенастраивает.

Автомат сам повернулся, как будто в нём что-то сломало все привычные упоры. Ствол медленно поднялся к лицу солдата, войдя в мёртвую линию прицеливания. Боец заорал и попытался отпихнуть оружие, но руки не слушались – пальцы сжались на спусковом крючке, как заклиненные.

– Чёрт, – Рэн сорвался. – Корран, нам надо…

– Стоять, – отрезал тот. Голос твёрдый, но в глазах – то же самое, что у них у всех: смесь ужаса и злой, бессильной ярости. – Сначала поймём, что это за война. Потом – лезть.

Жгут на перекрёстке шевельнулся, будто дыша. Из него, словно из раны, продолжали вытекать новые сгустки. Город вокруг по-прежнему гудел, только теперь этот гул стал фоном для другого звука – тонкого, настойчивого, как свист в голове, который больше никогда не заткнуть.

Свист в голове вдруг сорвался на вой. Не внутренний, не воображаемый – наружный, оглушительный. Городская сирена взвыла так, будто кто-то разодрал ей глотку: тяжёлый, протяжный звук разом ударил по рёбрам, по зубам, по внутренностям. Воздух в боксе задрожал, с потолка посыпалась пыль.

– Пиздец, – выдохнул Рэн. – Это уже точно не учебка.

Радио, до этого хрипевшее чужим треском, вдруг прорвалось человеческим голосом, но от этого легче не стало:

«…всем боевым подразделениям немедленная мобилизация! Зафиксированы множественные случаи выхода систем обороны из-под контроля… техника открыла огонь по своим… протокол „Чёрная метка“… повторяю, техника стреляет по своим…»

Лея глухо выругалась и автоматически отступила от крана. Тот дёрнул манипулятором так резко, что крюк с визгом полоснул по балке, оставив на металле рваную борозду. Индикаторы на корпусе мигали разными цветами, как у ебанутой новогодней игрушки; в сервоприводах что-то стонало, словно кран пытался разорвать собственные суставы.

– Лея, отойди от железа, живо, – голос Коррана хлестнул, как удар.

Он уже был в движении. Одним рывком оттолкнулся от стола, шлем клацнул на голове, забрало опустилось. Лицо исчезло, осталась только тяжёлая, собранная фигура в броне.

– Все, кто может держать ствол, – ко мне, – отчеканил он. – Рэн, штурмовая двойка на тебе. Элья, глаз с улицы не снимаешь. Лея, броня, оружие и карта всех автоматических систем сектора. Хиро, хвост, подбираешь тех, кого наша долбаная техника не дожал.

Во дворе что-то коротко рявкнуло – знакомый, слишком ровный звук очереди из стационарной турели. Но направление было неправильным: не наружу, а внутрь. Сразу за этим крик – высокий, сорванный, сдернутый напополам второй очередью.

– Турель у внутренних ворот развернулась в плац, – хрипло выдала Элья, не отлипая от прицела. – Поливает своих. Один точно лёг, второго… блядь… разорвало пополам, ноги отдельно, туловище докатывается…

Рэн дёрнул с вешалки бронежилет, надел его на ходу. Пластины резанули по плечам тяжестью, ткань холодом прилипла к вспотевшей спине.

– Обожаю добрые городские утра, – процедил он, защёлкивая замки. – Каша, кофе, дружественный огонь. Романтика.

– Заткнись и дыши, – отрезал Корран. – Ведёшь вторую двойку. Приоритет – вырубить взбесившееся железо. Людей прикрываешь, но под турель не подставляешься, я ясно сказал?

– Яснее некуда, капитан, – Рэн щёлкнул затвором, проверяя патрон в патроннике. – Если что – пусть лучше она по мне пройдётся, чем по нашим кишкам в медбоксе.

Лея рванула к стеллажу. Пальцы работали быстрее мыслей: бронежилет, разгрузка, крепление под инструмент, карабин. Ремни щёлкали, как выстрелы, пластик терялся под чёрной тканью. Где-то на краю сознания зудела мерзкая мысль: во всех этих сервозамках, в экзоскелетах, в турелях – те же цепи команд, в которые уже лезут серо-чёрные твари с перекрёстка.

– Лея, – Корран оказался рядом, его тень накрыла её руки. – Соберись. Железо – потом. Сейчас – живые.

– Я в норме, – выдохнула она, не останавливаясь. – Нужна схема оборонительных точек. Турели, дроны, погрузчики, ремонтные боты. Всё, что может поехать крышей.

Наручный интерфейс ожил, тускло вспыхнув поверх перчатки. Она вызвала карту сектора. Перед глазами всплыл полупрозрачный план: двор базы, прилегающие улицы, ряды иконок. Зелёные метки турелей, голубые – дроны, жёлтые – вспомогательная техника. Пара зелёных уже мигали грязно-красным, как воспалённые глаза.

– Северные ворота и западный угол, – быстро сказала Лея. – Ориентация стволов нарушена, ведут огонь внутрь периметра.

– Начнём с них, – ответил Корран. – Штурмовая группа, построение у выхода из бокса. Интервал – два шага, держаться ближе к стенам. Любую технику, которая бьёт по своим, валим без разговоров.

– А если «свои» уже не свои? – мрачно спросил Хиро, поднимая тяжёлый медрюкзак. В глазах плескалась усталость и злость – та, из которой делают полевые морги.

– Тогда смотри им в рожу, доктор, – бросил Корран. – Если там ещё человек – вытаскивай. Если от человека осталась только оболочка – не рискуй остальными.

Воющий воздух давил на барабанные перепонки. Каждая нота сирены казалась ударом по черепу. За бетонной стеной снова загрохотала турель, на этот раз длинной серией; между ударами ствола слышались отдельные визги – один, второй, третий, с захлёбывающимся кашлем крови в конце.

– Пошли, – сказал Корран и шагнул к воротам первым.

Свет снаружи хлестнул по глазам. На плацу уже клубился дым, пахло гарью, озоном и свежей, ещё тёплой кровью. Под ногами дрожал пол – где-то дальше, у периметра, техника продолжала сходить с ума. Рэн метнулся следом, пригнув голову, Элья оторвалась от окна и, перехватив винтовку поудобнее, двинулась третьей. Лея замыкала, чувствуя через броню, как кран за спиной снова дёргает манипулятором – будто тоже рвётся наружу, туда, где железо уже начало убивать своих хозяев.

Хиро влетел на плац вместе со всеми, но первый же взгляд под ноги сорвал его в сторону. В трёх шагах от ворот лежал боец в стандартном бронежилете, развернутый на спину ударной волной. Грудная пластина была вскрыта, будто её распилили болгаркой: край брони загнут наружу, под ним – мясо, кровь, белёсые осколки рёбер.

– Этот мой, – выдохнул Аркан и уже падал на колени в липкую, тёплую лужу.

Боец хрипел, ловя ртом воздух, в глазах стояло мутное, звериное непонимание. Каждый вдох давался с хлюпающим звуком, как будто кто-то внутри него заливал лёгкие грязной водой. Турель где-то слева рвала воздух очередями, пули шили по бетону, визжали рикошетами, но звук отодвинулся – весь мир сузился до этой груди.

– Слышишь меня? – Хиро наклонился низко, так что горячие брызги били по лицу. – Если слышишь – моргни.

Глаза мужчины дёрнулись, ресницы сомкнулись раз, другой. Он попытался что-то сказать, но вместо слов изо рта выкатился пузырь крови.

– Отлично, живой, – глухо сказал Аркан, больше себе. – Значит, будешь орать, когда я полезу в тебя руками.

Он рванул молнию медрюкзака, вытащил перчатки. Надеть нормально не успел – просто натянул, оставив запястья полуголыми, схватил ножницы, разрезал остатки ткани и брони. Рана открылась полностью: грудастая траншея от ключицы до солнечного сплетения. Края мяса дрожали, тёмная кровь толчками выдавливалась наружу, от каждого вдоха внутри что-то мерзко шевелилось.

Сначала Хиро подумал, что это просто лёгкое работает. Потом присмотрелся.

В глубине разреза, среди дроблёных костей и розовых обрывков плевры, копошилось нечто чёрное. Не просто сгусток крови – слишком плотный, слишком цельный. Жирная масса, похожая на кусок глянцевой смолы, шевелилась сама по себе, пытаясь уйти глубже, к сердцу. От неё тянулись тонкие ниточки, врастая в ткани, как корни.

– Чёрт побери… – Хиро ощутил, как по спине побежали мурашки, но руки не замедлились ни на долю секунды. – Вот вы какие, суки.